— Ничего, коли спрошу — куда дальше путь проложишь, Первей Северинович? Ежели не тайна, конечно.
— Не тайна, Савелий Петрович. Я ведь на службе у датского посланника состою. Негоже службу бросать без разговору с хозяином. Так что надо бы нам свидеться, а там посмотрим.
— Так в Новгороде твой датчанин. Так что за море плыть не надобно.
Рыцарь только головой покрутил. Надо же, как попёрло, везёт и везёт без передыху. Уже тут. Не утерпел, значит, их сиятельство…
«Родная, мне аж тревожно, ей-ей… Не привык я к сугубой везухе…»
Короткий смешок.
«Заслужил потому что. И вообще, ты заметил — не тебе одному везёт, а всем, кто тебя окружает. Ты перестал нести печать Зла… хотя и до подлинного Воина Света не дорос, правда»
Да, всё устроилось как нельзя кстати. Сын купца, Борис Савельевич, живёт-поживает с молодой женой, вырученной у того перса. А ведь сейчас она уже, наверное, плыла бы вниз по Волге, в грязном трюме, среди таких же рабов и рабынь. А может, вот в этот момент её ощупывал бы покупатель…
Сразу после прибытия в Новгород Патрик обвенчался с Василисой по православному обряду — невеста настаивала на этом. Ирландец не возражал — парень находился в таком состоянии, что, пожалуй, дал бы сделать себе обрезание, если бы невеста этого захотела. Свадьба состоялась на подворье у всё того же купца Савелия, причём удалось даже доставить отца Василисы, бедного рыбака из бедной деревушки на берегу Селигера. Мужик уехал домой на подаренном коне, обласканный и довольный, что так счастливо устроил дочь — дома у Василисы оказались ещё три сестры. Оставалось только решить, как и когда Патрик отправится на родину.
И ещё одно дело висело на шее у рыцаря.
— Савелий Петрович, подскажи, кто таков Никита Горохов? Лавка его в Мясном ряду где-то…
Купец отставил стакан.
— Худого про него сказать нечего, а и хорошего тоже. Скрытный человек, тёмный.
— Всякие люди на свете живут.
Савелий Петрович почесал в бороде.
— Воля твоя, Первей Северинович. Только, ежели пойдёшь, взял бы кого с собой-то, да хоть Патрика своего. И кольчуга не помешает, право…
— … Можете не сомневаться, ваше сиятельство. Колдун по прозванию Кощей умер. Вашу книгу передать некому.
Датчанин ходил из угла в угол, нервно сплетая пальцы.
— Почему вы решили, что это книга?
— Ваше сиятельство, если вам хотелось сохранить это в тайне, следовало упаковать её в деревянный ящик.
Посол нервно рассмеялся.
— Да, вы нахал, я уже в курсе… А что это за бутыль?
— То, что вы хотели, ваше сиятельство. Эликсир бессмертия.
Если бы в их сиятельство ударила молния, эффект был бы тот же.
— Вы… Вы…
— Не удивляйтесь, ваше сиятельство. Мне удалось повидать колдуна перед смертью, но помочь ему я был не в силах. По-моему, как раз эта дрянь и погубила его.
Первей приврал самую малость.
— Вы страшный человек, господин Перуэй, — нервно хохотнул датчанин. Слово «господин» он опять произнёс по-русски, хотя весь разговор шёл по-немецки.
— Для вас лично и Датского королевства я не представляю ни малейшей опасности, ваше сиятельство, — в лице рыцаря не дрогнул ни единый мускул.
Датчанин покрутил головой, расстегнул воротник. Жарко…
— Даже не знаю, что сказать… Нет, я в восторге от вашей предприимчивости, но…
— Ваше сиятельство, не думаю, что вы испытываете нужду в слугах, которые умеют только кланяться.
Посол рассмеялся.
— Нет, ваше нахальство безгранично, как и ваша ловкость. И тем не менее вы опять правы, герр Перуэй, правы на все сто. Я доволен вами, и награда не замедлит явиться. Так вы уверены, что это тот самый… легендарный эликсир?
Первей усмехнулся.
— Я не могу отвечать за слова этого Кощея, ваше сиятельство. Но по-моему, он не врал.
— И тем не менее умер.
— Да, ваше сиятельство. Этот эликсир не спасает от смерти как таковой. Он лишь предохраняет от естественной смерти.
— То есть?
— Ваше сиятельство… Человек не всегда умирает от старости. Гораздо чаще он умирает от других причин — верёвки, меча, яда или просто от голода и холода. Наконец, человек может утонуть или сгореть заживо. Во всех этих случаях эликсир бесполезен.
Посол внимательно рассматривал тёмную бутыль. Провел пальцем по стеклу.
— И как этим… пользоваться?
— Ничего особенного, ваше сиятельство. По одной капле утром и вечером. Да, в первый год по одной.
— А потом?
— А потом доза постепенно возрастает. Медленно, но неуклонно.
Посол пристально взглянул на Первея.
— Это он вам сказал?
— Да, ваше сиятельство, — не моргнув, соврал рыцарь.
— А что ещё?
— А ещё это зелье обладает хорошим слабительным эффектом. И кроме того, пристрастившись к этому, человек теряет всякий интерес к женщинам. Но не это главное, ваше сиятельство.
— Что же ещё?
Первей помедлил.
