– Ефим, – сказал Акраконов, поднимая свой бокал, – а, давай-ка выпьем за наше прошлое, за Объект! Ведь неплохие годы у нас там были!
– Неплохие! – согласился Мимикьянов.
Все как будто обстояло хорошо. Сидели два бывших сослуживца: выпивали, закусывали, беседовали о жизни. Но откуда-то в сознании Ефима вползла тревога. Она едва давала о себе знать. Но, все-таки не уходила.
Мимикьянов вообще имел волчье чутье на людей. Он ощущал скрытое напряжение у собеседника, как металлоискатель мину. И здесь, казалось ему, такое внутреннее напряжение у собеседника имелось.
– С какими людьми вместе работали! – поднял глаза к потолку Артур. – Академик Федоровский! Академик Тригуб! Членкор Раушенберг! Титаны! А твой дружок Вулканов! Голова! Кстати, ты с ним связь поддерживаешь? – спросил Акраконов равнодушным тоном. Тон был совершенно бесцветным. Но взгляд его выдал. Он был серьезным, напряженным – рабочим.
«Вот оно! – сказал себе Мимикьянов. – Выстрелило! Вот что держало Акраконова в скрытом напряжении: профессор Вулканов. Он хочет знать, поддерживаю ли я с ним контакты?»
– Ну, иногда перезваниваемся… – ответил Ефим. Он не стал говорить, что как раз и является сотрудником, ответственным за безопасность профессора. На профессиональном языке, – бэби-систером.
– И где он? Что поделывает? – спросил Артур с прежним рассеянным выражением. Он усиленно показывал: какой-то старый профессор его не слишком интересует. Дескать, спрашиваю так, для поддержания разговора о прошлом.
– Пенсионерствует… – тоже равнодушно, как о чем-то малозначительном начал рассказывать Мимикьянов. – Грибы собирает, да рыбу ловит… Понемногу преподает. Курс высшей математики в Политехническом университете прошлой зимой читал.
– Молодец, старина… – вяло одобрил Артур.
За столом повисла пауза.
Акраконов о чем-то размышлял, смотря в тарелку перед собой.
После молчаливой минуты он поднял голову, посмотрел в лицо Ефиму и другим, значительным тоном произнес:
– Мы, Ефим, с тобой не первый день друг друга знаем! Давай говорить откровенно! Ты с профессором больше всех общался, вроде как, дружил… Как ты думаешь, мог он кое-что с Объекта прихватить?
«Да, Артур, с тобой надо держать ухо востро!» – подумал Ефим, а вслух произнес:
– Что прихватить?
– Ну, документацию, например… Или действующую модель изделия «С», а?
Лицо Акраконова раскраснелось и приобрело глянцевый оттенок. Возможно, от выпитого вина. А, может быть, от внутреннего волнения.
– Ты смеешься, что ли? – сказал Ефим. – Какая документация? Какая модель? Все же сдавалось госкомиссии по акту? Ты что забыл, какие строгости тогда были?
– Ай! – махнул ладонью Артур. – Строгости! Скажешь тоже! Что профессор членов ликвидационной комиссии провести не смог бы, если б захотел? Кто вообще знал толком, что у него там в отделе есть?
Ефим отложил вилку и откинулся на спинку стула.
– Тебе-то все это зачем, Артур? – спросил он. – Ты что, мир собрался завоевывать? Или ты решил ООН шантажировать? Дескать, дайте мне миллиард долларов, а то у меня есть такая штучка, если захочу, всех на уши поставлю! Так, что ли?
– Ха! – сказал Акраконов, показывая, что оценил слова Ефима, как шутку, но глаза его оставались серьезны: – А зачем шантажировать? Шантажируют только слабые! Если что-то можешь, надо делать! Без всякого предупреждения.
– Что-то я тебя не понимаю, Артур!
– Так уж совсем и не понимаешь? – Акраконов склонил голову к плечу и внимательно посмотрел на Ефима.
– Нет.
Артур повертел в руке вилку и ткнул ей в салат из папоротника.
– То, что у профессора есть, большую пользу умному человеку принести может!
– Деньги, что ли?
– И деньги.
– А что еще? – поинтересовался Ефим.
– А то, что лучше денег. – нанизал папоротник на вилку Артур.
– Это что же такое? – приподнял волчьи брови Ефим.
– Это – власть. – ответил Акраконов.
– Власть?
– Власть! – генеральный директор холдинга двинул вперед тяжелый подбородок.
– А зачем она тебе, Артур? – с интересом спросил Мимикьянов.
Ударил по ушам электровозный гудок, растянутый скоростью, как резина. Оглушительно загрохотал летящий мимо встречный пассажирский поезд. С удвоенной скоростью мелькали совсем рядом освещенные окна вагонов. В каждом из них была своя жизнь. Но мелькали они так быстро, что ничего разглядеть было невозможно. Пронеслись несколько сотен неизвестных судеб и исчезли. Все. Только темнота. Даже стука колес не слышно.
– Понимаете, ваше благородие, я очень шахматы люблю… – ответил Артур, дождавшись, пока грохот умолк.
– Купи себе шахматный клуб, – посоветовал Мимикьянов. – Зачем тебе оружие?
