Из двери выпорхнула зеленая буква. Я взглянул на существо, зависшее над порогом в перевернутом лесу, где облака пузырящейся крови рождали деревья. Оно было размером с гору и напоминало младенца с торчавшими изо рта щупальцами. Я сказал бы, что оно имело тысячу оттенков зеленого, но на самом деле цвет был иным, которого я не знал и не мог назвать. Вместо волос у него на голове росли мертвые лианы, и среди колючек порхали черные бабочки. Странные буквы вылетали из бездонных ноздрей, пока оно пело в моих мыслях свое имя: Каслас, переписывающая реальность.
Ана отвлекла меня:
– Не надо туда смотреть, помнишь?
Я с облегчением кивнул, и сводящие с ума гимны в голове стихли.
– Саклас! Саклас! – закричали рубади, когда зеленая буква ударила одну из жен Крума. Она зарделась от восторга, как юная хористка.
– Держитесь подальше от букв, – сказал я, когда из двери выплыли новые, пульсирующие, как звезды.
Женщина, поглотившая первую букву, выскочила вперед и затанцевала среди букв, будто это были лепестки на ветру. В нее вошло множество букв. Она менялась, но я не мог понять как, каждая перемена стирала старое из памяти.
– Что происходит? – прошептала Ана.
– Буквы. – Я не мог объяснить нечто столь странное. – Они поменяют тебя самым неожиданным образом. И ты не будешь помнить, какой когда-то была. Никто не будет помнить.
– В одном ты ошибаешься. – Крум смотрел прямо на меня.
Несколько букв пролетели мимо нас в болото, мерцая, как зеленые светлячки.
– Это те же буквы с горы. Я хорошо их понимаю. – Мне приходилось одним глазом следить за буквами, чтобы ни одна не попала в нас, а другим за Васко, чтобы тот не воспользовался моментом. Не так-то просто делить внимание, и я жалел, что у меня нет других глаз, как у Иона.
– Буквы-существа, которые ты убил в горах, и правда были хаотичные, – сказал Крум. – Но эти буквы – дар Сакласа. – Он указал на дверь. Я не хотел смотреть. Образы перевернутого дерева и существа, жившего там, и так опутали мой разум своими колючками, хотя я видел их лишь мельком. – Эти буквы меняют тебя лишь так, как ты желаешь, – продолжил Крум.
Если они совсем другие, почему же выглядят точно так же, как хаотические буквы? И если Круму так нужны эти буквы, зачем же он настаивал, чтобы я убил существо, создающее их?
– Это ты призвал то существо в горах, ведь так? – спросил я.
Крум пожал плечами:
– Мы его не призывали. Мы просто открыли не ту дверь, потому что находились не в том месте. Мы ошиблись не в первый раз. Но здесь, на пороге Первого леса… – он ухмыльнулся, – мы наконец преуспели.
Жена, танцевавшая с буквами, подошла к Круму. Я пытался задать себе те же вопросы, что задавал об Аспарии после ее неудачного купания: насколько она отличается от окружающих? Но эта жена оставалась похожей на них. Она оставалась рубади и внешне, и по поведению.
Крум смотрел на нее, будто на райское чудо. Я никогда не видел, чтобы он так на кого-то смотрел, но я мало его знал. Однако до сих пор он холодно относился к женам. А с этой изменившейся женщиной казался мальчишкой, пораженным первой любовью.
– Батар, – обнял он жену. – Мне никогда не надоест наслаждаться твоей красотой.
Ана схватилась за голову и застонала.
– Что такое? – спросил я.
– Батар… это имя его первой жены. – Ана испустила еще один болезненный стон. – Она умерла.
И снова стон.
У меня тоже болела голова каждый раз, когда призраки прошлого проплывали перед глазами.
Все это просто ужасно. Крум со своими древопоклонниками может танцевать среди букв сколько ему вздумается, но я хотел увести Мару и Ану подальше отсюда. И хотел, чтобы Васко был мертв, мертвее не бывает.
В моей черной руке проснулся огонь невозможно далеких звезд. Я поднял ее и сотворил голубую шаровую молнию у нас над головами.
– Кардам Крум, отдай мне эту женщину. – Я указал на Мару. Ее по-прежнему держали жены Крума.
Крум даже не посмотрел на мою молнию.
– Она может идти. Как и вы все. Но только после того, как узрите.
– Михей, прошу тебя, уходи, – крикнула Мара с искаженным от боли, заляпанным грязью лицом. – И пожалуйста… позаботься об Ане и Принципе.
– Мама… – По щекам Аны текли слезы. – Когда же это закончится? Когда мы сможем просто быть вместе, в мире и покое?
– Когда-нибудь. – Теперь Мара тоже плакала. – Не теряй надежды.
Пока мы переговаривались, другие жены Крума тоже начали танцевать с буквами, похожими на вихрь осенних листьев. А после показывали себя мужу. Их вид обжигал мой разум. Все они были одинаковые. Все стали Батар.
Они всегда выглядели одинаково, почему меня это так удивляет? Их изменила магия, но сделала это давным-давно. И все же я знал, что это случилось сегодня. Знал, что мои воспоминания фальшивы, и поэтому так сильно болит голова.
Васко тоже схватился за голову от боли. Но больше никто не сопротивлялся. Древопоклонники, похоже, пребывали в полной гармонии со своим богом и с тем, что он делал с женами Крума в ответ на их молитвы – или скорее его молитвы, – и с тем, что все они стали копиями его первой жены.
