— Я доволен вами, герр Перуэй. Мойтесь, отсыпайтесь, отдыхайте. Вскоре нам предстоит обратный путь в Данию, куда вы ещё недавно так стремились. Кстати, позвольте полюбопытствовать, что за дела привели вас в Данию?
Первей помолчал, обдумывая ответ. Датчанин с интересом следил за ним.
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, ваше сиятельство. Врать вам мне не хочется, а выслушав правдивый ответ, и вы и я почувствуем лишь неловкость, без всякой для кого бы то ни было пользы. Это сугубо частное дело, и уверяю вас — оно никоим образом не противоречит интересам датской короны.
— А вы нахал, герр Перуэй, — рассмеялся посол. — Кажется, я уже говорил вам это? Да, вы нахал, но иногда это полезное качество. Вы свободны!
Рыцарь шагал по улицам Эдинбурга, промытым весенними дождями так, как не смогла бы выдраить мостовые целая армия усердных поломоек. Яркое мартовское солнце и синее небо над головой веселили душу. И вообще на душе у Первея было спокойно и весело, как не бывало уже давно.
Всё устраивалось как нельзя лучше. Полученная рыцарем премия позволила ему устроить своего товарища на квартиру к одной вдове, сдававшей комнаты внаём.
Клеймор остался у Патрика, который стал как бы новым Хранителем артефакта. Парень он оказался скромный, несколько даже застенчивый и молчаливый, но безусловно умный и находчивый, и уж несомненно храбрый. Патрик всюду ходил со своей шпагой, и она не замедлила ему пригодиться, когда однажды, возвращаясь домой в темноте, он встретил трёх грабителей — те еле унесли ноги.
Но если со шпагой парень всё же иногда расставался, хотя бы в постели, то Клеймор находился при нём днём и ночью, притороченный за спиной в мягком кожаном чехле, и спать он ложился только с ним, положив меч-жезл под тюфяк. По этой же причине Патрик старался выходить на улицу как можно реже, целыми днями занимаясь в комнате упражнениями со шпагой и чтением книг, за что даже получил замечание от квартирной хозяйки — вдова полагала, что такому молодому человеку следует больше гулять с девушками, вместо того, чтобы махать острой железякой или корпеть над пожелтевшими пергаментными фолиантами, добытыми Первеем для своего напарника при некотором содействии Голоса Свыше.
Остановившись возле неприметной двери, окрашенной бурой охрой, Первей постучал, негромко и деликатно. Послышались шаги.
— Кто там? — раздался женский голос.
— Это я, миссис Джеймс.
Дверь отворилась, придерживаемая женской рукой.
— Здравствуйте, сэр Перуэй. Давно вы не посещали нас!
— Как ваше здоровье, миссис Джеймс?
— Ох, сэр Перуэй, ну какое может быть здоровье у бедной вдовы, лишённой мужской ласки? — вдова засмеялась, весело и бесстыдно. Хорошая женщина.
— Ничего, миссис Джеймс. Настанет день, и вы обретёте своё. Не может такая женщина, как вы, долго оставаться одинокой, это было бы несправедливо. На месте Господа нашего я уже бросил бы все остальные дела и занялся поисками подходящего для вас мужа, — и они засмеялись вдвоём. Нет, определённо хорошая женщина, ласковая и весёлая.
— Вы, верно, к мистеру Патрику?
— Верно, миссис Джеймс. Неужели его нет дома? Это было бы из ряда вон выходящее событие.
— Ох, не говорите, сэр, вы должны повлиять на него, разве это дело — целыми днями сидеть взаперти, такому молодому человеку…
Войдя в комнату Патрика, рыцарь застал его в «позе лотоса», в одних штанах и без рубахи.
— Здравствуй, Патрик. Как успехи?
— Здравствуйте, сэр Перуэй…
— Просто Первей.
— Хорошо, Перуэй… А успехи не очень. Дальше «протянутой верёвки» у меня пока никак. Всё, что мне пока удалось — два раза уронить квартирную хозяйку.
Рыцарь засмеялся, и Патрик, через секунду осознав двусмысленность собственной шутки, засмеялся вслед за ним.
— Хочу обрадовать тебя. Послезавтра в Эдинбург придёт датский корабль, и на следующий же день мы с тобой отправляемся в свите Его Сиятельства датского посланника по особым делам на его родину, то есть в Данию. Он разрешил мне взять с собой слугу, то есть тебя.
Волны раскачивали судно, тяжело и шумно били в борта, почти заглушая мерные удары барабана в трюме, задающие ритм гребцам. Уже шестой день галера шла на вёслах, так как восточный ветер не стихал ни на минуту, не позволяя поднять парус. Вёсла тяжко вздымались и снова падали, вспенивая воду, но галера двигалась медленно, едва преодолевая сопротивление ветра. Первей от души порадовался, что ему не приходится сейчас сидеть на скамье в трюме.
— … Помилуйте, ваше сиятельство. Они, конечно, каторжники и сволочи, но это не делает их могучими, как тролли. Они просто не могут грести быстрее, поверьте мне. Мы меняем их каждые два часа, но ведь они гребут днём и ночью. Вот если бы у меня было ещё полста гребцов, дело пошло бы немного быстрее, мы могли бы их менять через каждый час.
— Так посадите на вёсла своих матросов!
— Ваше сиятельство, у меня нет полсотни матросов.
— Чего вы хотите, Ханссен? Чтобы я и мои люди сели на вёсла с вашими каторжниками?
— Ни в коем случае. Я только объясняю, что быстрее идти мы не сможем при всём желании, ваше сиятельство.
