Ева уточнять ответ не стала и продолжала думать о своем.
Вячеслав Иванович фактически навязал ей эту охрану. Но только говорил он о четверых людях. Значит, еще двое осуществляли охрану ее квартиры, так получалось? А зачем? Что там могло без нее случиться?
Нет, то, что в доме уже побывал кто-то чужой, пока ее не было всего какие-то два дня, это несомненно. Она, переодеваясь к выходу на поминальный банкет, заметила сдвинутые со своих привычных мест предметы. Даже сейф, где она до того хранила все семейные сбережения и свои немудреные драгоценности, был открыт, хотя она помнила, что запирала его. Но в доме вроде ничего не пропало. Но кто-то же приходил? Открывал, сдвигал, а зачем? И кто? Вопрос пока без ответа.
Ева еще не виделась сегодня ни с Грязновым, ни с Сашей и даже не предполагала, когда встреча может состояться, — что-то они все были заняты. И вчера весь день, когда она звонила и приглашала гостей на поминки, ее тоже никто не навестил. Только совсем поздно приехал Грязнов, привез еду и отбыл по делам. Так сказал, во всяком случае. Тогда и зашел разговор об охране.
В принципе Ева не видела необходимости немедленно обзаводиться личной охраной, да еще не одним телохранителем, как делают некоторые крутые дамы, а целым кагалом. Но Грязнов при ней подсчитал прямо на пальцах, что охрана ее жизни и имущества ей просто необходима, а работа секьюрити обойдется всего-то по сто баксов в день на нос. То есть за неделю и набежит-то всего какие-то две — две с половиной тысячи баксов, зато полнейшая гарантия. Ева подумала и согласилась. К тому же Вячеслав Иванович сказал, что охрана у нее будет такая, что сам президент позавидовал бы.
Так-то оно, может, и так, но когда она увидела своих спутников сегодня вечером у входа в ресторан — едва не расхохоталась. Это они-то станут рисковать собой, защищая ее жизнь? Эти хиляки? Да она сама их обоих уложит одним ударом каблука! Но финал поминок заставил ее усомниться в собственных способностях и даже с уважением посмотреть на Филю, как он себя простецки назвал, и Колю. Надо будет похвалить их потом перед Вячеславом Ивановичем, им будет наверняка приятно.
А по поводу нечаянно вырвавшихся у нее слов, когда Грязнов собирался уже отъезжать, она если и сожалела, то так, без особой печали, все равно ведь чему не быть, о том и мечтать не стоит. Проза жизни…
Но ей было скучно оставаться одной, а на Сашу рассчитывать никак не приходилось. Вот и спросила она Грязнова по поводу семьи Турецкого. А тот вдруг стал рассказывать, какая у него чудная, великолепная жена-красавица, музыкантша, какая умная и воспитанная дочь! В общем, напел столько, что стало совсем уже тошно на душе. Ясно, что вырвать его из семьи не выйдет, а быть любовницей — оно хоть и приятно, но скоро может наскучить, вот как сейчас: нет его — и словно никогда не было.
Она спросила Грязнова про его собственную семью, которой, кстати, не видела в его доме, а сразу поинтересоваться как-то постеснялась.
Он ответил, что давно уже холостякует, но это обстоятельство дела не меняет, поскольку менять свой жизненный статус он не собирается.
И вот тут она обрадовалась и даже намекнула, что не возражала бы, если бы Слава не торопился по делам. Вечер длинный, все можно еще успеть. И если он не против, она попросила бы его сходить в ближайший магазин и купить чего-нибудь покрепче сухого вина, а там… можно и посидеть, скоротать вечерок… за милой беседой.
Но Грязнов почему-то насупился. Он сразу, конечно, понял, на что она намекала столь прозрачно. Так и сказал насчет «прозрачности». Она действительно была одета легко, потому что в квартире было жарко, хорошо топили, и она накинула полупрозрачную кофточку и такую же короткую юбку, которая не столько прикрывала, сколько подчеркивала ее зрелые прелести.
Нет, не клюнул. А она уж было настроилась. А что, в конце концов? Разве она тоже давала кому-нибудь слово любить до гроба? Полностью и навсегда принадлежать кому-то? И потом, это же у нее от полноты чувств, а не из жалкой корысти. А женская благодарность иной раз не знает границ…
И эта аргументация не подействовала на Грязнова. Не клюнул генерал на полуобнаженную красавицу. Однако заметил при этом, что с удовольствием сделал бы это, скажем, позавчера. Но теперь?!
— А что изменится, если «вернуться к вопросу» сегодня, прямо сейчас? — тут же нашлась она как бы в шутку.
Грязнов не принял шутки, но с некой грустью отрицательно покачал пегой головой. Нет, он никогда не перебежит дорожку другу, как бы Ева ни относилась сейчас к Сане. Есть вещи, через которые друзья не переступают.
Видно было, как тяжело дается такое признание генералу. Но он был тверд в собственной уверенности, и Ева не стала продолжать свои уловки. Но поцелуй, более жаркий, нежели просто прощальный, как при кратком расставании, он все же запечатлел на ее разгоряченной, пухлой щечке.
«Жаль, что не удалось», — думала Ева, но теперь уже как-то отстраненно, будто о пустом, необязательном деле.
