По пути в Тетис мы с Хитом часто сидели вместе в повозке с телами Тревора и Иона. Однажды, когда сквозь зимнюю дымку пробился луч солнца, Хит задал мне тревожный вопрос:
– Ты когда-нибудь задумывался, а вдруг мы убили кого-то из Странников в бесчисленных битвах?
– О чем ты?
– Что, если на той стороне тоже были Странники, только ни мы, ни они не знали об этом?
От этой мысли стало горячо в груди. Конечно, где-то там были Странники, лгущие всем и себе самим о природе своих душ.
– Это слишком жестокая мысль.
– Но ты должен подумать об этом, – ядовито сказал Хит. – Ты убиваешь, не задавая вопросов.
– Я покончил с вопросами в тот день, когда ушел из Инквизиции. Я могу спасти только тех, кого знаю. Я собираюсь спасти тебя, Хит, даже если ты временами презираешь меня. Я спасу Мару и Алию. И спасу Ану.
Последняя мысль казалась странной и неуместной. Но я любил дочь так же сильно, как Странников.
– А как же остальные? – спросил Хит. – Как же сотни, тысячи Странников, о которых нам неизвестно? А как же те из нас, кто уже умер? Как же Тревор и Ион?
Я вспомнил человека, спускавшегося с пирамиды. Даже у него имелись лишь смутные ответы на все эти сложные вопросы.
Я должен стать лучше его. Я должен найти путь, по которому он не пошел, а может быть, даже не увидел. Мне нужно отклониться от того, что было написано в его мире, и надеяться, что в моем мире чернила еще не высохли.
Первым в Тетисе меня встретил не Роун из Семпуриса, а человек гораздо важнее любого экзарха и императора – мой банкир. Лаль из Дома Сетов ждал в моем кабинете. Плечи его пурпурного халата украшала парамейская вязь. Он перебирал молитвенные четки, перелистывая страницы довольно толстого тома. Странно, что он бормотал названия цветов, а не восхваления Лат.
– Ты слышал? – спросил он. – За твою доблесть в защите Крестеса император Иосиас призывает тебя в Высокий замок.
– Призывает? – усмехнулся я. – Интересный способ сказать «умоляет о встрече».
– Императоры не умоляют.
– Безусловно. – Я сел за стол и ухмыльнулся. – Я слышал, зима была жестокой. В Стопах погиб от голода каждый седьмой житель.
– Ты называешь это «жестокой зимой»? Однажды в Гармзамане голод убил каждого третьего.
– А знаешь, сколько людей голодало в Семпурисе? – Я показал ему закрытую ладонь. – Ни одного. Компания исполнила свое обещание, и теперь крестейцы знают, что мы держим слово. Они станут есть с наших рук, но пировать будем мы.
Лаль скрестил ноги на восточный манер и подался вперед. Вокруг его глаз поблескивал кайал.
– Наслаждайся своим триумфом, Васко деи Круз. Впереди еще много испытаний – на востоке.
– И я полагаю, ты мне поможешь? Могу я рассчитывать на банкиров из Дома Сетов?
– Мы верны нашему золоту. И тем, кто лучше помогает его вкладывать.
– О да. Твоя первая любовь мне хорошо известна. – Я указал на его книгу. – Но, кажется, ты любишь и цветы. А чтобы их растить, не нужно золото.
– У каждого свои увлечения. – Он провел пальцами по кожаной обложке. – В порт прибывает несколько кораблей со слитками. Делай все что нужно. У меня есть дела в Аланье, и я ожидаю встретить тебя там с приходом теплых летних ветров. – Банкир встал, улыбнулся и пошел к двери.
– Передай шаху Тамазу мои наилучшие пожелания.
– Они ему не понадобятся.
– Ты забыл книгу.
Я взял ее со стола. На корешке было написано «Мелодия цветов» на парамейском. Странное название.
– А ты знаешь, – сказал он, – что есть прекрасный синий цветок, любимый цветок наследного принца Кярса, растущий только на горе Азад? Когда-нибудь взбирался на нее?
– Легче взобраться на луну.
Такова уж была высота горы Азад, расположенной на заснеженном севере Кашана. Она во много раз превосходила Дамав.
– Ты не ошибаешься. Говорят, цветок растет на вершине, возле странной двери, которую никто не может открыть.
Я содрогнулся. Хватит с меня дверей.
– Принеси мне в следующий раз такой цветок.
– Боюсь, они безумно дороги. Местные называют их «высокими цветами». На своем странном языке они используют слово «араф».
Услышав, как Лаль произносит это слово, я похолодел и онемел. Человек, спускавшийся с пирамиды, сказал мне, что души Странников уходят в Араф.
– Чего только не узнаешь из книг, – ухмыльнулся Лаль. – До встречи, капитан Васко.
Только после отплытия Лаля в Диконди я понял, что он не просто вел светскую беседу. Он оставил книгу намеренно, чтобы я мог найти в ней этот кусочек. А когда я вернул книгу, он сказал, что хотел, чтобы я узнал.
Похоже, он не просто банкир.
Перед моим отъездом в Гиперион разразилась неожиданная ссора межу Хитом и Марой.
– Ты его не получишь! – кричала Мара, заслоняя собой мальчика в дверях нашей виллы.
Я был так занят, что почти не разговаривал с ними обоими с самого возвращения, хотя Хит жил рядом и каждый день навещал Ану.
