— Вы — капля, переполнившая чашу, да, да, и вы, вы — оба! — резко сказала она вошедшим. — Закройте дверь. Я не желаю, чтобы весь дом слышал. Крошка Хестер приезжает домой после пятнадцати лет скитаний. И что же? Не успела она сойти с поезда, как вы ее оскорбляете! На протяжении девяти лет вам предоставлена возможность жить в этом великолепном доме — это же чудо, а не дом!— и вот ваша благодарность! Нет, чаша моя переполнилась. Прескот мне сколько раз уже говорил, что вы оба никуда не годитесь, вот и Хестер то же самое, а теперь наконец прозрела и я.
Грубо размалеванная старуха с изможденным лицом обрушила на чету Маккензи свой священный гнев. Серебристое ее платье сверкало, как плащ Михаила-архангела, в деснице она держала громы и молнии, смерть и погибель.
— Вот уж сколько лет меня все предостерегали относительно вас, — продолжала она. — Я не знаю, может быть, вы и не нарочно, может, вы просто бестолковые, но между прочим, Хестер сразу заметила, что половины вышивок не хватает. Вы всегда чините именно то кресло, на которое я собираюсь сесть, а вы, Виктор, вы сказали мне, что привели в порядок теннисную площадку, — я ведь ничего, разумеется, в этом не смыслю, поскольку сама в теннис не играю, — так что вы можете себе представить, как мне было неловко, когда на той неделе я пригласила Вердонов к нам поиграть в теннис, а они мне сказали, что площадка никуда не годится. А люди, которых вы вчера вечером прогнали из сада... ведь их отец — один из ближайших друзей покойного мистера Браунли! И потом вы уже на две недели запоздали с платой за квартиру.
— Деньги я пришлю, — сказал Виктор.— Мы уезжаем.
Тереза на протяжении всего разговора так и стояла, опираясь на руку мужа, и они вместе вышли из конторы. Шел дождь, и Эрнест подставлял ведра в венецианской гостиной.
— Вы мне не поможете с чемоданами? — спросил Виктор. Но старый дворецкий ничего не ответил. Очевидно, он слышал разговор в конторе.
У Маккензи скопилось довольно много фотографий, серебряных безделушек и тому подобного. Тереза принялась судорожно укладывать весь этот сентиментальный хлам. Виктор спустился в подвал за чемоданами. Оба торопились изо всех сил, не выкурили ни одной сигареты, и все же на сборы ушла большая часть вечера. Когда они кончили, Тереза сняла простыни и наволочки с постели, сунула использованные полотенца в мешок, и Виктор снес вещи вниз. Он написал открытку Виолетте, сообщая, что они меняют адрес. Вскоре спустилась и Тереза.
— Ах, мой милый, — шепнула она. — Куда же мы поедем?
Он пошел за машиной, а она ждала на улице, не пытаясь укрыться от проливного дождя. Куда они поехали, одному богу известно.
Куда они поехали, одному богу известно, однако спустя довольно много лет они вновь выплывают на сцену, и на этот раз в штате Мэн, на побережье Атлантического океана, в курортном местечке, именуемом Хостейл-бич. Виктору удалось найти какую-то работенку в Нью-Йорке, и сейчас они решили провести отпуск в Мэне. Виолетты с ними не было. Она вышла замуж и жила в Сан-Франциско. У нее был ребенок. Родителям она не писала, и Виктор знал, что она к ним не испытывает никаких чувств — ничего, кроме горечи. Непонятная неприязнь единственной дочери огорчала их, но они редко набирались духу говорить об этом друг с другом.
Хэлен Джексон, у которой они жили в Хостейл-бич, была бойкая молодая женщина. У нее было четверо детей, и она развелась с мужем. Всюду в доме под ногами скрипел песок, почти вся мебель была поломана. Виктор и Тереза Маккензи прибыли сюда вечером. Была буря, и северный ветер сотрясал стены дома. Хэлен Джексон ушла в гости, а кухарка, как только они вступили в дом, надела шляпу и отправилась в кино, оставив на них всю четверку детей.
Переступая через мокрые купальники, которыми был усеян пол, супруги внесли свои вещи наверх, уложили детей и обосновались в неотапливаемой комнате для гостей.
Утром миссис Джексон спросила, не будут ли они возражать, если она съездит в Камден вымыть голову в парикмахерской. Несмотря на то, что кухарка так и не пришла, Хэлен собиралась в честь Виктора и Терезы устроить вечер с коктейлями. Она обещала вернуться к двенадцати, но в час ее еще не было, и Тереза принялась готовить второй завтрак. В три часа Хэлен позвонила по телефону: она только что вышла из парикмахерской, и может быть, милая Тереза начнет готовить сэндвичи для вечера? Тереза приготовила сэндвичи, вымела песок из гостиной и подобрала мокрые купальники. Наконец Хэлен вернулась из Камдена. К пяти часам стали собираться гости. Стоял холодный ветреный день. Виктор дрожал в белом чесучовом костюме. Почти все гости были очень молоды, отказывались от коктейлей, пили один эль и, сгрудившись возле фортепиано, пели песни.
Виктор и Тереза привыкли веселиться иначе. Хэлен Джексон безуспешно пыталась вовлечь их в бессмысленное радушие улыбок, приветствий и рукопожатий, составлявших суть этой вечеринки, как и всякой, впрочем, вечеринки вообще.