– Я больше не буду грустить, – сказал Крум. – Если одна умрет, останется еще много.
Я не погасил голубую молнию. Она до сих пор грозно висела над нами, хотя ее магия не могла сравниться с магией двери. Я мог разрушать, но не мог ничего изменить. Не мог дать человеку двенадцать копий истинного желания его сердца и утешить.
В моем сердце пронесся шепот: если дверь дала Круму то, чего он хотел, что она даст мне?
Я посмотрел на дверь. Перед мысленным взором возникло видение. Кровавая луна над Голубыми куполами Костаны, где я на коленях молил о прощении. Ираклиус вышел из Лабиринта и сел на мой трон. В тот день он заковал меня в цепи.
Но вместо того чтобы подчиниться, я указал на него. Молния испепелила его с ног до головы, и он упал замертво всего через несколько минут после возрождения.
Я потопил все галеры его сына штормом, вызванным с Кровавой звезды. Затем сокрушил жалкое сопротивление забадаров и завоевал Сирм до самой Сир-Дарьи. На следующий год я повел миллион воинов в пустыню Зелтурии и стал первым этосианином, осадившим латианский священный город со времен Базиля Разрушителя. Только я победил.
Я был и есть Зачинатель. Я испил из чаши и создал мир заново.
Нет. Зачинатель – отродье Хаввы. Спящей. А я не слуга злу.
Меня захватило другое видение. Шел дождь. Я только что принял путешественника, назвавшегося растерганцем. Мы дали ему угловую комнату с плохим замком, который я не мог починить с тех пор, как кузнец застукал меня флиртующим с его женой.
Пока я вытирал пыль, заплакала Элли. Я пошел проверить и застал в ее комнате растерганца. Он держал ее обернутыми в ткань руками. И он был не один. Я умолял не трогать ее. Я даже отдал им все серебро, хотя они все равно перевернули все матрасы на случай, если мы что-то утаили. Я последовал за ними через болота до их галеры. Я на коленях умолял вернуть Элли, но растерганец пнул меня, и я упал в воду.
А потом я щелкнул пальцами. Молния с небес ударила в него и убила. Увидев это, остальные разбойники вернули Элли и всех, кого похитили, и теперь умоляли пощадить их.
Когда они гребли к горизонту, оставив все, что пытались украсть, я прикончил их оглушительным взрывом.
Я защитил души тех, кем дорожил. Я испил из чаши и больше не был слаб.
Это была самая сладкая участь. В таком мире я хотел бы жить. А всего-то нужно войти в дверь, и Каслас, Древо желаний, отнесет меня туда. Перепишет реальность только для меня.
Но как же эта реальность? Кто защитит Ану, Мару, Принципа? Кто будет сражаться с Компанией Восточных островов и империей, чтобы спасти семью какого-то незнакомца, кроме человека, которому больше нечего терять? Неужели я брошу их, когда больше всего нужен?
Как только я отвел взгляд от двери, осознание других судеб усилилось. Сердце охватило адской тоской. Каслас хотел, чтобы я вошел в эту дверь, но что, если его обещания – всего лишь сладкий обман? Что, если все это – очередная шутка, сыгранная богом с человеком?
Я знал, что это не шутка. Каслас показал мне множество знаков, что его сила истинна. Обещание было правдивым, но все же здесь и сейчас близкие люди нуждались во мне. И только я мог им помочь.
Но что все это значит по сравнению с возможностью снова быть с Элли?
«Мы всегда будем ощущать потерю, когда утратим то, чем дорожили, даже чуть-чуть. Скорби сегодня, дочь моя. Но завтра цени то, что осталось».
Вспоминая слова последней молитвы Мирного человека за Мелоди, я отвернулся от соблазнительного света из двери. Прошло не больше мгновения.
– Да пошло оно все!..
Я потянулся за рукой Аны.
Но ее уже не было рядом.
– Ана?
Она бежала вперед. К двери и буквам.
– Ана! – кричала ее мать. – Ана, остановись!
Она стояла рядом с потоком зеленых букв, выходящих из двери. Я устремился вперед, чтобы остановить ее, но путь преградил Крум. Он схватил меня за руки и попытался повалить на землю. Я толкнул в ответ, но он был невероятно силен. Я не успею его побороть. Я даже не мог пошевелить рукой, чтобы сотворить молнию.
– Ана! – крикнул я. – Не подходи к ним!
– Это должно произойти.
Когда Крум открыл рот, я увидел в глубине его горла извивающихся червей. Он не был человеком, и сила его не была человеческой.
Ана посмотрела на меня. Я видел в ее глазах презрение, которое она питала к себе все это время. Она рассказывала о нем раньше, в трактире в Гиперионе. Рассказывала, как собственный отец обжег ей лицо. Конечно, она ненавидела себя. Отец мог так поступить только с дочерью, недостойной любви и стоящей не больше куска угля.
– Ана! Не надо! – кричала Мара, когда Ана входила в поток букв. Мара билась в руках жен Крума, но они ее не выпустили. – Дочка! Пожалуйста, не надо!
Буквы окружили Ану шаром изумрудного света. Я не мог ее спасти. Не мог спасти никого из них. Я не спас Элли. Не спас Мириам. Не спас отца. Не спас мать. Обладая всем могуществом в мире, я не мог спасти никого из любимых.