– Я играть люблю. А сейчас мной играют! – слегка стукнул ладонью по скатерти Акраконов. – Хотя я и генеральный директор, и совладелец, и долларовый миллионер. А все равно мной играют! И правительство, и наша с тобой контора, и банки! Все мной играют! А я сам хочу играть! Сам! Хочу быть не тем, кем играют, а тем, кто играет! Понимаешь? Вот зачем мне изделие «С». А оно должно быть у профессора! Должно! Никогда не поверю, что он собственными руками уничтожил дело всей своей жизни! Быть этого не может! Вот так взять и по команде каких-то идиотов уничтожить то, что может сделать тебя хозяином мира? Не верю я в это, Ефим!
Мимикьянов взял нож, вилку и отрезал кусочек шпекачки.
– Ничего про такую вещь мне Вулканов не говорил, – пожал он плечами. – Думаю, что ошибаешься, ты, Артур… Нет у профессора никакого изделия «С».
Лицо Артура стало каменным.
Атмосфера за столиком вагона-ресторана словно заполнилась режущей радиацией. Ефиму даже показалось, что у него начинает гореть кожа.
Но вдруг выражение лица у Артура изменилось. Оно перестало быть гранитно-твердым. Помягчело. Акраконов улыбнулся.
– Нет, говоришь? – легко произнес он. – Ну, и ладно! Нет, так нет! Как говорят, на «нет» и суда нет! Проехали! Слушай, Ефим, давай выпьем за нас, а? За нас с тобой! Ну, если мы сами о себе заботиться не будем, ну, скажи, кто тогда о нас позаботится?
Стучали колеса. Летели за черным окном стальные мачты, мохнатые кроны деревьев, далекие огни, освещающие жизнь неведомых людей.
Летело и время.
Несло всех в неизвестность.
33. Тихим вечером в свете торшера
Профессор полулежал в кресле.
В руках – раскрытая книга. Верхний свет выключен. Леонид Иванович, нацепив узкие очки, читал в уютном свете торшера.
– Это ты, Ефим? – крикнул он, услышав стук двери и звук шагов в коридоре.
Мимикьянов заглянул в профессорский кабинет. По внешнему виду он походил на старую районную библиотеку, где книги хранились еще не на открытых стеллажах, а в массивных деревянных шкафах из полированного дерева.
– Заходи, не стой в дверях! – обратился к нему Вулканов, опуская толстый фолиант на живот.
Ефим зашел и сел в кресло напротив.
– Ну, выходил что-нибудь интересное? – спросил профессор.
Майор вытянул ноги, устроился поудобнее и сложил руки на груди:
– Полезного ничего.
Старый лис склонил голову набок и посмотрел на Ефима поверх очков.
Бом! Ди-и-ин! Бом! Ди-и-ин! – в углу пробили высокие напольные часы, спрятанные в деревянном лаковом корпусе.
– Не нравится мне все, Леонид Иванович, – мрачно сказал майор Мимикьянов. – Очень не нравится.
– Не дрейфь, Фима! Обойдется! – махнул рукой Вулканов. – Прежде же обходилось.
– Надеюсь! – вздохнул Ефим. – Завтра свяжусь со своим начальством. Выясню насчет этих москвичей из главка. Да и об Артуре побеседую. Хотя он прав, специальную охрану все равно не дадут… Но, может быть, самого Артура пугнуть удастся… Официально пригласим его в управление, предупредим: если, не дай Бог что случится, он первый на подозрении!
Ефим помолчал.
– Если Артур и те, кто за ним стоит, действительно, знают, над чем работали в «Атомосе», – негромко продолжил он, – и что такое изделие «С», они на многое могут пойти, чтобы его достать…
– Так ведь нет у меня изделия «С», – вскинул глаза профессор. – Нечего мне им отдавать!
– Они-то могут по-другому думать. А, если нет изделия, тогда решат лично вас, профессор, взять, чтобы вы им это изделие и сконструировали.
Вулканов опустил взгляд. Поджал тонкие лисьи губы. Думал.
– Короче говоря, нам с вами надо держать ухо востро! – произнес майор и поднялся с кресла. – Ну, отдыхайте, Леонид Иванович! Будем надеяться, что до завтрашнего дня ничего плохого не случится. А завтра что-нибудь придумаем. Спокойной ночи!
– И тебе, Ефим, спокойной! – отозвался профессор.
Ефим вышел из кабинета и направился в маленькую комнатку в конце коридора. Там он обычно спал, когда оставался ночевать в доме у Вулканова.
Не зажигая света, Ефим подошел к окну и распахнул створки.
Из окна пахнуло влажной свежестью и волнующим ароматом каких-то ночных цветов. Ефим вобрал в себя целебный воздух, задержал его в легких, а потом с напором выдохнул.
Поставив локти на подоконник, он выглянул в ночь. Меж черной листвы горели огни поселка. Над головой застыли загадочные иероглифы по-деревенски крупных звезд. А у западного горизонта небо ярко светилось электрической волшебной зеленью.
В тишине раздался звук автомобильного двигателя. Похоже, автомашина остановилась рядом с профессорским домом.
Негромко щелкнули дверцы. Колебнули воздух мужские голоса.
Ефим насторожился.
Прошла минута.
И вдруг совсем рядом, он услышал тяжелые мужские шаги. Они замерли за ближним углом дома.
Он выглянул из комнатки в коридор. В нем никого не было. Ефим вышел из комнатки и бесшумно двинулся к профессорскому кабинету.
Теперь там ярко горел верхний свет.
Майор затаился за большим платяным шкафом и прислушался. Но напрягаться не пришлось. Голоса звучали вполне отчетливо.
Один из них принадлежал профессору. Второй – человеку, имевшему служебное удостоверение на имя Бориса Игоревича Тубальцева.