Мирный человек, чьи слезы стекали по седой бороде на пергамент, прекрасно это понимал.
Нет воли усмирить перо судьбы.
Ничьей молитве здесь тебя не удержать.
Врат жизни приказом шаха не открыть.
И даже Хисти неподвластна смерти длань.
Он написал эти строки, когда умирала Лунара, его любимая.
Но я не Мирный человек. Я Михей Железный. И не стану мирно плыть по течению. Я не покоряюсь судьбе – я побеждаю ее. Я разломаю перо судьбы пополам или умру, уничтожая врагов.
– Хватит.
Я выдернул черную руку, раскрыл ладонь и направил на Крума тонкий красный луч. Его грудь взорвалась пеплом и пламенем, черви завопили. Но каган улыбался, будто боль доставляла ему наслаждение. Из земли вырвались черви и устремились в дыру, проделанную молнией в груди Крума.
Бросив его, я побежал к зеленому светящемуся шару вокруг Аны. Нужно вытащить ее. Нужно спасти от того, что замышляет Каслас. Я протянул руку, зеленый свет стал ослепительным и поглотил меня.
Я стоял в Первом лесу, но он больше не был перевернутым. Черные колонны деревьев с вырезанными на стволах лицами поддерживали красное небо. С верхушек за мной наблюдали глаза. На ветвях сидели гиганты всевозможных странных форм с телами из ангельского металла, такого же темного, как моя рука. Падшие.
У некоторых была чешуя, сверкавшая, как черные бриллианты, у других прямо из глаз вырастали рога. У кого-то головы были на животе, а у кого-то одни головы росли из других. У некоторых имелась сотня языков, у иных – ни одного. Одни, казалось, никогда не заканчиваются, другие даже и не начинались.
Такие же странные существа окружали подножия колонн, будто молились. У них были продолговатые головы, тонкие, как тростинки, конечности, а глаза свисали с подбородков. Они распевали, ходя по кругу.
Мое сердце задрожало. Я был здесь чужаком. Я сделал шаг, и нога погрузилась в землю, черный песок мельче пороха. Нужно следить, куда наступаю.
Вдалеке сиял зеленый луч, поднимающийся из песка в кровавое облако наверху. Я осторожно пошел к нему, путь освещало лишь мрачное красное свечение облаков, пульсирующее, подобно биению сердца.
В зеленом свечении стояла Ана. Она держалась за ожоги на щеке, будто они были свежие.
– Не делай этого, – сказал я.
– Почему? Будет лучше, если такая я никогда не буду существовать.
– Ты драгоценность, Ана. Такая, какая есть. – После того как Мелоди потеряла руку и на многие месяцы погрузилась в меланхолию, Мирный человек пытался убедить ее в том же. И ему удалось, поэтому я тоже должен был попробовать. – Ты молода. Ты найдешь тех, кто будет дорожить тобой. Найдешь путь к счастью, обещаю.
Она покачала головой, щеки были мокрыми от слез.
– Ты этого не видел.
– Чего не видел?
– Того, что Каслас пообещал мне, когда я заглянула в дверь.
Похоже, у нее тоже были видения, как у меня.
– Падшему ангелу нельзя верить.
Нельзя верить обещаниям никакого бога.
Пейзаж вокруг накрыло тенью. Нечто наблюдало за нами сверху, и это существо было даже больше Падших ангелов, сидевших на ветвях. Оно висело среди облаков, и очертания его крыльев призрачно светились. Эти крылья простирались на многие мили, на бесконечность. Я насчитал одиннадцать.
– Он здесь, – сказала Ана. – Архангел.
– Зачем Архангелу быть среди Падших?
– Он здесь ради тебя. Разве ты не видишь истину в свете?
– Истину?
– Они все Падшие. – Ана вытерла слезы с подбородка. – Все Двенадцать, и даже Балхут – Архангел. Они испили из чаши тьмы, и то, что они узнали, изменило их. Испортило их формы.
– Зачем они… – Я оборвал себя. Я не хотел знать.
– Потому что, подобно тебе, они страшились неведомого, но должны были утолить жажду. Они знают в тысячу тысяч раз больше, чем люди, но в сравнении с их неведением знаний все равно что не существует.
– Как долго ты смотрела на свет, Ана?
– Каждый из них сделал глоток… и увидел начало и конец времен. Не только в нашем мире, но в бесчисленных мирах. – Ее глаза стали стеклянными, будто она слишком долго смотрела на солнце. – Собрав все увиденное, они обнаружили узор такого масштаба, который нам никогда не представить. И в этом узоре увидели своего мертвого создателя, порождающего их во снах. И в глазу создателя они увидели его создателя, и предыдущего, и так далее, и так далее – бесконечное Божественное. И бессмысленное. Кто может винить их за отчаяние?
«Кого боятся ангелы? – однажды спросила меня Ашери. – Все боятся своего создателя».
«Тогда кого боится их создатель?» – спросил тогда я, но у нее не нашлось удовлетворительного ответа.
Но в самом деле, чего боится Хавва, Спящая? Стоило ли задаваться этим вопросом?
Нет. Для меня и для всего человечества важно, что Двенадцать служат Спящей, а Спящая хочет, чтобы наши души вечно страдали. Ашери дала это понять совершенно ясно. Ангелы – посланники, а «посланники всегда служат кому-то более могущественному». Мне не нужно задаваться другими вопросами. Вопросы завели Лунару во тьму, заставили бросить любимую семью, и я не хотел такой судьбы.
