Сиделка приблизилась к врачам и вручила мою карточку одному из молодых людей, очевидно, главному ассистенту доктора Освальда. Молодой человек прочитал мое имя, отделился от прочих я направился ко мне, вертя в пальцах карточку из бристольского картона.
- Мадам Буссардель? - спросил он.
- Да, мсье. Я хотела бы, если возможно...
- Я доктор Освальд.
От удивления я на миг забыла все приготовленные заранее фразы. Передо мной стоял юноша нервического склада, в узком белом халате; лишь проницательные глаза, усталые веки и седина на висках свидетельствовали о том, что его уже зрелый ученый, привыкший отвечать за свои решения.
- Поверьте, доктор, я сама сознаю нескромность своего появления...
Он прервал меня.
- Я вас отлично понимаю и ничуть не удивляюсь.
Я тоже, я тоже все поняла сразу. Слава богу, это не доктор Мезюрер с его бородкой! Этот уверенный голос, эта речь без обиняков, весь его вид говорили о полном душевном равновесии; такою гармонией, но только физической, веет от иных прославленных спортсменов... Я поняла, что он меня выслушает. Внимание, которое я прочла в его взгляде, уже сейчас показалось мне не просто обычной профессиональной любезностью. И потом, мы почти однолетки... Нет, я хорошо сделала, что пришла к нему.
Он подвел меня к стеклянной двери своего кабинета, открыл ее.
- Доктор, многие пришли раньше меня.
- Знаю, - ответил он и, как бы желая убедить меня, добавил: - Но вам следует как можно быстрее вернуться к мужу.
Слегка надавив ладонью мне на плечо, он подтолкнул меня к дверям, и я послушно переступила порог его кабинета. Ученики почтительно отошли в сторону: они поняли, что это не обычная врачебная консультация. Сердце как бешеное билось в моей груди, но биение его стало чуть спокойнее, когда я уселась напротив врача, который сразу же заговорил.
- Мадам, я сумею сообщить вам нечто более определенное только нынче вечером. Утром во время консилиума мы не обнаружили пока никаких осложнений.
- Знаю, доктор. Сиделка, которая дежурит при моем муже, уже сообщила мне об этом. Но я жду от вас сведений иного рода... Каждая минута вашего времени драгоценна, поэтому я сразу перейду к сути дела... К доктору Мезюреру, по личным мотивам, я не хочу обращаться... Простите меня, пожалуйста, я волнуюсь...
Мне стало жарко. Я скинула меховой палантин. Доктор Освальд поднялся и шире открыл окно... Струя свежего воздуха подействовала на меня благотворно.
- Вы ждете от меня разъяснений? - произнес врач, садясь на свое место.
- Да... Не стоит говорить, что все вами сказанное...
Жестом руки он не дал мне докончить обычное заверение.
- Разъяснений по поводу чего, собственно?
- Но, доктор... по поводу несчастного случая... вернее, сопутствовавших ему обстоятельств.
- Боюсь, я не сумею полностью удовлетворить вашу просьбу. О состоянии больного я уже высказался. Что же касается причин, то вы сами должны понять...
Теперь, когда я уже немного отдышалась, я была просто не в силах сдерживаться, мне хотелось поскорее дойти до сути деда и облегчить моему собеседнику его задачу; поэтому я почти крикнула:
- Но ведь меня считают моральной виновницей несчастного случая! Мне известна версия нашей семьи: мой муж узнал, что ребенок, которого я жду, не его, и, сраженный якобы этим известием, решился на страшный поступок.
- Какой поступок?
- Ах, значит, вы не верите?
Он не ответил. Я продолжала:
- У меня самой достаточно веские причины не верить. Равно как я не верю и в то, что тут сыграло роль открытие тайны, ибо для него это не была тайна. Мой муж знал, что я беременна, и беременна от другого...
- Мадам...
- Я отлично все понимаю, доктор. Я не настолько наивна, чтобы пытаться заставить вас сказать мне то, о чем, я вижу, вы решили промолчать. Хотя, в конце концов, я его жена, и будь я здесь... Но это уж другое дело. Считаете ли вы, что я имею право знать если не причины несчастного случая, то по меньшей мере как он произошел? Как, наконец, в действительности он мог упасть из окна? Не можете ли вы, не можете ли вы, как врач, ответить на этот вопрос?
Он отвернулся. Я терпеливо ждала. Наконец он заговорил, медленно, взвешивая каждое слово:
- Вы так же хорошо, как и я, знаете, что речь идет о сверхчувствительной натуре. В комнате, куда он удалился, чтобы успокоиться и прийти в себя, у него началась тошнота. Он открыл окно, оперся о подоконник, его вырвало, он высунулся сильнее, и его снова вырвало. От этих потуг, от прилива крови к голове сознание затмилось, он высовывался все больше и больше и потерял равновесие. Вот и все.
У меня перехватило дыхание. Перед моими глазами встала вся эта картина, и я почуяла за ней нечто большее, чем обычное волнение... Ксавье, один, у моего окна, загнанный, затравленный, доведенный до такого отвращения, что у него начинается рвота и он падает вниз... Я почти не слушала доктора, объяснявшего, как были установлены подробности катастрофы: следы рвоты на карнизе третьего этажа и также на кустах, куда рухнуло тело...
- Но что такое ему могли сказать?.. Что они ему сделали, что так сломило его?..
