Я укрылся за самым большим дубом, а всадники проскакали мимо на заляпанных грязью кобылах. Я узнал их.
– Борис! Видар! – окликнул их я.
В кожаных доспехах, кольчугах и щитках с украшениями из кости и оленьих рогов эти двое выглядели так же свирепо, как любой рубадийский воин на поле боя. Они натянули поводья, заставив лошадей с визгом встать на дыбы, и рысью подъехали ко мне.
– Малак… что с твоим сыном? – спросил Борис, державший в руках наборный лук.
– Отвезите его обратно в лагерь, прошу вас.
– Мальчишка попал в беду? – Видар снял с седла веревку. – С ним все хорошо?
– С ним все будет хорошо, – ответил я.
Видар помог мне привязать Принципа к спине Бориса.
– Отвезите его к моей жене. И берегите их.
Я потуже затянул узел на боку Бориса.
– Столько крови…
Борис смерил меня горестным взглядом:
– Это только начало.
Я погладил ногу Принципа, жалея, что не смогу быть рядом, когда он очнется.
– Делай что должен и предоставь его нам. – Видар цокнул языком. – Нам лучше не задерживаться.
Его лошадь повернула обратно к тропе.
– Да пребудет с тобой Саклас. – Борис пришпорил лошадь и последовал за другом.
Я проводил их взглядом до болота, разделявшего лагерь и это поле боя, а затем сжал железный кулак, втягивая в него свой неистовый жар. Замысел Падших ангелов, на который намекнула Ахрийя… Был я его частью или нет, я не буду принимать его во внимание.
Я сделаю то, что должен был в тот день, когда работорговцы похитили Элли. Буду защищать тех, кто мне дорог, любой ценой, всеми силами, темными или светлыми. Я буду пить из глубин поющих звезд и уничтожу всех, кто посмеет встать у нас на пути.
Я не Мирный человек. Не сегодня.
27. Мара
Гору, в которой мы прятались, сотрясали выстрелы бомбард, в воздухе висела рыжая пыль. При каждом толчке я боялась, что пещера обрушится, но рубади заверили, что камень горы Дамав прочнее любого другого. По словам стражников, Принцип вышел помочиться, пока я спала, и я опасалась, что его может задеть шальным взрывом. Я боялась и за Михея, ушедшего в бой, и за Ану, где бы она сейчас ни находилась.
Я всего лишь узел страхов в обличье женщины. Так было с тех пор, как вернулся Васко. Он всегда заставлял меня бояться. Может быть, если он умрет, мне больше не будет страшно.
Или мои страхи уже победили? Может, я обречена так жить: с колотящимся сердцем вглядываться в темные углы, просыпаться среди ночи, не в силах снова уснуть, потому что во сне меня ожидают лишь кошмары, и повсюду слышать крики дочери, когда Васко сует ее лицо в огонь?
Но когда-то давно я была чем-то бо́льшим, чем узел страхов. Во мне теплилось нечто, зовущееся надеждой, и я чувствовала сладость ее обещаний. Я верила, что могу стать лучше. Я дала обет стать лучше, растила детей и пыталась быть доброй даже к незнакомцам. Я хотела учиться, и хотела жить, и улыбалась блестящим камням у реки так же, как и красивому восходу. Мир был садом, и меня еще не кололи его шипы.
Может, та, счастливая, я еще здесь, погребена под всеми этими страхами. Ранена, но еще жива. Или она умерла, как многие невинные. Может быть, мне больше никогда не будет хорошо, разве что в меркнущих воспоминаниях о женщине, которой нравилось улыбаться и мечтать.
Я задумалась, не так ли было и у Михея? Не чувствовал ли он себя погребенным под своим горем? Если я не способна помочь себе, вдруг удастся помочь ему? Он заслуживал немного доброты или даже тепла, разве нет? Но вот только… под всеми моими страхами скрывалось еще одно чувство. Будто на струнах души кто-то играет прекрасную мелодию, далекую, но полную обещания.
Аспария взяла меня за руку, выдернув из задумчивости, и пожала ее. Я пожала в ответ. Мы молчали. Мы обе знали, что можем лишь ждать у костра в пещере в коричневато-красных объятиях горы Дамав.
Принцип давно уже должен был вернуться, поэтому я поднялась, чтобы пойти за ним.
– Я уверена, что он просто не торопится, – произнесла Аспария.
– Почему его вообще выпустили одного?
– Если он достаточно взрослый, чтобы сражаться, то может и помочиться без помощи матери.
– Я должна пойти за ним.
– Я могу пойти с тобой, если это поможет тебе успокоиться.
Я кивнула. Крестейские манеры держали меня в стороне от этих лошадников. Я не влилась в их ряды, впрочем, как и она. Ее манеры были… Я не могла определить. Мне не хватало житейского опыта, чтобы понять, с какой яблони это яблоко.
Мы вышли из пещеры. В лагере царил хаос. Все дороги были запружены всадниками, рысью скакавшими к полю боя, они останавливались только возле кузнецов, прилавков с едой или древесных храмов, представлявших собой юрты у вечных дубов, окружавших гору. Лесные ведьмы сказали, что в этих дубах живут души древних.
Мы поискали Принципа среди вязов, где мочились все остальные, но его там не было. К горлу поднялась обжигающая желчь, а руки заледенели. Я задремала буквально на несколько мгновений, и он воспользовался возможностью сбежать. Нельзя было выпускать его из виду. Но, похоже, мальчишка заверил стражников, что только сходит помочиться, а раньше он никогда не лгал так дерзко.
