– Впечатляет, – произнес он. – Никому еще не удавалось отразить этот выпад.
– Ты исчез. – Я поднял меч, чтобы прикрыть шею. По всей видимости, она находилась на самой удобной для него высоте. – Ты колдун?
– Наши глаза не видят мир таким, какой он есть. Мы всего лишь так думаем. Не нужно быть колдуном, чтобы использовать это. Нужна лишь техника.
– Этой технике учат в Шелковых землях?
Если так, что же еще он знает? Джауз показал мне, какими коварными могут быть жители Шелковых земель.
– В Шелковых землях даже не используют мечи. Они нужны только для церемоний.
– Я слышал об этом. – Я сменил стойку. – Тогда почему ты так хорошо обращаешься с ним?
– Некоторые придерживаются древних обычаев. – Он тоже сменил стойку в соответствии с моей. – Кто сохраняет знания и весь уклад жизни, даже если они уже бесполезны. В этом есть своя красота – но что может знать о красоте завоеватель?
– Я больше чем просто завоеватель.
Мирный человек научил меня видеть красоту слов. Но битва – не место для красоты. Сегодня мне придется быть только завоевателем.
Правое плечо ужасно болело, но я не мог на него отвлекаться. Я наблюдал за мечником и ждал удобного момента. Или, что еще лучше, если сумею предугадать и парировать его следующую атаку, у меня будет достаточно времени, чтобы контратаковать.
Но, если я его не вижу, нет никакой надежды предугадать его атаки.
Мечник исчез и появился в воздухе прямо надо мной. Я перекатился вперед, а он пронзил землю там, где я только что стоял.
Я по широкой дуге рубанул его в спину. Но к тому времени, как мой клинок достиг цели, мечник уже развернулся лицом ко мне и поднял меч на идеальную высоту для защиты.
Сталь поцеловала сталь, и по лесу завибрировал звон. Мечник присел и нацелился мне в ногу. Я заблокировал удар мечом, и одной лишь силой попытался убрать его клинок подальше от себя.
Но он был так же силен, как я, и использовал свою силу против меня. Когда он нацелился острием мне в грудь, я упал вправо.
Несмотря на боль, я успел поднять железную руку как раз вовремя, чтобы отразить удар. Обычно рука разрушала любой материал. Но в ослабленном состоянии, похоже, была неспособна даже на это.
Мы танцевали, скрестив клинки. Битва влилась в хор звуков, всего лишь одна из множества схваток. Я боялся привыкнуть к ритму. Боялся внезапного диссонанса, которым противник разрушит гармонию ударов. Я сам должен нарушить эту закономерность, а не он.
Отбив нисходящий удар мечом, я упал на землю и рубанул противника по ногам. Высокий мечник не успел вовремя отпрыгнуть и завалился на бок. Встав на колени, я попытался пронзить его.
Но, даже лежа на земле, он умудрился вовремя поднять клинок.
И тогда я сделал что-то или очень глупое, или гениальное. Бросив меч, я схватил запястья врага, прижал их к земле, залез на него и изо всех сил ударил головой в нос.
Из моих глаз полетели искры, а из его ноздрей хлынула кровь. Мне это понравилось, поэтому, несмотря на искры, я сделал это еще раз.
Мечник пытался сбросить меня, но я устоял. Затем он внезапно толкнул в другом направлении. Я слетел с него и покатился по земле, покрытой листьями, но успел схватить меч. Мы оба поднялись на ноги с клинками в руках. Я мог только надеяться, что он выглядит намного хуже меня.
Хрустнули ветки. Подошел еще один человек, нацелив на меня аркебузу. Хит, спасший мне жизнь целитель, которого мы пощадили. Еще одна ошибка, о которой я пожалею?
Он спустил курок. Я закрыл лицо металлическим кулаком. Мечник скользнул ко мне почти так же быстро, как пуля. Мне придется одновременно блокировать и удар его меча, иначе мне крышка.
Внезапно клинок вылетел у него из рук и пронесся над моим плечом, словно ракета. Громыхнула еще одна аркебуза, на этот раз позади меня.
На лбу мечника появилась кровавая дыра. Он упал ничком.
Хит выронил аркебузу и с ужасом смотрел на мертвого товарища. Я обернулся посмотреть, кто спас мне жизнь.
Это был Принцип. Он привалился к дереву, все еще сжимая дымящуюся аркебузу. Клинок мечника попал ему в живот. Мальчик пытался вытащить его, но у него не хватало сил.
Я вытащил его. Принцип опустился на землю, оставляя на коре кровавый след, и положил голову на выпирающие корни дерева. Из его живота, подобно лаве, извергалась кровь. Он выносил всю эту боль без единого звука. Посмотрев на меня, он произнес:
– Железный.
– Ты должен был остаться с Марой.
Я зажал его рану ладонями, но кровь все равно просачивалась. Тогда я посмотрел через плечо на Хита, стоявшего на коленях возле мертвого мечника.
Он не успел опомниться, как я сгреб его за воротник и подтащил к Принципу.
– Спаси его, – потребовал я, схватив целителя за горло. – Спаси его, или я вырву тебе глаза и заставлю съесть. Спаси его немедленно.
Хит посмотрел на рану Принципа и покачал головой:
– Я ничего не могу сделать.
– Этот мальчик не должен умереть. Тебе ясно?
– Я целитель. Я спас бы его, если бы мог. Но рана слишком серьезная.
