– Значит, тебе тоже нравился Учан?
«Сильно?» – хотел я спросить, но быстро спохватился. Какая теперь разница? Сори переродилась и живет жизнью Донми. Ю Чеу! Очнись, ради всего святого!
Я всячески старался вернуть душевное спокойствие и усмирить бешено колотящееся сердце.
– Очень, – ответила Донми.
Сердце снова рухнуло в пропасть.
– Наверное, поэтому, неожиданно для себя самой, я так захотела показать, что мы с ним ближе.
– Вот как…
Впервые в жизни мне захотелось разрыдаться.
Внутри закипало любопытство, хотелось спросить: «Каким был этот Учан? Что тебе в нем нравилось?» Я отдавал себе отчет в том, что моя ревность абсурдна, и все же ничего не мог поделать.
– Судя по всему, он был очень хорошим парнем, раз и Чжуми, и ты обожали его.
Я старался говорить спокойным и невозмутимым тоном, но мой голос предательски дрожал.
– Он любил баскетбол.
Вот почему в комнате лежал баскетбольный мяч.
– …Часто смеялся.
Сори тоже нравилось, когда я заливался хохотом.
– …Очень вкусно готовил. Он лучше всех в классе пек печенье. Хорошо готовил салаты. Печенье у него всегда пропекалось как нужно, а салаты получались неподражаемые.
У меня запершило в горле от желания сказать, что печенье печет духовка, а салат – самое легкое блюдо на свете.
– А ты… ты, случайно, не любишь картошку?
– Ой, как вы догадались? Я ее просто обожаю!
Бум! Мое сердце опять ухнуло вниз. Так хотелось взять ее за руку, но я изо всех сил старался сохранить невозмутимость.
– А этот твой Учан когда-нибудь готовил тебе блюдо с твоей любимой картошкой? Ты же сказала, что он хороший повар, – спросил я, подтрунивая над ней.
– Он не знал о моих предпочтениях в еде.
– Неужели? Спорим, он не очень-то и любил тебя? Если бы его чувства были сильны, он бы обязательно спросил, что тебе нравится. Говоришь, он хорошо готовил? Тогда ему бы захотелось сделать что-нибудь для любимой девочки. У меня, например, было именно так. Мне доставляло удовольствие готовить все те блюда, которые нравились моему любимому человеку.
Выражение лица Донми слегка изменилось, и у меня поднялось настроение.
– Ну ладно. Этого вполне достаточно, чтобы понять, каким он был. А почему тебя волнует, доносятся ли звуки со второго этажа? Думаешь, там спрятаны трупы и обитает привидение? Такие же слухи ходят?
Лицо девочки скривилось.
– Прости, если я задаю слишком откровенные вопросы.
– Ничего, – ответила она, внезапно опечалившись. – Вам не за что извиняться. Я очень надеюсь, что сплетни не окажутся правдой. Было бы здорово, если бы его семья просто куда-то ушла, как считает полиция! Я каждый день молюсь об этом. Не верю, что наверху есть ужасный тайник, про который все болтают. О шуме я спросила, так как думала, что кто-то из родных Учана ненадолго возвращается домой, а не из-за слухов о привидениях. Еще мне бы хотелось, чтобы человек, которого видел один из наших ребят, оказался кем-то из его семьи.
Чжуми и Донми мыслят одинаково: и та и другая искренне надеются, что их Учан жив. Чжуми представляет, что мальчик прячется где-то в доме, Донми – что семья друга иногда приходит сюда. Обе девочки любят пропавшего мальчика, но мне почему-то казалось, что Донми привязана к нему больше. Для этого не было никаких объективных оснований, просто так подсказывало мое сердце. От мысли, что моя девушка теперь влюблена в другого, у меня пересохло в горле и защипало в носу. Я попытался справиться с нахлынувшими эмоциями, но они пересилили меня.
– Почему в тот день ты так странно себя вела? – спросил я, тряхнув головой, чтобы прийти в себя.
– В тот день?
– На пустыре, когда мы впервые увиделись.
– А-а, тогда! Мы с Чжуми поссорились еще в школе. На уроке случайно зашел разговор об Учане, и я сказала, что это она во всем виновата. Не стоило, но я не стерпела.
Любовь иногда нарушает работу системы, встроенной в человеческий организм. Проблема, возникшая в системе, выводит из строя микросхему рассудка, и человек начинает злиться в те моменты, когда это недопустимо, или говорить то, чего нельзя говорить. Сейчас я находился именно в таком состоянии: испытывал странные чувства к Учану и поэтому злился на самого себя.
– Получается, это было продолжение ссоры, начавшейся на уроках?
Донми кивнула.
– Вы слышали что-то странное? – снова спросила она.
– Да, несколько раз доносились какие-то звуки.
На миг глаза девочки сверкнули от волнения.
– Можете уточнить? Что за звуки?
– То, что я тебе сейчас сообщу, уже знает твоя подруга. Сверху правда доносятся звуки, но не такие, которые ты себе представляешь.
– А что, по-вашему, я себе представляю?
– Ну там… человеческие шаги или голоса – что-то в этом роде.
– Верно, – согласилась Донми.