Он выбрал именно этот момент, чтобы начать? Он… отправился на поле битвы? Или последовал за Михеем?
В окружении стольких всадников и лошадиной вони в голове у меня будто лопнул надутый мешок. Я начала заваливаться на бок, и меня подхватила Аспария.
– Надо вернуться в пещеру, – сказала она. – Я попрошу друзей его поискать. Они не такие бесполезные, как кажется. Я видела, как Борис с завязанными глазами выслеживает оленя. Он тогда выиграл кучу денег.
– Но что, если… если…
– Твоими «что, если» делу не поможешь. Здесь двадцать тысяч охотников. Он не мог уйти незамеченным. Его быстро и с легкостью найдут. Просто предоставь это нам.
Аспария подозвала мускулистого мужчину по имени Харл, в рогатом шлеме на голове. К его спине была привязана булава, а взгляд был суровым и хмурым.
– Ее сын пропал, – сказала Аспария по-крестейски.
– Сын Малака – наш сын, – ответил Харл. У обоих был тягучий акцент, только тянули они в противоположных направлениях. – Мы найдем маленького негодника.
Харл направился к скоплению воинов. Но я не могла вернуться в пещеру и отдыхать, пока Принцип где-то там.
– Я обыщу лагерь, – сказала я.
– Будет лучше, если…
– Аспария, прости, но я не могу сидеть спокойно, пока оба моих ребенка…
Аспария понимающе кивнула:
– Ладно. Я тебе помогу.
Я не могла ничего разобрать в лабиринте юрт, прилавков, сараев и конюшен, построенных в первые дни после прибытия. Лошади почти полностью загораживали обзор. Я просто случайным образом выбрала направление и смотрела в оба, надеясь увидеть Принципа, разглядывающего товары на прилавке или играющего с жеребятами. Мы подошли к скоплению прилавков, где продавались безделушки или снадобья, сулившие удачу в бою, и даже корни деревьев, якобы привезенные из Цесары, куда, по мнению здешних людей, пятнадцать лет назад сошел Саклас.
– Крестейка, – с идеальным произношением сказал седой лысеющий человек за одним прилавком. – У меня есть приворотное зелье. Одна капля в похлебку твоего мужа, и он всегда будет тебя удовлетворять.
– Я ищу сына. – Вонь его зелий щекотала нос. – Светлые волосы, кудрявый. Зеленые глаза.
– Не видел его. Но у меня есть отвар, который творит чудеса со зрением, и ты его больше никогда не потеряешь.
– Может, в другой раз.
Аспария тронула меня за плечо и указала на столб дыма над скоплением юрт вдалеке. Оттуда с криками бежали люди.
– Пожар, – сказала она.
Я потерла руки, молясь, чтобы Принцип отправился не туда. Молясь, чтобы пламя погасили, прежде чем оно распространится по всему морю юрт.
К назревающему хаосу добавились и другие крики, с противоположного направления. Мимо прилавков пробежала толпа, и, услышав, что кричат люди, другие тоже начали разбегаться, распространяя панику. Глаза продавца распахнулись, он выругался и поспешил вслед за потоком.
– Червивая гниль, – перевела Аспария и содрогнулась. – В лагере червивая гниль.
Я уставилась на землю. Выбирая между червями и огнем, куда отправился Принцип?
Странно, что червивая гниль пришла с северной части лагеря, которая тянулась к горному хребту. Ни в одной из деревень по пути не было червивой гнили. Но эта зараза известна своей внезапностью и разрушительностью.
Я продолжала смотреть в землю, боясь похожих на змей тварей. Я никогда не видела их своими глазами, но слышала множество историй и видела изображения в книгах, которые читала в монастыре.
Аспария потянула меня за руку:
– Оставаться здесь – безумие. Эти черви – враги самой жизни.
А если Принцип там, где черви?
– Ты иди, – сказала я. – Я еще немного его поищу.
– Я пообещала Малаку позаботиться о тебе и ни за что не позволю бродить тут в одиночку.
– Но…
– Мальчишка умен, разве нет? Уверена, он догадается убежать вместе со всеми. Нам нужно укрыться за тем огнем. Пламя отлично поджаривает червей.
Разумные слова, но я чувствовала себя эгоисткой, думая о своей безопасности, хотя Принцип не нашелся.
Что-то во всем этом казалось странным: пожар на одной стороне лагеря и червивая гниль на другой, случившиеся одновременно.
Я посмотрела на небо. В нем висел глаз, и его громадный красный зрачок глядел прямо на меня. Я впервые его заметила, хотя Принцип видел его много раз.
Красный Ион здесь.
Аспария тоже смотрела на глаз. Ион следил за нами. Это его рук дело. И может, Ион забрал Принципа.
– Мара.
Я обернулась и увидела кровавого колдуна возле древнего дуба. На нем был покрытый рунами халат, а с пальцев капала свежая кровь. Он не терял времени даром.
– Пойдем к твоей дочери.
Он зашагал к нам. Я схватила с прилавка бутыль с синей жидкостью.
– Тебя ждет семья. – Он показал мне открытые ладони. – Не нужно бежать. Не нужно сопротивляться. Позволь отвести тебя туда, где тебе следует быть. Ты одна из нас.