Джон ЧиверИсполинское радио
Клад
Никому, разумеется, не пришло бы в голову назвать Ральфа и Лору Уитморов авантюристами. Однако деньги, их запах, блеск, их притягательная сила и напряженное ожидание, что они вот-вот появятся, безусловно, играли огромную роль в жизни этой супружеской пары. Им всегда казалось, что еще немного, и они разбогатеют. Ральф, белокурый молодой человек с неутомимой творческой фантазией, свято верил в романтику и волшебство бизнеса. Скромная должность, которую он занимал в фирме суконщика, была для него всего лишь трамплином.
Уитморы получили добротное буржуазное воспитание, и чувство такта никогда им не изменяло. Никому не навязывали они своей дружбы и ни перед кем не заносились. Особенной красотой Лора не блистала, это была просто милая девушка из штата Висконсин. В Нью-Йорк она прибыла почти тогда же, когда туда приехал Ральф. Впрочем, прошло чуть ли не два года, прежде чем судьба свела их вместе в вестибюле какого-то здания на Пятой авеню. У Ральфа был безошибочный инстинкт, и сердце его никогда не обманывало. Едва завидев светлые волосы Лоры, ее свежие щеки и слегка надутые губы, он понял, что любит ее. Он выбежал на улицу вслед за ней. Так как она ничего не уронила, и у него не было законного предлога с ней заговорить, он стал кричать изо всех сил: «Луиза, Луиза!» Неподдельное отчаяние в его голосе заставило Лору обернуться. Он тотчас принялся просить прощения, сказал, что обознался и что она как две капли походит на девушку, которую зовут Луизой Хетчер. В вечернем январском воздухе пахло гарью, Лора была одинока и свободна от предрассудков. Она согласилась выпить с ним по коктейлю.
Были тридцатые годы, и пора ухаживания длилась недолго. Они поженились через три месяца. Лора перенесла свои вещи к Ральфу в небольшой дом на Мэдисон-авеню, где он занимал квартирку над цветочным магазином и мастерской химической чистки.
Лора нашла себе место секретаря, и их совместных заработков хватало только на то, чтобы сводить концы с концами. Тем не менее они не погрязли в тине мелочных расчетов и скопидомства. Они ходили обедать в драг-сторы[1], а дома над диваном Лора повесила хорошую репродукцию вангоговских «Подсолнухов», истратив на это часть денег, доставшихся ей после смерти родителей.
Тетушек и дядюшек, приезжавших к ним из провинции (у Ральфа тоже не было родителей), они водили обедать в «Риц»[2], а потом в театр. Лора подрубала занавески для окон и чистила Ральфу ботинки, а по воскресеньям они оба валялись в постели до двенадцати часов.
Они стояли на самом пороге благоденствия — так им казалось. Знакомые то и дело слышали от Лоры, что она не спит от волнения, потому что Ральф вот-вот должен получить прекрасное место.
Первый год после женитьбы Ральф просиживал вечера за столом, разрабатывая проект, который, по его расчетам, должен был доставить ему выгодную работу в Техасе. По не зависящим от Ральфа причинам дело это сорвалось. Годом позднее объявилась вакансия в Сиракузах, но туда назначили другого, постарше. Впрочем, между первым проектом и Сиракузами было множество проектов и планов, выгодных и верных, но но той или иной причине не осуществившихся. На третий год супружества перед Ральфом открылась совсем уж блестящая перспектива: во главе одного предприятия, такого же типа и таких же масштабов, как и то, где служил Ральф, встали новые люди и предложили ему перейти к ним. Ральф был не прочь расстаться со старым местом. Там он продвигался черепашьими шагами, и самое большее, на что он мог рассчитывать в будущем, это на жалкую, мизерную обеспеченность. Он встретился с владельцами новой фирмы. Казалось, они только и жаждут заполучить его к себе в сотрудники. Они собирались назначить его начальником целого отделения и платить вдвое больше, чем он получает сейчас. На первое время — недель семь-восемь — покуда новые владельцы не войдут в права, их намерение не подлежало огласке; тем не менее они обменялись дружеским рукопожатием, скрепили свой устный договор стаканчиком виски, и в тот же вечер Ральф повел Лору обедать в дорогой ресторан — отметить наступление новой эры.
Тут же, за столом, они решили приискать себе квартиру побольше, завести ребенка и купить подержанную машину. Они приняли удачу спокойно, ибо давно уже готовились к ней. Нью-Йорк казался им волшебным городом, где раздаются щедрые призы и награды, — одних, как, например, Ральфа, оценивают по достоинству и выдвигают на ответственную должность, другим выпадает шальная удача: судебный каприз или неожиданный поворот в делах фирмы, благодаря которому где-то на периферии открывается выгодная вакансия, или просто — с неба свалившееся наследство. После обеда Ральф и Лора пошли в Центральный парк любоваться луной, и Ральф выкурил сигару. Дома, когда Лора уже уснула, он долго сидел в одной пижаме у раскрытого окна.
Он любил этот пьянящий воздух полночного города, отданного во власть гуляк и сторожей. Его привычное ухо распознавало ночные звуки улиц — и визг автобусного тормоза, и отдаленный вой сирены, и еще какой-то знакомый и непонятный плеск, — словно где-то высоко в небе невидимый ручей вращает мельничное колесо; может быть, это было отраженное эхо всех городских звуков, вместе взятых. Сейчас, когда ему казалось, что в его жизни произошел решительный перелом, он воспринимал все эти звуки с особенной остротой.
