— Здравствуй, Сенна,— произносит он.
Мне хочется плакать и смеяться.
— Здравствуй.
Он жестом указывает на дверь своего кабинета, которую должен открыть с помощью ключа. Айзек заходит первым и включает свет. Я бросаю быстрый взгляд через плечо, прежде чем войти, чтобы проверить, не таится ли где-нибудь Дафни. К счастью, её там нет. Я не могу нести ещё и её бремя поверх своего.
Мы сидим. Это не неудобно, но и не посиделки за чаем с печеньем. Айзек садится на свой стул, но через минуту встаёт и садится в кресло рядом со мной.
— Ты вернулся к работе, — нарушаю я молчание. — Не мог остаться в стороне.
— Я пытался. — Айзек качает головой. — Я был на Гавайях и посещал психолога.
Это вызывает у меня что-то вроде смеха.
— Смело.
— Я знаю, — улыбается он. — Во время всего сеанса я старался не говорить ей того, что сподвигло бы её похитить меня.
Мы становимся серьёзными.
— Как ты? — спрашивает он осторожно. Я ценю то, как Айзек принимает во внимание мои чувства, но мы слишком разрушены для таких нежных чувств. Впервые я отвечаю ему честно:
— Хреново.
Уголок рта Айзека приподнимается вверх. Только один. Это его фирменный знак.
— Но, полагаю, это лучше, чем быть похищенной, — вставляет он.
Я чувствую, как меня накрывают эмоции, интимность, неловкость. Хочу восстать против них, но не делаю. Это очень плохо сказывается на человеке, когда он постоянно борется со своими чувствами. Элгин пыталась сказать мне об этом как-то раз. Сука.
— Я слышал о твоём прогнозе...
— Всё нормально, — говорю я быстро. — Это просто... есть.
Айзек выглядит так, будто хочет сказать миллион вещей, но не может.
— Я хотел навестить тебя, Сенна. Просто не знал как.
— Ты не знал, как прийти ко мне? — спрашиваю я, слегка ухмыляясь.
Он смотрит в мои глаза, прямо в них. С таким сожалением.
— Всё хорошо, — успокаиваю его. — Я понимаю.
— Что нам теперь делать? — спрашивает он. Не знаю, спрашивает ли он о том, как мы должны жить, или как мы должны закончить разговор. Я уж точно не знаю, что делать.
— Мы поживем, и мы уйдём, — отвечаю ему. — Сделаем всё, что от нас зависит.
Айзек проводит языком по внутренней стороне нижней губы. Она чуть выпячивается вперёд и возвращается на место. Это напоминает мне о выпечке торта, когда вы открываете духовку слишком рано. Я играю с неровными краями волос, периодически поглядывая на него снизу вверх.
— У вас всё нормально? У тебя и Дафни? — я не имею права спрашивать его, вообще никакого. Особенно, если учесть, что Элгин сделала всё это из-за меня.
— Нет, — отвечает он. — Как может быть? — Айзек качает головой. — Она была понятливой. Я не могу жаловаться, но это продолжалось месяц, а потом они захотели, чтобы вернулась прежняя версия меня. Они, моя семья, — говорит мне Айзек. — Но я не знаю, как быть им. Я изменился.
Айзек всегда был честен в своих эмоциях. Я хотела бы быть такой же. Чувствую, что мне нужно что-то сказать.
— Я не разочарована, — признаюсь ему. — Я не знаю, легче ли мне от этого.
Он выглядит поражённым. Его чёрная форма морщится, когда Айзек наклоняется ко мне.
— Ты любима, — говорит он.
Любовь — это владение; то, что вы складываете из слоёв людей в вашей жизни. Но если представить мою жизнь в виде торта, он был бы бесслойный, не пропечённый, с недостающими ингредиентами. Я слишком хорошо изолировала себя, чтобы иметь чью-либо любовь.
— Я люблю тебя, — говорит Айзек. — Я полюбил тебя в тот момент, когда ты выбежала из леса.
Я не верю ему. Он воспитан так по жизни и профессионально. Увидел что-то сломанное, и ему необходимо было излечить меня. Доктор полюбил процесс.
Как будто читая мои мысли, он говорит:
— Ты должна кому-то верить, Сенна. Когда тебе говорят об этом. В противном случае, ты никогда не будешь знать, каково это быть любимой. И это печально.
— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я, наполняясь гневом. — Слишком серьёзно, чтобы говорить такие слова. Откуда ты знаешь, что любишь меня?
Айзек надолго замолкает. А потом отвечает.
— Она предложила мне выход.
— Выход? Выход из чего? — мне плевать, что я опережаю события. Это как камень, который падает между нами. Я жду стука, но его не происходит, потому что мой мозг перестаёт соображать, и комнату наклонило и немного зашатало.— Что ты имеешь в виду?
— Утром, после того, как мы открыли дверь, я нашёл в сарае записку со снотворным и шприцом. Там говорилось, что я могу уйти. Всё, что я должен сделать — усыпить тебя, впрыснуть снотворное себе, и я бы проснулся дома. Было лишь одно условие: я не должен ни с кем о тебе говорить. Ни с полицией, ни с кем-либо вообще. Я должен был сказать им, что у меня был нервный срыв, и я сбежал. Если бы я рассказал о тебе, тебя бы убили. Если бы я оставил тебя там, я мог бы вернуться домой. Я выбросил шприц и снотворное с обрыва.
— Боже мой.
Я встаю, но мои ноги меня не держат. Сажусь снова, прячу лицо в руках. Сапфира, что ты наделала? Когда я смотрю на него, состояние моей души отражается на моём лице, искажая мои черты. Она зла и печальна.
