— Я наводила порядок в вещах, — тихо сказала она, перебирая русые волосы.
Питер улыбнулся, закрывая глаза.
— Ну, пойде-о-ом, — попросил он, легонько дергая её за подол пышной юбки. — Там весело! Эсмеральда учит Терезу танцевать танго. Он уже три раза упал. Всё интересное пропустим.
Женщина улыбнулась:
— Пойдём, пойдём. Я как раз закончила.
Учит, значит… Удивительно, все они отлично помнят, где были, что делали, с кем дрались, на кого работали, но вот, что происходит внутри команды, постоянно забывают. Эсмеральда уже третий раз даёт Терезе урок танцев, начисто забыв прошлые попытки. Хотя чему удивляться — Джоан сама работала над программой, позволяющей этого добиться. Избирательная амнезия по внутренним делам якобы должна улучшать психологический климат в коллективе.
…В общем зале стоял разноголосый гам, который перекрывали громкие вопли Банни, выводившего ритм танго для путающегося в сутане Терезы и его партнерши. Эсмеральда пыталась вести партнера, а зрители заходилась от хохота, потому что танцующий Тереза — это было то ещё зрелище. Даже автопогрузчик движется грациознее.
— Мля! Вы меня отвлекаете! — орал Тереза, пытаясь не наступать цыганке на ноги.
— Да ёпта! Даже я уже всё понял! — наконец, прогрохотал утративший терпение (или уставший ржать) Дровосек.
С этими словами он выскочил на середину, вырвал бестолково топчущегося плясуна из рук партнерши и скомандовал Банни:
— Жги!
После чего, щека к щеке, поволок Терезу вперед под неистовый аккомпанемент, всеобщий вой и хохот.
— Дайте страсть, мальчики! — визжала, прыгая на скамье, Покахонтас. — Родж, гляди, как наяривают!
Тереза, вдохновленный поддержкой, зажал в зубах распятье и скроил зверскую рожу, словно всерьез намеревался его перегрызть. После этого шум в зале поднялся такой, что уже и Банни с его «Па-па-па-па, па-да-ба-да, па-па-па…» стало почти не слышно. Пэн тоже кричал и хлопал вместе со всеми.
Джоан стояла чуть в стороне, смотрела на это веселье и улыбалась, силясь сглотнуть вставший в горле жёсткий ком.
Её дети. Беззаботные наивные добрые дети. Её незаживающая рана.
Она знала имя, возраст и изначальную личность каждого. Помнила даты и числа, которые им самим сейчас ни о чём уже не скажут. Помнила, какими они были, когда она впервые стала с ними работать. И помнила, как они уходили от неё. Один за другим. Бессмысленно и страшно. Вилли Винки, он же Джонатан Родд. Братец Кролик, он же Итан Левински. Алиса, она же Патрисия Эдер, Щелкунчик, он же Роберт Клиффорд. Джен Эйр, она же Ребекка Вайтерли.
И Харли Квин, она же Саманта Кинли. Та, что подтолкнула Джоан к побегу. Саманта сумела вырваться, убив троих охранников. А потом её расстреляли с вертолёта. Но именно тогда Джоан поняла, как спасти остальных.
Да, Джоан помнила каждого. И пыталась удержать каждого. И с каждым заранее простилась.
Горло судорожно сжалось, дыхание перехватило. Захотелось присесть.
Та, которую все называли Микаэла Куин, шагнула к длинной лавке и в этот самый момент увидела неподвижно сидящего за столом Роджера.
Перед вожаком банды стояла очередная початая бутылка, однако взгляд его был трезв, только на лице застыло выражение мрачной задумчивости.
— Док! — заорал из центра зала Тереза. — Идём к нам! Родж, хватит уже сидеть с кислой харей…
Договорить он не успел, потом что Роджер схватил стоящую перед ним бутылку и со всего размаха грохнул ею плашмя об стол. Брызнули осколки стекла и алкоголь.
— В жопу всё, — отчетливо прозвучало в наступившей тишине. — Заебало.
И в ту же секунду Джоан почувствовала, как в её сторону обратились беспомощные, полные надежды взгляды.
Поэтому она, то есть Микаэла Куин, спокойно поднялась со скамьи, на которой сидела, и миролюбиво сказала:
— Роджер, зачем ты так? Я вот хотела выпить.
Вожак поднял на неё полный глухой боли, но совершенно ясный взгляд.
— Прости. Здесь есть ещё, — он кивнул в угол, где были составлены ящики и куда тотчас шмыгнула Покахонтас.
— Милая, налей всем, — попросила Куин.
Кролики тотчас пришли в движение — потянулись к столу, загомонили. Кто-то искал свой стакан, кто-то, отчаявшись найти, уже вытягивал из упаковки новый.
— Загрызи надо подбросить, — быстро нашлась Эсмеральда и деловито зашуршала в коробке с закусками.
Микаэле передали наполненный стакан, затем тарелку со снеками. Тереза затянул какой-то бессвязный витиеватый тост, который никто не стал дослушивать, а Роджер по-прежнему сидел, уставившись в стол. Неподвижный, мрачный, ко всему безучастный. Впрочем, через несколько секунд он почувствовал взгляд Куин и поднял голову, отыскивая дока глазами. Едва заметно кивнул в сторону двери.
Микаэла пригубила выпивку, после чего деликатно покинула стол, за который постепенно начало возвращаться веселье. Следом за доком общий зал покинул и вожак.
В молчании они прошли в её комнату. Здесь было потише и посвежее.
Роджер устало опустился на расстеленный поверх полиуретанового коврика спальник и откинулся спиной к стене.