К половине седьмого гости разошлись, и Хэлен вместе с Виктором и Терезой поужинали оставшимися сэндвичами.
— Скажите, — обратилась затем Хэлен Джексон к Виктору. — Вам очень противно было бы сходить с ребятишками в кино? Понимаете, я обещала, если они будут хорошо вести себя при гостях, пойти с ними в кино, а они были сущие ангелы, и мне не хочется обманывать их, а сама я умираю от усталости.
На следующее утро все еще шел дождь. Виктор видел по лицу жены, что и дом, и погода совсем доконали ее. Большинство из нас научилось мириться с неуютом дачной жизни в холодное дождливое лето. Тереза была исключением. Железные кровати и бумажные шторки наводили на нее ни с чем несообразную тоску. Для нее это были не просто уродливые вещи, а нечто, угрожающее всему ее душевному равновесию.
Во время завтрака Хэлен Джексон предложила им прокатиться в машине по дождю в Камден.
— Погода отвратительная, слов нет, — сказала она, — но почему бы вам не съездить в Камден, — убили бы время, чем плохо? — и там по дороге увидите прелестные деревушки, и потом, если бы вы доехали до Камдена, вы могли бы забежать в библиотеку и взять «Серебряный кубок». Они держат эту книгу для меня вот уже сколько дней, а я никак не выберусь за нею.
Виктор и Тереза проехались в Камден и привезли «Серебряный кубок». Когда они вернулись, Виктора ожидало еще одно поручение. Надо было съездить в гараж сменить аккумуляторы в машине Хэлен Джексон. Затем, несмотря на непогоду, он решил попробовать искупаться, но волна была очень велика и хлестала песком и гравием. Окунувшись раза два, Виктор сдался и отправился домой. Когда он вошел к себе в мокрых трусах, Тереза подняла к нему лицо, и он увидел, что она плакала.
— Милый, — воскликнула она. — Я так хочу домой!
Даже Виктору было трудно понять, что могла означать в ее устах эта фраза. Единственное место, которое они могли сейчас называть своим домом, была однокомнатная квартирка с тесной кухонькой и креслом-кроватью; это было скорее помещение для молодоженов, чем дом, где живут солидные люди, у которых уже растет внук. По какому «дому» могла тосковать Тереза? Неужели по тому архитектурному калейдоскопу, в котором они провели девять лет своей жизни?
— Ну что ж, поедем, — сказал Виктор. — Завтра же утром и поедем. — И увидев, как его слова обрадовали Терезу, прибавил: — Сядем в машину и будем ехать, ехать, ехать, покуда не приедем в Канаду.
Хэлен Джексон тоже, казалось, не без удовольствия отнеслась к их намерению выехать на следующее утро. Она вытащила маршрутную карту и отметила карандашом, как лучше всего добраться до Сент-Мари и границы с Канадой. После обеда они укладывали вещи и рано утром отбыли — Хэлен вышла в одном халате на дорогу проститься. Она держала в руке серебряный кофейник.
— Как хорошо мне было с вами, — сказала она,— несмотря на омерзительную погоду. Но раз уж вы твердо решили ехать через Сент-Мари, может, для вас не составит труда завернуть к моей тетушке и передать ей этот кофейник? Сто лет назад я взяла его у тетушки на время, и с тех пор она все пишет мне грозные письма и звонит по телефону. Вы можете забросить ей кофейник, а там — поезжайте себе дальше. Ее фамилия Сауэр. Они живут тут же, на шоссе.
И Хэлен Джексон наскоро объяснила, где живет ее тетка, поцеловала Терезу и вручила ей кофейник.
— Как мы прелестно провели время вместе, правда? — крикнула она им вслед.
Волны Атлантического океана вздымались высоко, и холодный ветер продолжал дуть в спину, когда они покидали Хостейл-бич. Но понемногу шум моря утих, в воздухе перестало ощущаться его дыхание; подул западный ветер, и в серой неподвижной массе туч появились голубые просветы. Машина въехала в горы. Кругом была совершенно новая, незнакомая природа. Пелена туч все больше и больше приподымалась, всюду был разлит свет, и Тереза чувствовала, как у нее на душе тоже становится ясно. Ей казалось, что она живет в домике на берегу Средиземного моря и распахивает окна и двери. Она никогда не бывала в таком домике, но много лет назад видела его на открытке: шафранные стены отражались в лазурной воде, не теряя ни очертаний, ни цвета. Все окна и двери в доме закрыты. И вот она сейчас их открывает. Начало лета. Она распахивает окна и двери и, высунувшись в одно из окон, на самом верху, следит, как на горизонте постепенно скрывается из глаз, в направлении Африки, единственный парус — судно, увозящее злого короля. Иначе откуда это чувство внезапно нахлынувшего счастья?
Сидя в машине рядом с мужем, она, как всегда, прижалась к нему плечом. Они поднимались все выше и выше в горы, и она чувствовала, как воздух становится все прозрачней и легче, и образ распахнутых окон и дверей покинул ее только тогда, когда они, уже в сумерках, достигли подножия горного перевала, где на берегу маленькой речушки приютилось местечко Сент-Мари.
— Черт бы подрал эту женщину! — сказал Виктор.
На месте, которое указала им по карте Хэлен Джексон, никакого дома не оказалось. Если бы кофейник не был серебряным, Виктор выкинул бы его в канаву и поехал бы дальше.