онимающим взглядом смотрел на расстрелянных им людей. Ни в чем не повинных людей! А где боевики? Где главари, по данным разведки, собравшиеся здесь для секретного совещания? За исключением Батыра, никого из них среди убитых не было. Что ж это такое? Как могло произойти подобное, ведь Андрей не хотел убивать женщин и детей. Но убил! Прислонившись к стене, он застонал. Только сейчас он понял, что его попросту подставили, наведя на ложную цель. Вот, значит, что придумал Оболенский. Он не тронул Москвитина, он сделал из него убийцу, преступника, которому нет оправдания, несмотря ни на какие обстоятельства и приказы. Вот так. Командировка на Кавказ явилась приговором продажного генерала майору Москвитину. И теперь никуда от этого не деться. Но каким же надо быть извергом, нечеловеком, чтобы сознательно подставить под пули и осколки десяток невинных людей? И ради чего? Ради собственного спокойствия? В наступившей внутренней пустоте майор не заметил рядом с комодом низкой дверки, а вернее — лаза. Да и не до этого ему было. Он не осмотрел разгромленную комнату, чтобы найти оружие, из которого стреляли по нему, он не думал о том, что кто-то может выйти к нему со спины. Он не думал ни о чем, глядя на кровавое дело рук своих.
Из состояния ступора его вывел вибровызов радиостанции. Он машинально включил ее, ответив:
— Москит на связи!
И услышал голос Захарова:
— Товарищ майор? Целы? Я слышал взрывы, стрельбу, потом все стихло, а вы не выходите из дома. Подумал, уж не случилось что с вами? Ну, слава богу, живы! И ребята из прикрытия волнуются. Вам помощь не нужна?
Москвитин произнес:
— Мне теперь ничего не нужно.
Прапорщик с тревогой спросил:
— Вы тяжело ранены?
И голос Захарова, наконец, привел офицера в чувство:
— Нет, я не ранен. Жди на позиции.
И, переключившись на боевые «двойки», приказал:
— Внимание всем! Немедленный выход к исходной позиции. Через полчаса начинаем плановый отход. Быть осторожными, не посадить себе на «хвост» бандитов, что недавно шарились в лесу. Все. Отбой.
Майор вышел из дома, прошел мимо сторожевой будки, открыл дверцу ворот и из нее через дорогу, не скрываясь, направился по склону к лесу, где его ждал прапорщик Захаров. Шок сменился яростью и неудержимым желанием мести скотине Оболенскому. Андрей поднимался по склону, стиснув зубы.
А в доме из того самого лаза в разгромленную комнату выбрался чеченец в камуфлированной форме. Он слышал приказ майора и проводил того взглядом своих маленьких ехидно усмехающихся глаз. До тел расстрелянных ему не было никакого дела. Он брезгливо перешагнул через них, выйдя в коридор. Достал рацию, включил ее:
— Джура! Я — Ильяс!
Дахашев ответил:
— Слушаю.
— В Матли полный порядок. Этот бешеный русский завалил всех, кого только можно было завалить в доме Зараева!
— Но ты же остался жив?
— Я — другое дело, я даже успел выстрелить в него, целясь, как ты приказал, в сторону. И чуть не погиб. Спасла потайная дверь.
— Хорошо. Группа этого Москита отошла от аула?
— Отходит. Майор пошел к лесу. Думаю, вскоре туда соберутся и его подчиненные. У нас есть силы разгромить эту группу. Тем более сейчас Москит дезорганизован. Как, Джура, устроим неверным путешествие в ад?
Но Дахашев запретил:
— Нет. Никого не трогать. Пусть уходит. Доложи лучше, как обстоят дела в Армаке и Узунауле?
— Там тоже все прошло по плану! Наши люди вошли в селение под контролем спецназа. Выждали, пока в Матли их майор начнет работу, и, обстреляв склоны, начали прорыв обратно. Прорыв, как и планировалось, малыми группами, расходясь за перевалом в стороны. Кое-кто нарвался на русских. Души тех теперь перед Аллахом. Но большая часть должна уйти. Их силы на Хатуламском перевале невелики, а авиацию по «зеленке», да еще по отдельным целям, применять не станут.
Один из полевых командиров Джуры, Ильяс Алиханов, ждал похвалы от босса, но услышал шипящий по-змеиному голос, задавший вопрос:
— Так кто первым открыл огонь? Мы или русские?
Ильяс данному обстоятельству не придавал никакого значения, поэтому не понял, чем вызван гнев подельника:
— Да какая разница, Джура?
Дахашев вскричал:
— Какая? Ты не ответил на вопрос.
— Ну, наши бойцы первыми открыли огонь, начав прорыв. Иначе он захлебнулся бы в самом начале.
— Так. А что я приказывал?
— Но, Джура…
— Никаких «но», шакалий выблядок! Почему не выполнил приказ?
— Как я отвечу, если ты перебиваешь меня?
Джура сбавил тон:
— Ну ладно. Ответишь позже, когда вернешься на базу, а сейчас организовать в Матли массовый беспорядок. Привлечь людей из Узунаула, позвонить в Утлы. Показать всем, с КЕМ воюет русский спецназ! Ворота и двери дома — нараспашку! В суматохе и покинешь ущелье, по пути подобрав свой отряд. Ты понял меня, Ильяс?
— Понял, Джура, понял. Сделаю все, как ты сказал.
— И оперативно. Я очень жду тебя на базе.