Посол оставил капитана и зашагал по палубе.
— Чёрт знает что! — раздражённо бросил он, проходя мимо рыцаря, глядевшего вперёд, чуть перегнувшись за борт. — Представляете, герр Перуэй, мы мелем воду почти шесть суток, а земли ещё ни в одном глазу. Эти мерзавцы не хотят работать!
— Если позволите, ваше сиятельство, — как можно проникновеннее сказал Первей, — я посоветовал бы капитану ещё уредить ритм барабана.
— Почему? — посол остановился рядом, с любопытством глядя на рыцаря.
— Потому что эти мерзавцы гребут уже шестые сутки подряд. Если они начнут валиться, боюсь, как бы нам всем и впрямь не пришлось сесть на вёсла, чтобы не погибнуть в море. А мне бы очень этого не хотелось, так как воспоминания ещё свежи.
Посол захохотал.
— Да, вы и впрямь отменный нахал, герр Перуэй.
Галера зарылась носом в волну, вздрогнув всем корпусом, и поток солёных брызг окатил господина посла с головы до пят.
— А, черти бы всё это взяли! — выругался датчанин, отряхиваясь, как собака после купания. — Всё, я пошёл в каюту! Герр Перуэй, я так понял, вы играете в шахматы?
— Немного.
— Что ж, когда вам надоест пялиться на эти водяные горбы, заходите ко мне.
— Хорошо, ваше сиятельство.
Хлопнула дверь кормовой каюты, снабжённая пружиной. Проводив взглядом господина посланника, Первей снова уставился в круговерть волн, тянущуюся до горизонта. Наверное, вот так и выглядела первозданная хлябь, подумал рыцарь… Странное дело, но водяной хаос не только не усиливал, но даже снижал сосущее чувство под ложечкой, переходящее порой в позывы к рвоте. Как они выдерживают это большую часть своей жизни, мореходы?
Мимо протопал капитан Ханссен, и морда у него была столь угрюмой, что вряд ли кто-то из матросов рискнул бы в такой момент сунуться к нему с вопросом. Рыцарь тоже не собирался, однако Ханссен внезапно заговорил сам.
— Герр Перуэй, это правда, что вам пришлось прокатиться на галере Его Величества?
— Было такое, — без улыбки ответил Первей, помедлив. — Судебная ошибка, обычное дело для славного Датского королевства.
— Бывает, — кивнул капитан, без малейшего сочувствия — просто принял к сведению. — Однако я это к чему… Стало быть, в случае чего я могу рассчитывать на вас если и не на весле, то по крайней мере на откачке? И на вашего человечка, само собой.
Они встретились глазами.
— Я не могу указывать их сиятельству, слишком важная птица. Однако любой матрос, то и дело клянущий: «черти бы это всё взяли», ходил бы у меня с разбитым носом, и при первом удобном случае я бы скинул его на берег без расчёта. Море не любит проклинателей, герр Перуэй.
Капитан помолчал.
— Нюхом чую, буря надвигается неслабая.
— Да, герр капитан, — медленно ответил рыцарь. — В случае чего, вы можете рассчитывать на меня, как вам покажется удобнее. Более того, рискну предположить — и на их сиятельство тоже. Жить хочется всем, мастер Ханссен.
Капитан снова кивнул, принимая к сведению.
— Эй, тюлени! — зычно заорал он, обернувшись к корме. — А ну, работать всем! Кладём мачту, живо!
Волны лезли на палубу остервенело, как пираты на абордаж, пенные потоки не успевали уходить в клюзы фальшборта, и оттого судно выглядело уже практически затонувшим. Рокот барабана был не слышен за воем ветра и тяжкими ударами волн, однако вёсла всё так же равномерно и слаженно врезались в воду, из чего можно было заключить — команда галеры продолжает упорно бороться за жизнь, держа корабль носом против ветра. Достаточно одной хорошей волне ударить в борт, и всё, подумал Первей…
«Родная?»
Пауза.
«Не бойся ничего. На сей раз все будут живы»
«Думаешь?»
«Просто знаю»
— Не спать, не спать!!! — голос капитана Ханссена был подобен гласу иерихонской трубы. Сам капитан вместе с кормщиком, настоящим седым викингом двухметрового роста, орудовал парой здоровенных рулевых вёсел, стоя на крыше кормовой пристройки, служившей одновременно рулевой площадкой, и как их обоих до сих пор не убило ударом рукояти, для рыцаря оставалось загадкой.
Первей выплеснул очередное кожаное ведро и сунул его вниз, принимая следующее. Чуть ниже стоял господин посланник, одетый в мокрые штаны и ботфорты, а также роскошный парчовый жилет прямо на голое тело. У самого трюмного люка торчал, раскорячась, Патрик, принимающий вёдра из трюма. Живая цепочка работала молча и слаженно, и даже их сиятельство воздерживался на сей раз от проклятий — не тот момент, чтобы призывать на свою голову силы ада.
— Быстрей, быстрей!!!
Живую цепочку водооткачки венчал герр Перуэй, торча по пояс из вентиляционного люка кормовой надстройки — пожалуй, единственного места на корабле, которое не захлёстывали бешеные волны. Кожаный ремень, которым рыцарь был привязан за пояс к лестнице, не позволял ему вылететь вслед за выплёскиваемой водой при особенно сильных ударах волны, и этим весь доступный комфорт ограничивался. Баранья кацавейка, невесть откуда взявшаяся, была пропитана водой и потом насквозь, и неизвестно ещё, чем больше. Что касается сапог, то вода там уже не хлюпала, поскольку ст