ышенности вместе с Антонио, Аной и Алией и наблюдал, как наши опытные аркебузиры стреляют в такт единственному барабану. Они уничтожили большую часть передовой линии лучников Крума, и, пока те перезаряжали, наши копейщики поскакали вперед и вступили в схватку с всадниками рубади.
К этому моменту западный и восточный отряды тоже атаковали. Вскоре к ним присоединится и южный. Крум по глупости позволил отделить себя от основной массы войска и окружить. Рано или поздно кто-нибудь принесет мне его голову.
Усеяв поляну мертвыми лошадьми и рубади, мы поскакали вперед и схватились со второй линией Крума у вонючего болота. Здесь было зеленее, чем во всем остальном лесу. Слишком много зелени для зимы. Меж черных ив, покрытых жутким светящимся лишайником, висели узловатые лианы. Корни мангровых зарослей напоминали извивающиеся щупальца, а воздух отравляла вонь от гниющих листьев и плесени. Темная застойная вода даже не отражала жалкую луну, висевшую над нами, показывая вместо нее тусклый спиралевидный узор.
Я снова занял позицию на возвышенности, откуда мог следить за битвой при свете седельных фонарей. Болотистая почва лишила и нас, и воинов Крума возможности двигаться быстро. Наши восточные и западные отряды вовлекли всадников в ожесточенный ближний бой, и сталь звенела о сталь, пока южные и северные отряды палили из аркебуз с дальнего расстояния, не желая месить грязь.
– Это он, – указала куда-то Алия. – Крум. Но… что он такое делает?
Должно быть, она обладала острым зрением. Мне пришлось подъехать к самому краю и долго щуриться, чтобы увидеть кагана. Он стоял в центре яблока, с которого мы снимали шкурку, на участке сухой земли посреди болота.
Двенадцать жен стояли у него за спиной, склонив головы. Крум что-то держал в руке, темное, неясное, змеевидное.
– Что это у него? – спросил я.
– Корни, – ответила Алия.
У нее на удивление зоркие глаза.
– Он молится, – добавила Ана. Похоже, и у нее зрение нисколько не хуже. – Должно быть, именно этого он и хотел все это время.
Мне вспомнился наш разговор на вилле в Тетисе о том, что подарить Круму. Похоже, его не интересовали дары этого мира, лишь нечто из иного мира, который он так отчаянно хотел призвать.
И в животе у меня зародился страх, такой же черный, как поглотившая нас ночь. Безумец не смог бы объединить столько племен рубади и завоевать окруженный железными стенами Пендурум. Крум стоял посреди битвы с какими-то корнями в руках не потому, что так велела ему вера. Он видел своего бога. И дэвы тоже хотели этого. Пока кровь его орды окрашивала болото, я задыхался от ужаса.
Раздались крики – пронзительные и истошные. В первых рядах нашего южного отряда взорвался один воин Компании. Из его лица и живота вырвались черви и быстро поползли по лианам и грязи к другим людям.
Я и моргнуть не успел, как черви напали на четверых молодых солдат Компании. Они разорвались пополам от шеи до паха и выпустили целую волну быстро растущих червей, жаждущих новой живой плоти. Мы готовились к этому. Каждый боец выхватил из мешка бутыль и кремень, разлил по земле масло и поджег все что можно. Костры не могли как следует разгореться из-за сырости, но пламя хотя бы не гасло. Занятые в ближнем бою отряды прекратили сражаться и ускакали под прикрытие стрелков, продолжавших палить по рубади. Враг осыпал их стрелами в ответ, пока черви ползали по полю боя или с визгом сгорали в слабом огне.
Но черви лишь отвлекли нас от чего-то гораздо более страшного. Перед Крумом с женами появилась сияющая черная дверь с аркой наверху. Ее покрывали призрачные зеленые руны, подобных которым я никогда раньше не видел. В гавани Коварных отмелей я твердо усвоил, что, если откуда ни возьмись вдруг появляется дверь, лучше в этом месте не задерживаться.
– Антонио, ты самый меткий стрелок среди нас. – Я указал на Крума, который все еще держал свои древесные корни перед дверью. – Убей его, чтобы мы могли поскорее убраться отсюда.
Антонио слишком увлекся, глядя то на землю, то на медленно открывавшуюся дверь. Так же как и все остальные.
– Антонио!
Он посмотрел на меня:
– Он слишком далеко, капитан. Нужен целый отряд, чтобы была хоть какая-то надежда.
– И он у тебя есть.
Антонио свистнул и щелчком пальцев подозвал нескольких воинов, охранявших нас. Некоторым из них пришлось перескакивать верхом или перепрыгивать пылающее масло, окружавшее наши позиции.
Антонио спешился, оставив мою дочь одну в седле, и встал вместе со стрелками у самого края уступа, лицом к полю боя внизу.
Я тоже спешился и приказал Ане слезть с лошади. Она неохотно подчинилась, по всей видимости больше страшась надвигающегося хаоса, чем меня.
– Заряжай! – скомандовал Антонио.
Каждый стрелок насыпал порох на полку аркебузы, а затем набил дуло порохом и шариками пуль. Все это они утрамбовали шомполами. Те, у кого потух фитиль, разожгли его кремнем.
– Готовьсь!
Все взвели курки аркебуз.
– Цельсь!
Они подняли длинноствольные аркебузы на плечо и прищурились, глядя в прицелы.
Я заткнул уши пальцами, Ана и Алия последовали моему примеру.
