Затем бегу обратно в ванную и меня рвёт.
Позже, когда я лежу в постели, всё еще зелёная от тошноты и слабая, я решаю больше не пытаться помочь. Это не моя сильная сторона. Хочу, чтобы меня оставили в покое, соответственно, должна оставить в покое других. Из-за того, что нам нечего делать, мы снова пытаемся подобрать код к двери.
Для утоления скуки я пытаюсь вернуться к чтению. Это не работает; у меня синдром дефицита внимания, появившийся после похищения. Мне нравится ощущать бумагу под пальцами. Звук страницы, когда я переворачиваю её. Так что я не вижу слов, но касаюсь страниц и переворачиваю их, пока книга не заканчивается. Однажды Айзек видит, как я это делаю, и смеётся надо мной.
— Почему бы тебе просто не прочитать книгу? — спрашивает он.
— Не могу сосредоточиться. Я хочу, но не могу.
Он подходит и забирает книгу из моих рук. Диван прогибается, когда Айзек усаживается рядом со мной и открывает её на первой странице. Он сидит так близко, что наши ноги соприкасаются.
Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни или это место займёт кто-нибудь другой — должны показать последующие страницы.
Закрываю глаза и слушаю его голос. Когда он читает слова «мне предопределено испытать в жизни несчастья», мои глаза резко открываются. Я хочу сказать: «Проклятье». Может быть, Дэвид Копперфилд, не так уж плох. Сейчас не первый раз, когда Айзек мне читает. Последний раз происходил в других условиях. В других, но очень похожих на эти. Он читает, пока его голос не становится хриплым. Тогда я забираю у него книгу и читаю, пока мой тоже не хрипнет. Мы отмечаем место, где остановились, и откладываем её до завтра.
Ничего не происходит в течение нескольких недель. Мы разработали рутину, если это можно так назвать. Всё вроде для того, чтобы оставаться в здравом уме изо дня в день и выжить. Я называю это Циклом Здравомыслия. Когда вы заперты, вам нужно как-то убить время, или же вы начнёте чувствовать покалывания, как тогда, когда сидите в одном и том же положении слишком долго, и ваши ноги пронзают иголки. А когда тому же подвергается ваш мозг — это верный путь к психушке. Поэтому мы стараемся поддерживать рутину. Или только я, по крайней мере. Айзек выглядит так, будто ему вот-вот потребуется «Галоперидол» (прим.пер.: лекарство от шизофрении) и обитая палата. Он делает кофе по утрам, так было решено. В кладовой огромный мешок кофе в зёрнах и несколько банок растворимого. Доктор использует зёрна, говоря, что когда мы используем всё топливо в генераторе, можно будет греть воду для быстрорастворимого кофе над огнём. Когда... не если.
Мы пьём наш кофе за столом. Обычно в тишине, но иногда Айзек говорит, чтобы заполнить тишину. Мне нравятся эти дни. Он рассказывает мне о случаях, с которыми сталкивался... сложные операций, пациенты, которые выжили, и те, кто нет. После этого мы едим завтрак: овсянку или яичный порошок. Иногда крекеры с вареньем. Затем расстаёмся на несколько часов. Я ухожу наверх, доктор остаётся внизу. Обычно я использую время, чтобы принять душ и посидеть в комнате с каруселью. Не знаю, почему сижу там, может, чтобы сосредоточиться на странности всей ситуации. После этого мы меняемся. Мужчина поднимается, чтобы принять душ, а я спускаюсь посидеть в гостиной. Вот тогда я делаю вид, что читаю книги. Мы встречаемся на кухне пообедать. Мы знаем, что время обеда по голоду, а не по положению солнца или часам. Тик-так, тик-так.
На обед консервированный суп или тушёная фасоль, приготовленные с хот-догами. Иногда Айзек размораживает хлеб, и мы едим его с маслом. Я мою посуду. Он наблюдает за снегом. Мы пьём ещё кофе, затем я поднимаюсь на чердак, чтобы поспать. Не знаю, что доктор делает в это время, но когда я снова спускаюсь вниз, он беспокойный. Хочет поговорить. Я использую лестницу для тренировки, поднимаюсь вверх и вниз. Каждый день я обегаю дом изнутри, делаю приседания и отжимания, пока не чувствую, что не могу двигаться. У нас много часов между обедом и ужином. В основном мы просто бродим по комнатам. Ужин — это большое событие. Айзек готовит три блюда: мясо, овощи и что-то из углеводов. Я с нетерпением жду его ужины, не только из-за еды, но и ради развлечения. Спускаюсь вниз пораньше и усаживаюсь за стол, чтобы наблюдать, как мужчина готовит. Как-то я попросила его озвучить всё, что он делает, чтобы я могла представить, что нахожусь на кулинарном шоу. Айзек сделал, но только изменил свой голос, акцент и говорил в третьем лице.
« Айзиикэвозьметэсейчасээтотэкусокэмяса и эзажаритэнаэмасле и.... ».
Каждые несколько дней, когда настроение лёгкое, я прошу другого Айзека приготовить мне ужин. Мой любимый — Рокки Бальбоа (Прим. ред.: «Ромкки Бальбома» — художественный фильм, снятый режиссёром Сильвестром Сталлоне, который является автором сценария и исполняет главную роль. Является шестой частью в серии фильмов о боксёре Рокки Бальбоа), в котором мужчина называет меня Эдриан и имитирует ужасную попытку Сильвестра Сталлоне говорить с филадельфским акцентом. Таковы наши лучшие вечера — маленькие всплески среди плохих. Во время плохих мы не разговариваем вообще. В эти дни снег громче похищенных заложников.