— Айзек. Зачем ты это сделал? — мой голос срывается. Я знаю, почему Сапфира сделала это. Она знала, что он не оставит меня. Знала, что, в конце концов, Айзек рассказал бы мне, и что после этого я всё пойму. Я увижу…
— Потому что я люблю тебя.
Моё лицо расслабляется.
— Я не оставил тебя потому, что не мог. Никогда не мог. — Он замолкает, а затем: — …только если ты вынуждала меня. И если бы я знал тебя тогда лучше, я бы не оставил тебя. Я думал — это то, что тебе нужно. Но ты не знала себя. Я знал тебя. Ты нужна мне, а я позволил тебе оттолкнуть себя. И поэтому мне очень жаль.
Он сжимает губы вместе и у него на лбу выступает вена.
— Я тоже получил ещё один шанс, — добавляет Айзек. — Она дала мне ещё один шанс не уйти. Так что я воспользовался им.
— Ты говоришь что Сапфира…
— Я ничего не говорю о Сапфире, — обрывает он меня. — Она сделала то, что сделала. Мы не можем этого изменить. Жизнь случается. Иногда сумасшедшие люди похищают вас и делают частью своего личного психологического эксперимента.
Звук, который вырывается из моего горла, является отчасти смехом, отчасти стоном.
— Она хотела увидеть чего стоит любовь перед испытаниями.
Любовь не уходит. Она принимает на себя все невзгоды.
Не знаю, почему Сапфира хотела испытать любовь. Чтобы что-то показать мне, или, чтобы показать себе. Интересно. Кем она была. Кто тот человек, который построил тот дом для неё. Но она играла с нашей жизнью, и я ненавижу её за это. Айзек пропустил рождение дочери и несколько месяцев её жизни из-за того, что сделала Сапфира. Мы чуть не умерли из-за того, что она сделала. Но это изменило меня. Изменения, которые Айзек начал, прежде чем я подала судебный приказ, чтобы отдалить его, а Сапфира Элгин закончила в том доме, в снегу.
Часть меня благодарна ей, и от этого признания мне очень плохо.
В день отъезда я нахожу коричневый конверт на лобовом стекле. На мгновение мне кажется, что я получила штраф за парковку и до сих пор умудрилась не заметить его. Но когда я поднимаю стеклоочиститель и достаю конверт, бумага свежая, ещё не промокла от влажности воздуха Сиэтла. Конверт тяжёлый. Моя вселенная наклоняется. Я оборачиваюсь, высматриваю его в деревьях и на дороге. Знаю, его здесь нет. Я знаю. Но он был, и я его чувствую.
Всё в доме собрано, в том числе и моя звуковая система, поэтому я забираюсь в автомобиль и вставляю серебристый диск в радиоприёмник. Как раз пошёл снег, так что я открываю все окна и включаю обогрев на всю мощь, и могу наслаждаться обоими мирами. Я нажимаю «плэй» и держусь за руль. Я собираюсь сброситься с обрыва. Я знаю.
Я тяжело дышу и слушаю последнюю песню, которую Айзек когда-либо давал мне. Я слушаю его, пока моё дыхание замерзает облаком в воздухе.
А в это время снег летит в окна автомобиля.
И в это время мое сердце бьётся, а потом ноет, и снова бьётся.
Я слушаю сердце моей половинки, и потоки солёной воды капают из моих глаз. Он говорит со мной через песню. Также как делал всегда. Это тяжело осознавать, но я больше никогда не увижу Айзека и не услышу его музыку, которая разбудила меня от долгого, беспокойного сна. Тени всё ещё преследуют меня. И я знаю, что когда проснусь, крича от кошмаров среди ночи, Айзек не залезет в постель позади меня, чтобы прогнать их прочь вместе с запутанным состоянием, каким он меня любит. Песня разрушает меня. Наша космическая любовь, наша космическая связь.
Ник был не прав насчёт меня. Наличие Испорченной Крови не убило меня, а спасло. Моя вена привлекла Айзека. Он был светом и последовал за мной в темноту. Стал тьмой, чтобы нести тяготы, которые выпали на мою долю. Айзек спас меня от себя, но, в конце концов, никто не мог спасти меня от рака.
Я неизлечима. Смешное слово. Рак может убить моё тело, но не может убить меня. У меня есть душа. У меня есть вторая половинка. Мы парим; как перелётные птицы. Но, прежде чем придёт завтра, я хочу увидеть цвета — цвета Италии, Франции и Швеции. Хочу увидеть северное сияние. И когда умру, я знаю, что останется невидимая красная нить, соединяющая меня с моей второй половинкой. Она может запутаться и может растянуться, но никогда не порвётся. Когда я умру, то отправлюсь в свет. И когда-нибудь Айзек найдёт меня, потому что он такой.
Я кладу письмо в его почтовый ящик и поднимаю вверх маленький красный флажок.
«Дорогой Айзек,
Я, наконец, поняла твои татуировки. Я никогда не говорила, насколько они беспокоили меня, но иногда, в том доме в снегу, ты ловил меня за разглядыванием их, и я видела скрытую улыбку на твоём лице. Ты знал, что я пыталась их разгадать. Когда я спросила тебя об этом, ты сказал, что мы все связаны чем-то, потому что нам нужно что-то, что не даст нам развалиться. То, что ты обернул вокруг своей души, является результатом борьбы, вот, что ты сказал мне. Но тогда я не поняла. Я считала это бессмыслицей до того дня, когда ты, держа меня за руку, зажал нож, и направил его в своё тело — мы вместе пронзали твою плоть.