– Прости, что мне придется развеять твои надежды, но это всего лишь треск и стук. Мне доводилось слышать такое и в других местах. Когда строят дом, то сначала кладут кирпичную кладку, скрепляя ее цементным раствором, и иногда там остаются пустоты – вот оттуда и раздаются звуки. А в деревянных домах, когда древесина рассыхается, слышится треск.
– То есть вы думаете, что звуки исходят из пустот между кирпичом и цементом? Это имеет какое-то научное объяснение?
– Точно не могу ответить. Даже не знаю, правда это или нет, но так говорят. Со второго этажа слышались именно такие звуки.
Я не стал говорить Донми, впрочем как и Чжуми, что шум был такой, будто что-то тащили по полу.
– Вы подниметесь туда со мной? Пожалуйста!
– Дверь заперта.
– Я имею в виду не входную дверь, к которой ведет наружная лестница. Где-то должна быть еще одна.
Я очень удивился. Откуда ей известно?
– Когда здесь жил Учан, его мама раньше держала кафе на первом этаже, а потом закрыла, поэтому он пустовал. Однажды я увидела, как он вошел через первый этаж и вскоре появился на ступеньках, ведущих на второй. Это ведь доказывает, что где-то спрятана дверь, которая, возможно, не заперта. Давайте вместе поищем ее и поднимемся туда.
Я с трудом сдержался, чтобы не сказать ей, что там совершенно нечего делать. А еще мне хотелось объяснить школьнице, что она не найдет там того, что представлялось в ее воображении. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы ненароком не ляпнуть лишнего.
– Позже посмотрю, есть ли такая дверь. Но не сейчас. У меня много дел.
Разумеется, их у меня не было, но мне требовалось время, чтобы подумать, стоит ли подниматься с ней на второй этаж. Мне не давали покоя убогая атмосфера наверху и красные пятна на стене. Оценив обстановку, девочка поймет, что ее надежды оказались тщетными. А еще она расстроится. Несмотря на то что от необъяснимой ревности у меня дрожал голос, когда Донми призналась, что любила Учана, я не хотел видеть, как она страдает.
Еще долго после ухода девочки я не мог вернуть себе душевное равновесие. Мне казалось, что кто-то отнял у меня Сори. Чтобы избавиться от этого чувства, я вышел на улицу и бесцельно гулял, пока не добрел до парикмахерской. Дверь была распахнута настежь, а Ван занимался уборкой. Хоть он и говорил, что все бессмысленно, похоже, все-таки взялся за ум и собрался работать дальше.
– Добрый день! Хван-пучжан больше всех обрадуется, когда узнает, что парикмахерская открылась, – входя, поздоровался я.
Ван молча протирал кресла и зеркала. В каждом его движении сквозили добросовестность и аккуратность. Он сосредоточенно возился с тряпкой, даже не предложив мне сесть. Когда мне стало неловко и я уже собрался уйти, парикмахер указал на стул:
– Присаживайтесь. Сделаю вам прическу.
– У меня на голове все так печально?
– Завивка свежая, все нормально. Мне просто хочется украсить вас.
Голос его был совсем безжизненным, в зеркале отражался человек, глубоко разочаровавшийся в жизни. Видимо, он не ел толком: лицо его сильно осунулось. А я все никак не мог подобрать подходящие слова, которые хоть как-то утешили бы его.
– Послушайте, что я расскажу. Один человек очень любил другого. Это чувство было многогранным. Он делал все возможное ради любимого человека, даже с радостью бы отдал свое сердце ради того, чтобы рассмешить вторую половинку. Но так получилось, что этот человек внезапно умер. Однако он всегда считал, что нужен возлюбленному и что тот не сможет без него жить. Как вы думаете, мог ли он умереть со спокойной душой и оставить своего избранника одного на всем белом свете? Кажется, вы с кем-то расстались, но, по крайней мере, он жив. И вы тоже. Есть еще время все вернуть. Поэтому не страдайте так и воспряньте духом, – проговорил я, глядя на Вана.
Выражение его лица почти не изменилось.
– Зря он так беспокоился.
– Что?
– Я говорю про умершего. Про беспокойство, что без него любимый человек станет беспомощным, и про страх оставить его одного в этом суровом мире. Убежденность, что только он может защитить того, кого любил, отчаянные попытки пожертвовать собой даже в смерти – все это напрасные тревоги.
Я посмотрел на отражение Вана в зеркале.
– Ну что вы, это всего лишь мое мнение. Прическа готова, – произнес он, когда наши взгляды встретились.
– Лицо теперь выглядит намного меньше. Давайте я заодно подкорректирую вам брови.
После парикмахер предложил сделать маникюр. В знак благодарности я пообещал принести ему «Секретное оружие».
– Не надо, все напрасно. Честно говоря, я не любитель поесть. Если скажу, что могу спокойно прожить без еды, вы же не поверите? Ха-ха-ха… Какое-то время я заблуждался, думая, что если буду много есть, то достигну своего идеала. Но разве слон, сожрав оленя, станет тигром? А я, как дурак, возомнил, что сделаюсь им.
Я ни черта не понимал, что он несет, но не мог переспрашивать после каждого его слова. Выражение его лица было таким серьезным и суровым, что он казался совершенно неприступным.
Внезапно Ван, приводивший мои ногти в порядок, перевернул руку ладонью вверх и задумчиво уставился на нее.