— Раз начав, вы уже не сможете прекратить приём препарата. Человек, желающий бессмертия, будет принимать это всю оставшуюся жизнь. Если по каким-либо причинам приём препарата будет прекращён, он умрёт в страшных муках.
— Ничего себе! — датчанин с опаской смотрел на бутыль. — И это всё он вам рассказал?
— Да, ваше сиятельство, — снова не моргнул глазом Первей. — Перед смертью многие одинокие люди склонны к откровенности с первым встречным.
— Может быть, он заодно открыл вам и секрет изготовления этого? — посол с усмешкой кивнул на бутыль.
— Чего нет, того нет. У нас была не такая уж длинная беседа, ваше сиятельство.
Датский посланник встал у окна, задумался, взявшись рукой за бритый подбородок.
— Хорошо. Вы свободны.
Рыцарь поклонился и направился к выходу.
— Подождите, герр Перуэй… — датчанин отвернулся от окна. — А вам, вам никогда не хотелось попробовать? Бессмертие, Перуэй, понимаете?..
Первей помедлил, подбирая ответ.
— Ваше сиятельство, если бы мне предложили на выбор две вещи — заживо сгореть на костре или начать принимать эту гадость, я, возможно, и заколебался бы. Но всё равно, наверное, выбрал бы костёр. А во всех иных случаях не колебался бы ни секунды. Смерть гораздо лучше, чем такое бессмертие, ваше сиятельство.
— … Ну вот и всё, Патрик. Не знаю, свидимся ли мы когда-нибудь. У нас здесь, на Руси, принято говорить — не поминайте лихом. Привет своему батюшке передавай.
— Прощайте… Первей Северинович. Я вас никогда не забуду, — губы Патрика предательски прыгали, но он держался, как и подобает воину. — Я… Когда-нибудь я тоже стану Исполнителем, вот увидите. Я буду карать зло на земле.
Первей усмехнулся.
— Нет, Патрик, не станешь. Я надеюсь, минует тебя сия горькая участь.
— Почему?
— Да потому, что Исполнителем становятся не за заслуги и подвиги, а наоборот — во искупление тяжких грехов.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что кто-то должен делать грязную работу, и если тебе выпала такая доля — не ропщи и не хнычь. Но стремиться следует совсем к другому. В конце концов, у тебя есть молодая жена, и ты обязан сделать её счастливой.
Патрик поглядел направо. Василиса, одетая по-походному, скромно стояла в сторонке. На пузатой ганзейской когге, стоявшей у причала, царила суета, там уже готовились убрать сходни. Вообще-то все моряки очень не любят брать на борт женщин. Зато все немцы очень любят деньги, так что всё прошло гладко.
— Вы правы, Первей Северинович. Вы опять правы. Прощайте, не поминайте лихом!..
Он порывисто обнял рыцаря, подхватил вещи и устремился к сходням. За ним поспешила жена. На когге уже поднимали парус — южный ветер и течение подхватили тяжёлый корабль, и когга, рассекая волны, отправилась в свой дальний путь…
«Родная, отзовись»
Пауза.
«Да, мой милый»
«Почему всё так устроено в мире — как только полюбишь человека, он тут же уходит от тебя навсегда? Разве это справедливо?»
Пауза. Долгая, долгая пауза.
«Да, это справедливо. Так передаётся в мире дружба, так распространяется любовь — от человека к человеку, всё дальше, всё шире, как круги на воде»
«Терять очень больно»
«Да, это правда. Но и рожать тоже больно. Если бы все так боялись боли, мир давно опустел бы»
«Но ты меня не покинешь?»
Пауза.
«Значит, ты покинешь меня. Не знаю, мой родной. Я не знаю, правда. Не знаю, кто из нас первый сойдёт с этого круга. Но это случится ещё очень нескоро»
Снова пауза. Короткий шелестящий смешок.
«А вообще-то я покину тебя, мой рыцарь, в самое ближайшее время. Как только мне будет позволено»
Первей покрылся липким потом.
«Что? Что…позволено?»
«Ну господи, ну какой ты глупый! Обзавестись титьками, неужели не ясно?»
— Хочу вас обрадовать, герр Перуэй. А может, и огорчить. Мы возвращаемся в Данию.
Посол сидел на скамье, обитой малиновым рытым бархатом, положив вытянутые ноги на скамеечку пониже. Огонь в камине не горел — и так жарко.
«Родная, отзовись»
«Да, рыцарь»
«Как быть?»
Короткий смешок.
«Ты на службе»
— Вы молчите? Этот отъезд нарушает ваши планы, герр Перуэй?
— Я у вас на службе, ваше сиятельство. Как скажете. Когда мы отплываем?
— Как только придёт корабль. Думаю, дня через три-четыре.
— Вы позволите мне отлучиться в город на это время? Нехорошо уезжать, не закончив дел…
— Да, пожалуйста. Где вас найти, я знаю. Вы же опять на постое у этого купца… м-м-м… Сабилия Петроффича?
— Да, ваше сиятельство.
Первей смотрел на стол, наполовину залитый чёрным, да так и не отмытый. И ковёр сменили…
Датчанин перехватил его взгляд.
— Вы были правы, герр Перуэй. Я думал над вашими словами всю ночь, а утром взял кочергу и… Конец дьявольскому искушению! — он рассмеялся.
— … И бились оне три дня и три ночи. Гром стоял, и леса в округе занялися огнём, и Серегер-озеро всё ажно кипело.