– Он не должен умереть!
Моя слюна попала целителю на лицо.
Я стащил с Принципа рубашку. Меч попал в неудачное место и пронзил мальчика насквозь. Я ни разу не видел, чтобы кто-то выжил после такого. Тем не менее я зажал рану руками, надеясь, молясь, что кровотечение как-нибудь остановится.
– Нет. Только не это. Только не снова.
– Почему ты плачешь, Железный?
– Я не плачу.
– Нет, плачешь.
Хит воспользовался возможностью сбежать. Я не мог оторвать руки от раны Принципа, чтобы остановить его.
Мальчик кашлянул кровью мне на подбородок.
– Расскажи о нем. О моем отце. О Кеве.
Целый океан крови окрашивал мои руки и корни дерева. Что я мог рассказать о Кеве, кроме его боевых заслуг? Он был хорошим воином, но это ничего не значило.
– Я… я не знаю… Я не…
– Перестань, Михей. Тогда расскажи мне о матери. Скажи, что я родился не из костей.
Она отдала его Дворцу костей. Это он хотел услышать в свои последние мгновения? Потому что больше я о ней ничего не знал, за исключением того, что она злая женщина на службе у злого бога.
– Ну и ладно, – сказал Принцип, будто пожалев меня. – Ты показал мне, где находится сердце. Давай… Железный. Терпеть эту боль… не слишком приятно.
Он говорил так, будто вот-вот уснет.
– Сначала… дай мне… флейту.
Я достал инструмент из кармана его штанов и вложил ему в губы. У мальчика не было сил, чтобы играть как следует, и он начал насвистывать. Грустную песню, похожую на закат, который не хочет заканчиваться, но всегда кончается, оставляя после себя холод и одиночество.
– Ты… сыграй.
– Я не знаю мелодию.
– Просто… повторяй… за мной.
Он начал слабо свистеть.
Я взял флейту и поднес к губам. Я пытался воспроизвести грустную песню, которую он узнал от девушки из снов, но не понимал, какие отверстия закрывать, чтобы получать нужные звуки. Собрав все силы, Принцип положил пальцы на отверстия, а я дул. Вместе мы играли грустную песню из его снов, а в моей душе садилось солнце, мы остановились, лишь когда силы Принципа иссякли и он больше не мог шевелить пальцами.
Тогда мне осталось только плакать.
– Какое печальное зрелище, – донесся голос из-за спины.
Я повернулся и увидел черноглазую Элли. Она ухмылялась так широко, что могла вывихнуть челюсть. Вокруг нее мерцало обсидиановое сияние, контрастируя с приглушенной зеленью леса.
– Спаси ему жизнь, – взмолился я. – Прошу тебя.
– Все что пожелаешь, папочка.
Элли опустилась на колени и погрузила пальцы в кровь Принципа. Она написала руну в виде звезд и каких-то символов на его животе, затем накрыла рану ладонью. Когда она убрала руку, рана закрылась и руна слилась со шрамом.
– Ты кровавая колдунья.
– Я все что угодно.
– С ним все будет хорошо?
– С ним никогда не было все хорошо. Но он не умрет, если ты об этом.
Я закрыл лицо окровавленными ладонями и зарыдал от облегчения.
– Плачущий завоеватель, – мрачно усмехнулась Элли. – Утай тоже много плакал, но никогда не позволял видеть это своим женам или воинам. Я смотрела, как он льет слезы, когда вселилась в дронго. Это помогло мне узнать, как достучаться до его сердца.
Какое отношение ко мне имеет сирмянский завоеватель Костаны? Я решил не подыгрывать ей и вытер слезы, заменив их кровью Принципа.
– Ты нас обманула, – сказал я. – Зачем ты привела нас в Пендурум?
Она развела руками:
– За этим. Чтобы это произошло.
– Значит, тебе надо было привести Крума в Мертвый лес?
– А ты помог, верно? Ты сразил Падшего ангела и открыл путь. Помнишь, что я сказала о твоих добрых намерениях? – Ее ухмылка стала шире. – Вот теперь слушай выстрелы. И крики.
Они превратились в фоновый шум, почти неотличимый от других звуков битвы.
Правое плечо онемело. Все это время кровь не переставала течь, и на траве осталась красная дорожка.
– Я могу позаботиться и об этом.
Элли окунула палец в кровь Принципа и начертила руну на моей коже. Пока она шептала заклинание, вопли боли в плече превратились в тихий шепот.
Я набрал в кулак звездного огня и сформировал шаровую молнию, после чего с удовлетворением сжал кулак.
– Вперед, – погладила раздутый живот Ахрийя, – отец моего сына.
– Ты говорила, что боишься дочери. Что не приблизишься к Васко, потому что она где-то рядом. Ты и об этом лгала?
– И да и нет, – пожала плечами она. – Последние четыреста лет у нас с Таурви были сложные отношения. Но время от времени мы объединяемся.
– Объединяетесь?
– Увидишь. Ты не слишком-то обращал внимание на то, что происходит на самом деле, а, Михей?
Я всегда знал, что нельзя доверять этому демону. И тем не менее именно она даровала мне силу. Она только что спасла Принципа. Я нуждался в ее помощи, но должен был проявлять осторожность, чтобы не стать ее марионеткой.
Я поднял мальчика и прижал к себе. С тропы донесся топот лошадей. Когда я отвернулся, в небо вспорхнул дронго с похожими на капли крови глазами.