Доктор Освальд неопределенно махнул рукой и тем напомнил мне о своем присутствии. Впрочем, вовсе не ему я адресовала свой вопрос. И я отлично знала, что больше он мне ничего не скажет. Этот человек знал то, чего не знала я, и я была бессильна заставить его говорить. Я чувствовала его симпатию ко мне, чувствую ее и сейчас, равно как и отказ его продолжить разговор.
Так я и осталась при своем неведении. Между сообщением доктора и тем, что сказала мне тетя Луиза, осталась зиять пустота. Несовместимы были эти варианты.
Я поднялась с места и застыла, как час назад на улице Ренкэн. Пора мне наконец уйти. Я уже видела, как открываю, нет, вламываюсь в дверь спальни тети Эммы; как это я могла не начать с нее!
Я поблагодарила доктора за его любезность. Извинилась, что отняла у него столько времени. Распрощалась с ним.
Подошла к двери, открыла ее. На стуле в коридоре сидела тетя Луиза.
- Стало быть, ты знала, что я здесь? Тебе сказала сиделка? Как мило с твоей стороны, тетя Луиза, что ты приехала сюда за мной, но нам с тобой сидеть некогда, я очень спешу.
- Куда ты едешь, Агнесса?
- На авеню Ван-Дейка.
Мы шли по длинному коридору; тетя Луиза семенила рядом, стараясь делать шаги покрупнее, чтобы не отстать от меня.
- Послушай, Агнесса... На авеню Ван-Дейка, к Ксавье?
- Нет. Сначала побеседую с тетей Эммой. И не пытайся меня отговаривать. Мне не удалось узнать правды, ее от меня скрывают, а от тети Эммы я ее сумею добиться.
- Не стоит вам встречаться!
- Я знаю, она наговорит мне разных неприятностей... Но она мне все равно скажет, что произошло между ней и Ксавье.
- Нет, Агнесса!
- Поверь, скажет!
- Нет! Не нужно вам говорить! Сама Эмма меня сюда послала.
Я остановилась, оглянулась. В спешке я обогнала тетю. Она остановилась тоже и, тяжело дыша, положила руку на грудь. Я подошла к ней. Она оперлась о стеклянную перегородку. Тут только я заметила ее волнение, ее округлившиеся от страха глаза, ее небрежный туалет. Она накинула пальто прямо на халат, в котором я видела ее час назад у нее дома.
- Тебя тетя Эмма прислали? Ко мне - прислала?
- Агнесса, давай уйдем отсюда. Здесь люди. На нас глядят.
Я открыла стеклянную дверь. Мы спустились по двум ступеням и очутились в саду. Тетя Луиза добралась до скамейки, стоявшей у стены, и тяжело рухнула на деревянное сиденье.
- Говори, что тебе поручили мне сказать!
- Потерпи секундочку, дай прийти в себя, умоляю...
Тетя жадно глотала воздух широко открытым ртом, она вся как-то обмякла.
- Я прямо сама не своя от всей этой истории... Не создана я для таких драм...
И она заплакала. Я села рядом с ней. Я успокаивала ее, подбадривала. Наконец тетя заговорила:
- Вот что я тебе скажу, Агнесса... Как только ты ушла, меня в дрожь бросило при мысли о твоем объяснении с тетей Эммой... Я помчалась на авеню Ван-Дейка. Тебя там не оказалось. Я сочла благоразумным предупредить о твоем намерении Эмму. Она ответила, что ни за какие блага мира не согласится тебя принять. Я ей сказала, что, на мой взгляд, ты на все решилась. И потом я тебя знаю: уж если ты что задумала... Тут Эмма тоже встревожилась ей стала искать способа избежать сцены. Ну и послала меня переговорить с тобой.
- Бедная моя тетя Луиза, напрасны все твои старания. Но раз ты ничего не знаешь и лишь одна тетя Эмма может мне сказать...
- Подожди ты! Об этом и речь... Ах, господи, боже мой, ну зачем меня понесло на авеню Ван-Дейка, сидела бы я лучше дома!
- В конце концов, к чему ты клонишь?
- К тому и клоню. Но обещай мне, Агнесса, что ты спокойно выслушаешь все до конца.
- Хорошо, обещаю.
- Эмма мне рассказала, что там у них произошло.
- Как так?
- Да, рассказала, чтобы я тебе все передала и чтобы ей самой с тобой не говорить.
- И что же?
- То, что она сказала Ксавье, и то, что его особенно взволновало, это... это как раз то доказательство, о котором я тебе говорила. Желая убедить его, что он не может быть отцом, она открыла ему одну очень важную тайну, которой он не знал. Ну, как бы получше выразиться? Словом, Агнесса, Ксавье... Ксавье не обладает всеми необходимыми для настоящего мужчины качествами.
- Что ты мне рассказываешь? Просто смешно! Ксавье абсолютно нормален в этом отношении! Он был моим мужем в самом настоящем значении этого слова.
- Да, милочка. Но он не может иметь детей.
И хотя мне казалось, что я брежу, что я буквально стала жертвой кошмара наяву, в мое сознание вторгались слова, которым эта больничная атмосфера придавала какое-то ужасное правдоподобие: ...в Давосе в отроческом возрасте появились симптомы туберкулеза гениталий... операция блестяще удалась, но не прошла бесследно, осталось сужение семенных каналов... Мальчик выздоровел, вырос, стал мужчиной, как становятся мужчинами все мальчики... вполне здоровым человеком, который и чувствует себя вполне здоровым и знает, что он настоящий мужчина, но который не может быть