– Пли!
Девять аркебуз выстрелили в унисон.
В теле Кардама Крума появились дыры.
Но он не упал. Он даже не опустил руки и не выронил корни. И из пулевых отверстий не выходила кровь, только дым.
А потом, как я и надеялся, вверх по его ногам поползли черви и забрались в отверстия, проделанные аркебузирами. Подходящий конец для кагана. Но Крум не взорвался новыми червями. Наоборот, черви исчезли вместе с его ранами, оставив после себя лишь чистую, неповрежденную кожу.
Червивая гниль, исцеляющая человека, вместо того чтобы убить, – пожалуй, самое странное из того, что я видел за долгую жизнь.
– Заряжай! – снова скомандовал Антонио. Аркебузы были скорострельные, так что стрелкам нужно было только положить в ствол новую пулю.
– Цельсь!
– Пли!
Они проделали в Кардаме Круме новые дыры. И снова черви заползли по его ногами и запечатали раны.
– Он не человек, – сказала с лошади Алия. – И все это не человеческое. Васко, надо уезжать отсюда.
Светящаяся черная дверь открывалась и становилась выше и шире, показывая то, что находится по другую сторону. В том мире был день, хотя сияние солнца казалось каким-то недобрым. Там тоже имелся лес, только перевернутый. Деревья свисали с красных облаков, их корни дышали. Среди ветвей призрачно светились зеленые светлячки, вращаясь по идеально ровным орбитам.
В глубине моего сознания зазвучали странные песнопения, прорастая сквозь мысли, как сумрачные лианы. Я едва успел отвернуться, прежде чем они начали застилать мне глаза, будто потусторонние песни превращались в картины, слишком перегруженные смыслом, чтобы понять их.
Открывавшейся двери, червивой гнили и бессмертного кагана было вполне достаточно для того, чтобы понять, почему многие солдаты Компании предпочли бежать, а не выполнять приказы и сражаться.
– Труби общее отступление, – сказал я. – Всем скакать обратно в форт.
Прежде чем Антонио успел это сделать, ударил гром, хотя дождя не было.
Караульные у огненной стены взорвались синим и золотым светом, их дымящиеся тела разлетелись по земле. Антонио и его стрелки повернулись к новому врагу. Не успели они выстрелить, как гром грянул снова.
Красные молнии прочертили их нагрудные пластины, разрывая грудь. Поджарили их изнутри. Лицо Антонио стало черным как уголь, а потом превратилось в пыль и взорвалось.
Я не понимал, кто кричит. Ана бросилась вперед, пытаясь убежать.
Но я еще не сгорел только потому, что она находилась близко.
Я схватил ее за руку и притянул к себе. Она кричала и вырывалась, и мне пришлось взять ее за горло.
Я даже не видел Михея, только дымящуюся смерть и неизвестные глубины тьмы. И посреди всего этого стоял ангел, будто луч света за стеной горящего масла. Мара.
– Мама! – пронзительно крикнула Ана.
Мара перешагнула через огонь и подошла к нам.
– Отпусти ее, Васко.
Я взглянул на Алию, которую так милосердно пощадил Михей. Ее лошадь попыталась рвануть вслед за остальными и теперь металась между огнем и краем уступа, где стоял я. На лице Алии было написано потрясение, она дрожала, а по щекам и платью стекала почерневшая кровь Антонио.
– Сюда, Алия. – Я попытался схватить поводья ее лошади. – Прошу тебя, Алия, давай поближе.
Ее лошадь пронеслась мимо меня. Я ухватил поводья и натянул изо всех сил. Затем сбросил Алию с лошади, продолжая удерживать Ану. Моя жена упала в грязь, что, похоже, немного привело ее в чувство. Она поднялась и спряталась у меня за спиной.
Пока мы не отходим от Аны, Михей нас не убьет.
– Отпусти нашу дочь и возьми меня, – сказала Мара. – Ты ведь этого хочешь?
Я обшаривал взглядом темные ветки кипарисов в поисках человека, пытающегося убить меня.
– Мама, – прохрипела Ана, я слишком крепко сжимал ее горло, чтобы она могла сказать что-то еще.
– Посмотри на меня, Васко. – Мара сделала шаг вперед. – Отпусти ее. Она достаточно настрадалась. Я займу ее место рядом с тобой. Я буду такой, какой ты хочешь. – Она приложила руку к груди. – Я… я вспомнила.
– Неужели?
– Да. – Они кивнула и печально улыбнулась. – Я помню, как зазвучала музыка. Как в море замерцали колонны. В тот день тебя выбрали, чтобы ты поднялся на пирамиду. А меня не выбрали. И впервые в жизни нас разлучили. Это было больнее смерти.
Ее слова разбередили вечно гноящуюся рану.
– Ты была половиной моей души.
– Я ею и осталась. – Она шагнула ближе.
Теперь я чувствовал ее запах. Она пахла холодной, погруженной в отчаяние горой, лишенной милой невинности и нежной любви. За пятнадцать лет без страсти, которую мы когда-то делили, я стал пахнуть не лучше – как бесконечно черная и безжалостная пустота пещеры в глубине океана.
Я хотел вернуть Мару. Я хотел ее сильнее всего на свете. Даже сильнее, чем победу, которая больше не была победой. Нас привело сюда неведомое зло внутри Кардама Крума. А теперь зло Михея угрожало покончить со всем, со всеми последними надеждами, даже едва теплящимися.