Я еще раз взглянул на Архангела. Его застилало кровавое облако, но, когда крылья опускались вниз и разрывали пелену, внутри я видел глаза, они наблюдали. Он протянул ко мне раскрытую ладонь размером больше дворца. За облаком блестели одиннадцать металлических пальцев.
Что ему от меня нужно? Ему не хватает моего восторга и поклонения? Хочет вернуть меня на этот путь?
Но он не стоит моего поклонения. Я не приму ни его обещаний, ни обещаний любого другого бога или ангела, как бы они ни были сладки.
– Балхут. Каслас. Все они – марионетки Хаввы, – сказал я. – И если падешь жертвой их нашептывания, тоже ею станешь. Они будут дергать тебя за ниточки, Ана, как когда-то меня. И ты даже не представляешь, какие ужасы они заставят тебя творить.
Ана пожала плечами так, как часто делала Мелоди.
– Кто может их в этом винить? Кто может винить их за то, что они возлагают надежды на ангельское яйцо и манипулируют низшими существами вроде нас, чтобы наконец-то вскрыть его? Они заставят нас плясать, нравится нам это или нет. Лучше получить хоть что-то взамен, чем вообще ничего.
Я видел это яйцо в видении, посланном Ахрийей в Лабиринте. И больше никогда не хотел его видеть.
– Это безумие. – Я приложил руку к сердцу. – Забудь обо всем. Давай просто вернемся. Я помогу тебе всеми силами. Так же как твоя мать и Принцип. Ты дорога мне, как родная дочь. Забудь ангелов. Забудь всех и всё, что они сделали в прошлом.
– Я пыталась. Можешь мне поверить, я пыталась. Носила маску и притворялась счастливой всю жизнь. – По тому, как исказилось от боли ее лицо, я понял, что наконец-то достучался до нее. – Я устала.
– Я не позволю тебе сдаться и подчиниться этому злому нашептыванию.
– Я приняла решение. Ты вернешься таким же, как пришел. Но не я. Я приняла обещание Касласа.
– Почему?
– Потому что все время об этом думаю. Я думаю о том, как пахла моя кожа, пока щека жарилась на углях. Слышу крики матери. Чувствую свои обжигающие слезы. И как его грубая рука толкает мою голову в огонь – рука человека, который должен был любить меня без всяких условий. Который должен был защищать от всего мира. – Воспоминания о боли вызвали горечь на ее лице. – Прошлое – демон, вечно преследующий нас. И есть лишь один способ избавиться от него. – С некоторым усилием она улыбнулась мне. – Знаешь, я слышала о тебе столько плохого. Но я ничего такого не вижу. Ты хороший человек, Михей.
– Ана…
– Спасибо за все, что ты сделал. И прощай.
Красный свет в небесах горел ярче, будто на нас вот-вот упадет кровавое солнце. Он стал таким резким, что пришлось прикрыть глаза.
Когда я снова их открыл, то опять стоял на островке посреди болота в Мертвом лесу. Я вытащил руку из букв, окружавших Ану. Грудь Крума продолжала наполняться червями. Казалось, не прошло ни секунды.
Аны, которую мы знали, больше не было. Кто бы ни вышел сейчас из сверкающей зеленой сферы, это будет кто-то другой, а значит, всего несколько мгновений я буду помнить, какой она была. Но мое горе не имело значения. Горе Мары было тяжелее самой земли. И тем не менее через несколько секунд она забудет, какой была Ана.
Как только Ана шагнула вперед, чтобы все ее увидели, мне показалось, будто кто-то проломил мне череп боевым молотом. Глазные яблоки обожгло болью так, что они едва не вылетели из глазниц.
А затем, словно падающие перья, снизошел покой.
– Дочка… – Васко все так же держался за голову.
– Ана… – Мара безмятежно наблюдала за появлением девушки.
Она выглядела такой же, что и всегда, но я знал, что это неправда. Все это время она лишь притворялась слабой, но в этом не было смысла. Противоречия громоздились в моем сознании, как горы, и я чувствовал новый взмах того боевого молота.
Образ Аны замерцал. Ожоги на лице. Они снова исчезли. Раньше у нее были ожоги? Я забыл.
– Ана, – сказал Васко. – Как ты, дитя мое?
Я подошел к Ане. Только тогда я заметил пять карт у нее в руках. Солнцеглотание. Кровавое колдовство. Соединение звезд. Повелевание демонами. Пятая карта, которую я не мог прочесть, была покрыта какими-то письменами, где было слишком много линий и точек, как будто она никогда и не предназначалась для людей. Когда Ана бросила все пять карт на землю, они исчезли.
Ана схватилась за голову, очевидно, от боли. Если эти противоречия были слишком сложны для нас, то для нее, должно быть, просто непосильны. Она лишилась сознания и начала заваливаться ничком. Васко, теперь свободный, успел подхватить ее раньше, чем она рухнула в грязь.
Все это время у меня не было возможности убить его. Но теперь… теперь я уже не был уверен, что хочу этого. Васко деи Круз любил свою дочь. Он будет оберегать ее – хотя она не нуждалась ни в чьей защите. Она была не просто колдуньей, а колдуньей, умеющей все.
Мимо пролетел глиняный горшок и разбился о землю. Над осколками поднялся прозрачный газ. Стоявшие рядом рубади повалились на землю.