— Сына! Сыночка мой! — тетка, слава Богу, прекратила орать, но ударилась в плач, повиснув на мне: — Сыну не видела уже три месяца!
— Алена, плакать прекращай. Подпиши заявление, и мы постараемся Сережу перевести обратно. На ручку, подписывай.
Женщина вытерла слезы, приняла ручку и бумагу, и тут мне не понравился взгляд, которым она смотрела мне за спину. Но обернуться я не успел, так как кувыркнулся в растущие тут-же кусты, покрытые молодыми листочками. Чуть не выткнув себе глаз от тонкие ветки, я в последний момент удержался от падения на грязную, непросохшую землю. Обернувшись, под визг Комаровой и адское жжение левого уха, я увидел огромного мужика, с пропитой, красной мордой, что оттолкнув в сторону, бросившуюся ему наперерез, Комарову, двигался ко мне, невзирая на повисшего на его плечах Кадета, что безуспешно пытался провести удушающий прием, пытаясь худыми руками перекрыть подачу кислорода через бычью шею хулигана.
Мужик шагнул ко мне еще ближе, попытался ударить, но понял, что висящий на загривке Кадет является ему помехой. Резко наклонившись вперед, мужик попытался сбросить взвизгнувшего от ярости и неожиданности опера, но тот, вцепившись как английский бульдог, удержался. Мужик разогнулся, чтобы повторить свой прием, но тут охнул и стал оседать — в панике я ударил его ногой в промежность.
— Быстро ставь подпись, тварь — я ткнул испуганную бабу в лицо, опасливо косясь на стонущего и матерящегося мужика, который все не мог разогнутся.
— Быстро в машину — я подтолкнул растерянно стоящего рядом Кадета, вырвал у Комаровой единственный экземпляр, куда она успела подписать и бросился вслед за, скачущим заячьими прыжками, Кадетом. В заднее зеркало «Нивы» я долго видел бегущего за машиной, прихрамывающего и что-то орущего, монстра, сжимающего в руке коричневый каленый кирпич.
Глава двадцатаяТвердыня коопторга
— Доброго вам утречка — я одобрительно смотрел на сдобную грудь «Совы», выпрыгивающей из выреза легкой блузки, в то время, когда дама снимала огромный гнутый засов с массивной кованной проушины. Заведующая комиссионным магазинчиком смерила меня задумчивым взглядом, хмыкнула и буркнув «Десять минут еще до открытия», захлопнула перед моим носом дверь торгового заведения.
— Ну и подождем. — Я решил не тарабанить в оббитую листовым металлом дверь, а спокойно посидеть на крылечке, наслаждаясь теплым майским солнышком, потом зайти, как обычный покупатель, осмотреться…. Ну а дальше будет видно, как и что.
Ровно через десять минут двери магазинчика распахнулась, заведующая, переодетая с синий рабочий халат, буркнула «Заходите», и меня буквально внесли в затемненное помещение торгового зала поднажавшие сзади женщины. Оказывается, пока я жмурился на весеннее солнце, у крыльца собралось полтора десятка покупателей, почти исключительно только женщины. Целеустремленная группа, своими телами, внесла меня на середину торговой точки, а там, как морская волна, отхлынула, разбежавшись к разным стеллажам и рассредоточившись у прилавков. Хорошо, что сюда я приехал не один, а взял свою «учебную» бригаду и двух капризных барышень, что числились потерпевшими по уголовным делам — жертвами грабежей малолетних преступников.
Вытащить на выезд этих дамочек было чрезвычайно трудно, но крайне необходимо. Разобраться, какая сумочка есть дешевка из искусственной кожи розового цвета, производство цеха номер шесть Нижнекамского завода бытовой химии, а какая — изделие дома Шанель из кожи полуторамесячного ягнёнка цвет «утренняя фуксия», ни я, ни мои сотрудники, были не в состоянии, в отличии от этих девиц. Чтобы заполучить этих двух экспертов по кожаной галантерее, мне пришлось вчера пол дня провисеть на телефоне, уговаривая, убалтывая, подхалимничая и расточая мед комплиментов. Узнав, что я не могу пообещать, что утерянная сумка уже завтра вернется к своей хозяйке, большинство моих собеседниц интерес к беседе теряли и поехать с милицией на поиски категорически отказывались. В ход шел обычный набор женских отмазок — беременность, не с кем оставить ребенка, запланирована поездка в сельскую местность, к старенькой маме. Из десятка потерпевших дам, с которыми я переговорил вчера, явиться к восьми часам утра к зданию Дорожного РОВД, чтоб затем ехать на Колхозный рынок в противоположную часть города, без гарантии обратный доставки домой, согласились только двое.
— Давайте девушки, смотрите ваше имущество — я махнул рукой в сторону деревянный стеллажей, на которых, наряду с потёртыми туфлями — «лодочками» и старыми кроличьими шапками, плотными рядами стояла, радующая глаз, явно импортная и дорогая, кожгалантерея.
Драка началась буквально через полторы минуты. В углу торгового зала, где возвышался светло-зеленый куб кассового аппарата, внезапно, как волна цунами, поднялся многоголосый женский визг. Красавица Жанна Гавриловна Пашкова, филолог по образованию, сотрудник Дорожного районо, мёртвой хваткой вцепилась в углы чёрной дамской сумки с белыми элегантными вставками. С другой стороны, накрутив ремешок сумки на кисть, как репку, тянула на себя добычу смуглая девушка, лет двадцати пяти, в бархатный тюбетейке с золотым шитьем и множеством чёрных, как смоль, тонких косичек. Ее товарки, галдя, как гусыни, окружили, бьющихся за сумку, бойцов, щипали Жанну и хватали ее за одежду, так, что уже во всю трещала ткань на Жанниной ветровке.