– Я ничего ему не сделаю, – ответил Хит, приложив руку к груди. – Мне просто нужно немного его крови.
После казни Михея Хит выкачал из его тела всю кровь и хранил ее во льду. Я так и не понял, зачем он хотел соединить кровь Михея и мальчика – предположительно он нашел способ создать новый тип крови. Но какая теперь разница, если Ион мертв? У нас не было кровавого колдуна, чтобы использовать кровь любого типа – по крайней мере до пробуждения Аны.
– Что за шум? – Алия спустилась по лестнице и подошла к двери. Увидев Мару, она отвела взгляд. – Я дремала.
Мне пришлось потрудиться, чтобы эти две женщины поладили. Хотя они никогда не ссорились, Алия оставалась холодной и отстраненной. Мара относилась к ней равнодушно, слишком сосредоточившись на Ане и мальчишке-наемнике, которого звали Принцип.
– Этот человек… этот безумный, извращенный человек хочет забрать моего сына и колоть его иглами, инструментами и еще Архангел ведает чем. – Мара подняла кулак. – Я умру тысячей и двенадцатью смертями, прежде чем позволю это.
В ней хватало материнской свирепости. Это возбуждало меня и вызывало желание завести с ней еще детей.
– Хит. – Я положил руку ему на плечо и легонько потряс. – Сейчас не время.
– Но, капитан…
– Мара дорожит мальчиком, а значит, я тоже дорожу им.
– Сколько раз повторять? – Хит раздраженно сжал кулаки. – Я ничего ему не сделаю.
– Я знаю. Но мальчику будет неприятно, и Маре будет неприятно, а нам всем хватило неприятностей на несколько лун вперед.
Я взглянул на Алию. Она пожала плечами и пошла обратно по лестнице.
Хит удрученно вздохнул:
– Как скажешь, капитан.
Перед отъездом я зашел в комнату Аны. Она спала на кровати, ее щеки были мягкие и бледные. Она была так же прекрасна, как в тот день, когда явилась в этот мир. После того как церковь узнала, что я согрешил с Марой, меня заставили сделать выбор, ребенок или ряса. Я тонул в стыде за содеянное и страшился адского пламени, поэтому выбрал рясу, надеясь добрыми делами во имя этосианской церкви уравновесить чашу весов и заслужить свой домик в раю.
Но в тот день, когда родилась Ана, я ускользнул из монастыря и отправился в город. Я услышал крики Мары с другого конца улицы. Я смотрел в окно, как Ана выходит из нее – ярчайший свет в этом мире. И в тот день я решил, что если когда-нибудь снова увижу свою дочь, то буду любить ее.
– Когда ты проснешься, я буду рядом.
Я поцеловал дочь в щеку и открыл окно, чтобы впустить свежий воздух и солнечный свет. Увидев на ветке фигового дерева в саду черного дронго с красными глазами, наблюдавшего за Аной, я остановился как вкопанный. Птица взмахнула крыльями и взмыла в небо.
С попутным и теплым ветром в Зеленом море мы отправились к Гипериону. Когда мы достигли Диконди, поднялось волнение, а затем и штормы. Мы с замиранием сердца ждали, пока сойдем на берег в западной части Лемноса, а затем проделали оставшийся заснеженный путь до Гипериона верхом.
В этот раз император Иосиас не восседал на далеком парящем троне. Мы встретились в пиршественном зале, задрапированном лучшим пурпурным шелком, с гобеленами и мозаиками, украшенными великолепными ликами Двенадцати. Я поцеловал его кольцо и мантию, приложил руку ко лбу и выказал все приемлемые для этосиан знаки почтения. И все же именно я из нас двоих обладал властью.
Деметрий и Лев побывали здесь раньше меня. Деметрий убедил своего друга в моей значимости, и они оба посеяли семена дружбы среди придворных лордов. Настала пора собирать урожай.
– Хвала Архангелу за вашу блестящую победу, – сказал император, когда мы уселись за стол и принялись за фазана, запеченного в кислом молоке.
Органист заиграл что-то торжественное.
С нами сидели патриарх Лазарь, а также казначей Густав и экзарх Лемноса Томиас.
– Как отрадно видеть этосиан, в священном союзе сражающихся ради победы над язычниками, распространяющимися, словно сорняки на могиле, – заметил патриарх Лазарь. – Вот бы у нас была ваша помощь в Сирме.
Похоже, одноухий патриарх был на моей стороне. В последний визит в город я жаждал найти союзников. Теперь я в них просто утопал.
– Думая о Сирме и о том, что там оставил, я лишаюсь аппетита, – рявкнул император Иосиас, бросив вилку. – По правде говоря, мы разгромили сами себя задолго до того, как они разгромили нас. Нас погубила разобщенность. И шакалы вроде Михея, жаждущие только собственной славы.
– Надеюсь, его голова вернет тебе аппетит, – сказал я, хотя тоже не был голоден. Императорский цыпленок неплох, но слишком многое стояло на кону, чтобы уделять ему должное внимание. – Одного за другим мы победим всех врагов. Как сказал добрый патриарх, наш союз священен, и, вступив в него, Крестес и земли этосиан снова обретут безопасность и процветание.
Прошло совсем немного времени, и мои слова были проверены на практике. Весной в водах вокруг Никсоса появились красные знамена. На каждом из них золотой нитью был вышит ятаган под солнцем. Когда на остров обрушилась мощь Хайрада Рыжебородого, мне пришлось исполнить обещание.