А чем закончится вечер сегодня и где она проведет очередную ночь, она тоже не знала. Куда-то везут по ночной Москве… Ничего не сообщают конкретного… Сплошные тайны. Ей почему-то даже свидания с Сашей сейчас не хотелось, она так устала от напряжения, хотя о нем думала почти весь вечер, представляя с собою рядом. Уж он-то бы наверняка не подпустил и на пушечный выстрел этих бандитов. Особенно Вахтанга…
И о нем самом, и его имя она сегодня услышала впервые. Странно, что Давка никогда не упоминал этого типа, если они были чуть ли не ближайшими друзьями… И потом, эти странные претензии! Какие-то документы, о которых она ни черта не знает, какие-то нотариусы… Ведь если осталось завещание, то уж она первой должна бы знать об этом, и не от каких-то посторонних типов. Да, и насчет собственного юриста она соврала, не было у нее никаких адвокатов, даже таких, с которыми она просто спала когда-то. Не было! Но эту мысль ей подсказал кто-то из ее охранников, вовремя, надо сказать, подбросил — ух как они сразу все взвились! Наверняка жулики — вот кто они такие… А с жуликами у прокуроров — она имела в виду прежде всего Сашу — разговор должен быть коротким, вот так!
И Ева немного успокоилась, перестала горячиться. С новыми друзьями она, разумеется, не пропадет — почему-то очень хотелось ей в это верить.
3
Она даже не ожидала, что так обрадуются ее приезду.
— Жива-здорова наша красавица! — едва не захлопал в ладоши Грязнов, развалившийся в кресле.
Турецкий, напротив, вскочил, нагнулся к ее руке, поцеловал, как на приеме в великосветском обществе, и усадил в свое кресло. Еще двое крупных, средних лет мужчин в черной форме охранников привстали и слегка поклонились ей. Ну прямо как в театре при появлении примадонны.
Были здесь, в не такой уж и просторной комнатенке, еще двое — тот краснощекий водитель, который возил ее домой, а затем в ресторан на своей «шестерке», и девушка, которая, как показалось Еве, взглянула на нее не то с насмешкой, не то с ревностью, и только кивнула в ответ на Евино приветствие.
— Ну рассказывай, как прошло мероприятие, — сказал Грязнов. — И вы, ребятки, садитесь, — обратился он к прибывшим вместе с Евой. — Послушаем, добавите со своей стороны. А потом еще с одним деятелем познакомимся и кино посмотрим. Интересное! Я немного только проглядел — одно удовольствие. Детектив! Такая вот у нас на сегодня программа… Володя, глянь там, в ванной, порядок?
И один из крепышей — вот бы кого видеть сегодня рядом с собой, подумала Ева — поднялся и вышел из комнаты. Вскоре вернулся и молча кивнул — в порядке. И Ева, повинуясь знаку Грязнова, начала свой рассказ.
Она не торопилась, но также избегала многих, неинтересных, с ее точки зрения, подробностей. И, рассказывая, сама стала замечать, что все это ей теперь абсолютно неинтересно. Это как будто старый, отрезанный и зачерствевший ломоть, от которого никому никакой пользы. Тем более — вкуса.
Грязнов, слушая, морщился. Турецкий откровенно зевал, и это раздражало Еву еще больше — сами просят, а сами же… Не буду больше рассказывать, решила она и замолчала. Неинтересно, видите ли, им!
— Все? — спокойно спросил Грязнов.
Она кивнула, не удостоив его ответом.
— Хорошо, будем иметь в виду, а все остальное проясним своими вопросами, не возражаешь, Ева?
— Не возражаю, — буркнула она, чем вызвала у всех веселые улыбки. Но не обиделась. За что на них обижаться-то?
— Сережа, — сказал Турецкий, — если тебе необходимо заняться своей техникой, можешь удалиться на кухню, она пока свободна.
— Нет нужды, Сан Борисыч, — что-то жуя, видно унесенное в кармане с поминок, помотал головой Мордючков. — У меня техника цифровая. На экране компьютера всю программу и продемонстрируем.
— Так чего мы ждем? Давай начинай. Или прожуй сперва, — добавил под общий смех. — Небось там не оценили труды, даже пожрать как следует не дали, не то что выпить…
— Да-али, — глотая, пробормотал Сережа. — Емени не было.
— Чего? — переспросил Филя. — Семени? А при чем здесь это? — Он подчеркнул интонационно последнее слово, чем вызвал уже волну смеха.
— Да ну вас! — отмахнулся Сережа. Он поднялся с дивана, где примостился на уголке, и направился к компьютеру, стоявшему в углу комнаты на специальном столике. Стал там колдовать. Обернулся к остальным: — Вы не ждите, продолжайте, я скажу, когда пойдет программа…
— Ну давай хоть ты, Филипп, — сказал Грязнов. — Что важного пропустила наша дама?
— Да, в общем-то, она рассказала все правильно, проверить можно будет позже, по записи, которую мы заберем из ресторана сегодня ночью. Сейчас там еще гужуются эти деляги. Кому положено, тот проследит, чтоб эти ничего не нашли и не нарушили, так что там — в порядке… А из деталей? Сережа вон сказал, что узнал некоторых — по старым сводкам. Но не брать же их! Так и песню испортить можно. Главное — теперь мы знаем, где они и как выглядят. Это первое. А второе? Были там двое — по моим сведениям, оба тянут на местечковых наркобаронов. Невысокого пошиба. Один — это наглый Вахтанг Гуцерия — бакинский грузин, а другой — Исламбек Караев — тоже бакинец, плотно обосновавшийся в Москве. Если помнишь, Вячеслав Иванович, он в массе проходил по делу Мамедовых, тех еще.