— Студент, быстро зови Кадета и запирайте вход, всех гоните наружу и никого не впускайте в магазин. — я, честно говоря, не ожидал такого наплыва посетителей в занюханную торговую точку на первом этаже грязного барака, где напротив здоровые мужики в, когда-то белых, халатах, с хеканьем, рубили коровьи и свиные туши. Я, давненько здесь не был, и рассчитывал, что, в пустом магазине, мои потерпевшие спокойно походят по торговому залу, опознают среди четырех десятков, выставленных на стеллажах, сумок и двух десятках кошельков, свое имущество, и мы начнем спокойно работать — такого опознания вполне было достаточно для полноценной проверки торговой точки.
Студент бросился на улицу, к машине, возле которой, как Засадный полк, отирался Кадет в милицейской форме, а я поспешил спасать Жанну — врезавшись, своим немалым весом, в восточных теток с фланга, я заорал:
— Что за драка! А ну разошлись, милиция!
Двух женщин, как кошек, вцепившихся в Жанну слева, просто снесло на стоящего поодаль мужика, по виду, их «кошелька» или спонсора, что, ни во что не вмешиваясь, меланхолично наблюдал за скандалом.
Оставшиеся женщины — трудящиеся Востока, перестали драть мою потерпевшую, лишь молодая девица в, чудом державшейся на голове, тюбетейке, продолжала цепляться за сумку, тяжело дыша и буравя соперницу злыми темно-карими глазами.
— В чем дело?
— Это моя сумка! — крикнула Жанна, сжигая на месте свою оппонентку адским пламенем, таких же злых, но голубых глазам.
— Какая твоя? Мы вчера за нее задаток дали! — ответный крик молодой восточной красавице потонул в многоголосом крике ее группы поддержки.
— Так, все заткнулись, и говорите по одному. Вот ты говори! — я ткнул пальцем в «тюбетейку».
— Эй, зачем так грубо разговариваешь. — влез в разговор мужчина Востока, шагнул ко мне, но наткнувшись на мой недобрый взгляд, полез в нагрудный карман пиджака за паспортом.
— Говорите.
— Мы вчера вечером вот эту сумке выбрали, хозяйке задаток оставили, двадцать пять рублей, она сказала, что до обеда сумка будет нас ждать. А сегодня мы с папой пришли, а тут вот эта… — пальчик девушки в тюбетейке, невежливо ткнулся в лицо Жанны.
— Теперь вы говорите. — я кивнул головой Жанне.
— Это моя сумка, мне ее муж из Москвы месяц назад привез. Это фирма «Ковали», Италия, он за нее триста рублей отдал. И эту сумку у меня украли на прошлой неделе.
— Э, какой ворованный! — опять хором взвыли гости Города из южной республики: — Это наша сумка, мы за нее аванс давать.
— Там, во внутреннем кармашке, на этикетке, ручкой звездочка нарисована — торопливо затараторила Жанна, как будто боялась, что я не поверю ей и отпущу покупателей с ее имущество.
— Так, сумку кладем на прилавок! — я стал подталкивать сцепившихся соперниц в нужном мне направлении: — Да отпустите вы сумку, обе! Я ее не украду, только посмотрю, что внутри.
Недоверчиво глядя друг на друга, девушки разжали руки. Крепкое изделие итальянских мастеров в горячей схватке не пострадало. Я открыл позолоченный замок и откинул клапан. Когда вжикнула аккуратная застежка-молния, закрывающая один из кармашков, я вытянул из него матерчатую этикетку, на котором витиеватым шрифтом, позолотой, было выведено латинскими буквами — Ковалли, ЛТД, Рома, Лондон, Париж, Нью-Йорк.
— Вот! Я же говорила — Жанна от радости запрыгала на месте: — Это моя сумка.
— Это наша сумка. — Восточный товарищ выдвинулся вперед: — Моя дочь вчера…
— Уважаемый, мне вообще-то все равно, у кого похищенный в нашем районе предмет изымать — у вас или у магазина.
— Какой предмет?
— Вот этот предмет. Она похищена у этой женщины в на территории Дорожного района, она ее опознала среди сорока сумок в этом магазине. В любом случае, сумку из этого магазина вынесу только я. Ну что, покупаете сумку? Если да, то сразу давайте свой паспорт, буду протокол изъятия заполнять.
— Слушай, дорогой, какой протокол-шматокол? Не надо бумагу переводить. Раз ты сказал, что сумка ворованный, так мы ее покупать передумали. Сейчас только двадцать пять рублей у хозяйки возьму…
— Какие двадцать пять рублей? — внимательно слушавшая нас «Сова» аж покраснела от возмущения: — Никакой четвертак я не брала. Десятку брала в качестве аванса, даже спорить не буду. А то, что твои девки тебе про двадцать пять рублей рассказывали, так ты, Саид, сам со своим бабьем разбирайся, меня в ваши дела не впутывай.
Красная десятка, выпорхнув из кармана синего халата, упала на стекло прилавка.
Саид, гневно одарив свой гарем многообещающим взглядом, подхватив деньги, и, на прощание, пробормотав что-то типа «Джаляб», покинул магазин, впрочем, аккуратно обойдя застывшего на пороге Кадета, одетого по форме. Вслед за ним потянулись и его смуглянки.