— Чё-то я сорвался, — сказал главкролик голосом, в котором не было и тени сожаления.
— Бывает, — успокоила его Микаэла, присаживаясь на стоящее рядом раскладное кресло. — Ты просто нервничаешь перед делом. Зря. Всё пройдет как надо.
Она положила ладонь на плечо собеседнику и мягко стиснула.
— Док, — негромко произнес Роджер, — ты всё же не горячись. Зачем тебе с нами?
Собеседница вздохнула:
— Ты из-за этого такой заведённый?
Он покачал головой:
— Не только. Просто… зачем тебе-то?
— Ну, — женщина развела руками, — а что ещё мне делать?
— Не знаю, — слегка беспомощно ответил Роджер. — Пойди к местной бонзе, открой своё дело. Ты ведь отличный врач.
Микаэла промолчала. Кролик закрыл глаза. На его лице была написана нечеловеческая усталость.
— Док, чёт меня нахлобучило, — сказал он. — Заебла уже эта ностальгия. Вот какого… бля? Никто ниче не помнит толком. Взять хоть Терезу. А я…
Микаэла подумала: «Потому что ты был неудачным образцом, Лукас Барроса, эй пи двадцать шесть. Тебя перепрошивали семь раз. У любого другого мозги бы превратились в кисель, но тебе важно было помнить. А может, мы впервые столкнулись с неизученным свойством человеческого разума сохранять воспоминания вопреки всему. У тебя не много осталось, но это немногое не удавалось ни стереть, ни переписать. Ты упрямо помнил жалкие обрывки прошлой жизни. И любая кодировка рано или поздно слетала от абсолютно нелепых событий. Отдельную программу под тебя заводить не стали ввиду редкости явления, и если б не побег, то просто бы утилизировали».
Однако вслух она сказала:
— Прости меня, Лукас.
Он усмехнулся как-то особенно невесело:
— Не извиняйся. Вот уж мне не всралось быть Лукасом. Роджером — куда веселее, чем это унылое задротство. Но какого, Джоан? С чего я снова и снова возвращаюсь к этой поебени?
— Просто ты устал с подготовкой, — она ласково перебирала его волосы — густые и жёсткие. — Даже я устала. Что уж говорить о вас. О тебе. Но… подумай на секунду, ты ведь можешь всё прекратить. Можешь отговорить их.
Мужчина, сидящий у её ног, кивнул, не открывая глаз.
— Могу. Вместе с тобой точно могу. Но не хочу, Джоан. Что-то я устал жить жизнью весёлого сумасшедшего. Наверное, подсознательно чувствую приближение. И они тоже чувствуют, и им тревожно. Первым был Вилли Винки. Потом Братец. Следом Алиса. Через год Щелкунчик. Через два с половиной — Джен. Когда начало подходить их время, остальные это почувствовали. Они слишком часто стали срываться. Теперь и со мной то же самое. Ты же видишь. Понимаешь. Когда я уйду, кто займёт моё место? Дровосек, что ли? Или Роланд? Может, Банни? — он хохотнул. — Некому. Все это понимают. А значит, покатится под откос. Будешь хоронить их одного за другим, док. Как говорится, ну нах. Никому не охота жить ожиданием конца. Даже веселым сумасшедшим.
— Я понимаю. Не горячись, — мягко сказала собеседница.
Роджер рывком выпрямился и посмотрел ей в глаза:
— Ты же видишь — они счастливы. Сможешь отнять у них это счастье? Сможешь?
Джоан отвела взгляд, а собеседник тихо сказал:
— Прости. Я хотел спросить: ты хочешь?
Она в ответ покачала головой.
— Эйнар просил начать послезавтра. Так что ещё поживем, док! — Роджер ободряюще потрепал её по руке. — Времени — до чёрта.
— Поживем, — улыбнулась Джоан. — Идём. Пока они там внизу не натрескались до одури. Я и вправду не прочь выпить.
Вожак банды мягко поймал её ладонь:
— Док, алкоголь уже не помогает. Я заебался, если честно. И остальных подзаёб. А хочется, знаешь ли, остаться в светлой памяти, да и просто…
Джоан стиснула его пальцы. На глаза навернулись слёзы.
— Конечно, детка.
Она встала и прошла к своему саквояжу, стараясь сдержать внутреннюю дрожь. Достала шприц, ампулу. Отломила стеклянную головку, набрала лекарство.
Роджер так и сидел на полу, расслабленный, измученный.
— Эйнар тоже уходит, — нарушил кролик тяжелую тишину. — Навсегда. Вместе с Итой. Но говорит, что не за Грань…
— Сказать, куда? — уточнила собеседница. — Я, кажется, догадываюсь, но…
— Нет. Не надо. И так слишком много знаю.
Когда Микаэла подошла к нему, шурша юбками, Роджер молча растянулся на спальнике, засучивая рукав рубахи:
— Прощай, Джоан. Надеюсь, тут мы больше не увидимся. Мне, правда, жаль. И я бы советовал тебе остаться.
— Прощай, Лукас, — с трудом проглатывая слёзы, сказала Микаэла. — Отдыхай. Послезавтра нам в путь.
Она быстро и профессионально ввела иглу, надавила на поршень.
У лежащего на спальнике мужчины мелко задрожали веки, глаза стали закатываться, а потом закрылись.
Он проснётся через полчаса весельчаком Кроликом Роджером и, не зная сомнений, поведёт команду в белый домик живой мечты…
Джоан поцеловала спящего в лоб, а сама, понимая, что может больше не сдерживаться, судорожно всхлипнула.