Отключив рацию и недоуменно посмотрев на нее, Алиханов пожал плечами, проговорив:
— И чего это взвился Джура? Операция прошла, как по маслу. Неизвестно, правда, какие потери понесли отряды у Армака и Узунаула, но наверняка не столь большие, чтобы сожалеть о них. На базе во всем разберемся, а сейчас надо поднимать шум! Так, с чего начать?
Получив сообщение Ильяса, Дахашев тут же вызвал на связь генерала Оболенского:
— Петр Константинович?
— Да, слушаю тебя.
— Я могу свободно говорить?
— Говори.
— Акция в Матли прошла успешно.
— Это хорошо. А в других населенных пунктах тоже порядок?
— Не совсем. Ильяс допустил оплошность, за что будет наказан.
— Что еще за оплошность?
— Да мои люди первыми открыли огонь! Но ведь этому можно, при желании, вполне найти объяснение.
— Объяснение можно найти всему, даже вашей тупости. Ладно, как ты думаешь наказать Ильяса?
— Надоел он мне.
— У тебя много преданных людей? Ильяса не трогать! До поры до времени. Все, у меня дела. Отбой.
Отключив станцию, генерал сплюнул на ковер своего кабинета, подумав: «Ну никому ничего нельзя доверить. Чернота медноголовая. Где-нибудь, что-нибудь да испортят. И все же главное дело сделано. От остального отобьемся. Теперь окончательно решить вопрос с Москвитиным и можно отправлять груз. А потом на пенсию. В спокойную, благополучную западную страну! И идет ко всем чертям и эта война, и эта страна, превратившаяся непонятно во что».
Он вновь включил станцию:
— Лопырев? Слушай приказ!
Глава 7
Вертолеты, доставившие спецназ из района применения, ущелья Хатулам, совершили посадку на своих площадках базы отдельного мотострелкового батальона в 19.20. Весь перелет майор Москвитин угрюмо и задумчиво молчал. Ни офицеры отряда, ни даже прапорщик Захаров не пытались разговорить майора, понимая, что тот по неизвестной им пока причине явно не в себе. Он и вышел из чрева «вертушки» последним. И увидел полковника Карцева, встречающего подчиненных. Пропустив личный состав, командир «Гарпуна» подошел к прикурившему возле винтокрылой машины офицеру особого применения:
— Ну, привет, что ли, Андрюша?
Москвитин спросил:
— Ты уже знаешь, что произошло в усадьбе Зараева в Матли?
Карцев кивнул:
— Знаю. И не понимаю, как такое могло случиться.
Майор взглянул на полковника:
— Не понимаешь? А между тем все ясно, а главное — гениально просто. Сработала обычная подстава!
— Что ты имеешь в виду?
Андрей сплюнул в пыль:
— А то и имею, что подставили меня, а я повелся! Но у меня не было другого выхода. Я обязан был выполнить приказ! Вот и выполнил. Тебе еще не приказали меня арестовать?
— Нет, Андрей! Об аресте речи не велось, но особисты штаба и военная прокуратура объединенной группировки уже завтра начнут расследование по факту гибели двенадцати человек в доме бывшего секретаря райкома КПСС Зараева. Гибели по вине неоправданно агрессивных действий штурмовой группы нашего отряда. Но об этом лучше поговорить не здесь. И без того привлекаем ненужное внимание посланцев Оболенского — Лопырева и Столяра.
Москвитин спросил:
— А за каким чертом они вообще сюда прибыли?
Полковник развел руки:
— Представь себе, не знаю. Как они объяснили, в целях выполнения особого и персонального задания руководителя Службы. Секретные агенты, мать их! В рейдах еще ни разу не бывали, а туда же, для выполнения особого задания командования. Ладно, пошли в палатку! Там и расслабимся и проанализируем ситуацию. Потом, ковбой, может еще отобьемся.
Андрей усмехнулся:
— От кого или чего отобьемся? От Лопырева со Столяром? Или от того, что вот здесь, — офицер ударил себя по левой стороне груди, — разрывается? От совести своей отобьемся? Нет, Игорь, это теперь навсегда останется внутри. Навсегда.
Карцев, понимая состояние Москвитина, повернулся и направился в сторону штабной палатки. Андрей, докурив сигарету, последовал за командиром отряда. У палатки его ждал прапорщик Захаров, которому уже сообщили результаты одиночного рейда майора, к которому сибиряк сразу проникся человеческой симпатией. Увидев Андрея, он растерянно произнес:
— Как же это так, товарищ майор?
И было в его глазах столько неподдельной печали и сострадания, что офицер, положив ему руку на плечо, ответил, вместо того чтобы послать куда подальше:
— Вот так, Гоша. Очень просто и грамотно. Использовали нас, как дешевых проституток использовали!
— Но кто использовал?
— Тебе не надо знать ответа на этот вопрос. И вообще, ты в матлинской трагедии ни при чем. И не пытайся узнать больше того, чем тебе следует знать. Это опасно. Во всем произошедшем виноват только я, я один за все и отвечу. Отдыхай, Георгий, и спасибо тебе за службу!
— Да вы что, товарищ майор? Как это один? Я все время был с вами и все видел. И потом, вы выполняли приказ. Я подтвержу это, где надо. Не сомневайтесь.
— Я не сомневаюсь, прапорщик. Иди отдыхай. Завтра нам с тобой предстоит непростой день.