Иногда я ненавижу его. Когда Айзек моет посуду, то встряхивает каждый предмет, перед тем как убрать на сушилку. Вода брызгает повсюду. Пару капель всегда попадает мне в лицо. Я вынуждена удаляться из комнаты, чтобы не разбить тарелку о его голову. Он напевает в душе. Внизу я слышу его повсюду, в основном «АС/ДС» и «Journey» (Прим. ред.: американская рок-группа
, образованная в 1973 году бывшими участниками « Santana
»). Айзек носит не соответствующие носки. Прищуривает глаза, когда читает, а потом утверждает, что у него нет проблем со зрением. Опускает крышку унитаза. Странно смотрит на меня. На самом деле странно. Иногда я ловлю его на этом, и он даже не пытается отвернуться. От этого моё лицо и шея покалывает, и они горят. Айзек едва издаёт шум, когда движется. Мужчина всё время подкрадывается ко мне. Когда вы похищены, быть очень тихим, когда входишь в комнату — плохая идея. В результате он получил бесчисленные удары локтём в рёбра и шлепки.
— Тебя раздражает что-то из того, что я делаю? — однажды спрашиваю у него. Мы оба в раздражительном настроении. Айзек пытается увильнуть, я преследую его. Мы сталкиваемся друг с другом, когда я выхожу из кухни, а он из маленькой гостиной. Мы замираем в пространстве между двумя комнатами.
— Ненавижу, когда ты в отключке.
— Я не делала этого уже долгое время, — оправдываюсь я. — Четыре дня, по крайней мере. Дай мне что-то более существенное.
Он смотрит в потолок.
— Ненавижу, когда ты наблюдаешь за тем, как я ем.
— Хах! — вскидываю руки в воздухе, что совершенно мне несвойственно. Айзек фыркает.
— Во время еды у тебя слишком много правил, — говорю ему. В моём голосе веселье. Даже я могу его слышать. Айзек прищуривается, будто что-то беспокоит его, но он, кажется, отметает это.
— Когда я встретил тебя, ты не слушала музыку со словами, — произносит доктор, скрестив руки на груди.
— Какое это имеет отношение?
— Почему бы нам не обсудить за перекусом? — он указывает на кухню. Я киваю, но не двигаюсь. Айзек делает шаг вперёд и оказывается невероятно близко. Я делаю два шага назад, позволяя ему пройти в кухню. Он выкладывает крекеры на тарелку с небольшим количеством вяленой говядины и сушёных бананов, и ставит её между нами. Он делает шоу из поедания крекера, прикрывая рот рукой в притворном смущении.
— Ты живёшь по правилам. Мои просто более социально целесообразны, чем твои, — говорит Айзек.
Я усмехаюсь.
— Очень сильно стараюсь не смотреть, как ты ешь, — отвечаю ему.
— Я знаю. Спасибо за усилия.
Беру кусочек банана.
— Открой рот, — говорю я. Айзек делает это без вопроса. Бросаю банан в рот. Тот попадает в нос, но я поднимаю руки в триумфе.
— Чего празднуешь? — он смеётся. — Ты промахнулась.
— Нет. Я целилась в нос.
— Мой ход.
Я киваю и открываю рот, наклоняя голову вперёд, а не назад, чтобы сделать всё для него тяжелее.
Банан приземляется прямо мне на язык. Я мрачно жую.
— Ты хирург. Твоя точность безупречна.
Он пожимает плечами.
— Я могу победить тебя, — говорю ему, — в чём-то. Знаю, что могу.
— Никогда и не говорил, что ты не можешь.
— Ты подразумеваешь глазами, — хнычу я. Кусаю внутреннюю сторону щеки, пока пытаюсь что-нибудь придумать. — Жди здесь.
Несусь вверх по лестнице. У подножия кровати в карусельной комнате есть металлический сундук. Ранее я нашла там игры, пару паззлов, даже несколько книг по анатомии человека и как выжить в дикой природе. Разбираюсь с его содержимым и вытаскиваю два паззла. В каждом из них по тысяче частей. На одном изображены два оленя на скале. На другом «Где же Уолдо в зоопарке» (Прим. пер.: Уолдо — герой серии книг «Где же Уолдо?»). Я несу их вниз и бросаю на стол.
— Гонка паззлов, — заявляю я. Айзек выглядит немного удивлённым.
— Серьёзно? — спрашивает он. — Ты хочешь сыграть в игру?
— Серьёзно. И это паззл, а не игра.
Айзек откидывается назад и вытягивает руки над головой, пока раздумывает над этим.
— Мы делаем перерыв в одно и то же время для туалета, — говорит он твёрдо. — И я беру оленей.
Я протягиваю ему руку, и он её пожимает.
Десять минут спустя мы сидим напротив друг друга за столом. Он настолько большой в окружности, что там достаточно места для нас обоих, чтобы расположиться с нашими паззлами на тысячу штук. Айзек ставит между нами две кружки кофе, прежде чем начать.
— Нам нужны правила, — объявляет он. Я скольжу рукой по кружке и просовываю палец в ручку.
— Какие, например?
— Не используй со мной этот тон.
Когда я улыбаюсь, моё лицо ощущается натянутым. Улыбка не такая, как мой маниакальный смех в первый день, когда мы проснулись здесь, и, вероятно, впервые, когда моё лицо вытягивается вверх.