Ему было двадцать восемь, он привык отождествлять молодость с бедностью, а теперь наступал конец и той и другой. Жизнь, с которой им предстояло распроститься, не была особенно тяжелой, и он с большим теплом вспоминал засаленную скатерть итальянского ресторанчика, где они справляли все торжественные события в своей жизни, вспоминал, как весело и лихо пробегала Лора под дождем небольшое пространство между станцией метрополитена и автобусной остановкой. Теперь это все позади. Покупка мужских рубашек по удешевленным ценам в подвалах больших магазинов, очереди за мясом, розы, которые он покупал ей в подземке весной, когда розы были дешевы, — это воспоминания бедняка, и, хотя они умиляли и трогали его, он все же был очень рад, что они отодвинулись в прошлое.
Лора, как только забеременела, оставила работу. Между тем что-то, очевидно, застопорилось с реорганизацией новой фирмы и вступлением Ральфа на обещанную должность. Уитморы, впрочем, не унывали.
— Дела идут как нельзя лучше, — говорила Лора всем знакомым, — надо только набраться терпения.
А дела шли медленно, постоянно что-то откладывалось, но они ждали с упорством людей, уверенных в своей правоте. Они оба порядком пообносились, и Ральф как-то предложил коснуться заветного наследства, чтобы пополнить свой гардероб. Лора ни за что не соглашалась. Когда он вновь заговорил об этом, она притворилась, что не слышит. Он вышел из себя, стал кричать. Она заплакала. Тогда он принялся вспоминать всех девушек, на которых мог бы в свое время жениться: и темную блондинку, и благоговевшую перед ним девушку с Кубы, и ту еще — хорошенькую, богатую, у которой слегка косил правый глаз. Все его мечты устремились куда-то за пределы квартирки, обставленной Лорой.
На следующее утро они все еще дулись друг на друга. Ральф, дабы укрепить свои домашние позиции, надумал позвонить хозяевам нового предприятия. Их нет, ни того, ни другого, сказала секретарша. Это заставило Ральфа насторожиться. Он несколько раз звонил из автомата в вестибюле дома, в котором помещалась его служба, и всякий раз слышал в ответ, что они заняты, вышли, что у них совещание с юрисконсультом или междугородный разговор. Изобилие предлогов показалось ему подозрительным. Он ничего не сказал Лоре и пытался дозвониться на следующий день. К вечеру, после нескольких тщетных попыток, он наконец услышал в трубке голос одного из директоров.
— Мы взяли на это место другого, сынок, — сказал он хриплым, сдавленным голосом опечаленного отца. — Так что можете нам не звонить. У нас хватает дел и без ваших звонков. Тот, кого мы взяли, больше нам подходит, сынок. Понятно? Вот и все, и, пожалуйста, не обрывайте телефона.
Несколько миль, отделявших его работу от дома, Ральф прошел в этот вечер пешком, в надежде хоть немного разогнать свою тоску. Он был так потрясен, что шел как в бреду, ничего не сознавая; он шагал, поднимая ноги выше, чем нужно, словно под ним был не тротуар, а зыбучие пески. Перед самым домом он остановился, пытаясь придумать, как лучше сообщить Лоре о постигшей их беде, но как только она открыла ему дверь, он брякнул ей все, как есть.
— Милый, — сказала она мягко и поцеловала его. — Какая жалость!
И принялась поправлять подушечки на диване. Сам он переживал свою неудачу так горячо, ему стоило такого труда вырваться из плена собственных надежд и замыслов, что спокойствие Лоры поразило его.
— Ничего, — сказала она, — ничего страшного. — У нее еще оставалось несколько сотен долларов от отцовских денег. — Ничего.
Когда родилась девочка, они назвали ее Рейчел, и Лора вернулась из больницы в их старую квартирку на Мэдисон-авеню. Она принялась хозяйничать по-прежнему и ухаживала за ребенком сама.
Воображение Ральфа ничуть не оскудело и не утеряло своей гибкости, но он никак не мог придумать, что делать, не имея ни свободного капитала, ни времени. Они вели простую жизнь небогатых людей. Водили в театр родственников, приезжавших из провинции, изредка ходили в гости к знакомым. Настоящую же светскую жизнь Лора осуществляла как бы через третьи руки, благодаря дружбе, которая завязалась у нее в Центральном парке. Первый год своего материнства она чуть ли не каждый день ходила туда после обеда гулять с дочкой. Чувство связанности раздражало ее, но вместе с тем она наслаждалась воздухом и открытым небом. Однажды зимой она увидела в парке женщину, с которой кто-то когда-то на какой-то вечеринке ее познакомил. Когда стало смеркаться и все матери принялись собирать плюшевых зверюшек и кукол и застегивать детские пальто на все пуговицы перед тем, как пуститься в обратный путь, женщина эта пересекла площадку и заговорила с Лорой. Она назвалась Элис Холиншед и напомнила Лоре об их встрече у Галвинсов. У нее было хорошенькое личико, она держалась дружелюбно и дошла с Лорой до самого выхода. Ее сын был примерно того же возраста, что и Рейчел. На другой день женщины снова встретились. Они подружились.