Озил.
Затем я вышла из оцепенения и попросила сделать селфи с как можно большим количеством из них, включая тренера Эмери.
Я в оцепенении смотрю на фотографию, пока мы с Эйденом сидим за ранним ужином. Мы в том же кафе-ресторане, что и в прошлый раз. Снизу доносится какая-то неразборчивая болтовня. На верхнем уровне тихо. Только пожилой джентльмен сидит у окна, читает книгу и потягивает кофе.
Мои пальцы пробегают по телефону. Я не могу поверить, что улыбалась как нормальный человек и на самом деле не облизала парней. Озил даже положил руку мне на плечо.
– Дядя будет ооочень ревновать, когда я покажу ему это. – Я рассеянно отпиваю из своего стакана с апельсиновым соком. – Я так хочу позлорадствовать по поводу встречи со своими кумирами.
– Ты закончила? – Эйден, похоже, не впечатлен. Он был в плохом настроении с тех пор, как практически вытащил меня из раздевалки.
Я перевожу взгляд с телефона на него. Он снял свою спортивную куртку, оставшись в белой рубашке с закатанными до локтей манжетами. Вид его сильных предплечий и татуировок завораживает меня каждый раз. Он запихивает в рот картофель фри и свирепо смотрит на мой телефон.
Кажется, мой энтузиазм не произвел на него впечатления, но я все равно улыбаюсь. Встреча с игроками «Арсенала» – это такой потрясающий момент в моей жизни! Я даже не думала, что это возможно, если только я не буду годами топтаться перед стадионом в надежде сфотографироваться.
Однако при наличии нужных связей и фамилии Кинг все может быть возможно. Эйден сказал, что президент «Арсенала» – друг семьи. Конечно, так оно и есть. Иначе Эйден не смог бы провести меня вальсом прямо в раздевалку команды.
– Спасибо, что отвез меня туда, – говорю я. – Это сделало мой день лучше. Нет, мой год!
Он хмыкает в ответ и продолжает запихивать картофель фри себе в глотку.
– Перестань пялиться в свой телефон и ешь. Ты даже не притронулась к еде.
– Ооокей. Ты говоришь совсем как тетя. – Я кладу телефон на стол и принимаюсь за салат. – Из-за чего ты так расстроен?
– Ты делаешь вид, будто не знаешь?
– Э-э… не совсем? Кажется, после того, как ты был в раздевалке, что-то пошло не так.
– Не боготвори других мужчин в моем присутствии. Мне это не нравится.
Взрыв смеха вырывается из моего горла.
– Ты ревнуешь, могущественный Кинг?
– Черт возьми, я действительно ревную. Я так привязан к тебе, что это сводит меня с ума.
Я сдерживаю ухмылку и пытаюсь наколоть на вилку салат. Неужели это так неправильно, что мне нравится сводить его с ума? Я кайфую от этого чувства и, как любой наркоман, хочу большего.
– Так вот почему ты ударил Ксандера и угрожал Коулу?
Он прекращает есть, слегка прищурившись, прежде чем одарить меня дьявольской угрожающей улыбкой.
– Ты думаешь, это забавно – злить меня?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Так вот почему ты устроила то шоу с Нэшем?
– Мы с Коулом обсуждали философские теории.
– Например?
Моя голова наклоняется. Коул сказал, что книга Сартра «Тошнота» принадлежит Эйдену.
Я все еще не думаю, что он из тех, кто интересуется философией.
– Экзистенциализм, – говорю я. – Когда-нибудь слышал о таком?
– Скучно и нелогично. Дальше?
Я играю вилкой на тарелке. Если бы он считал это скучным и нелогичным, он бы не стал хранить экземпляр «Тошноты». Я чертовски уверена, что он вернул свой в библиотеку, как только закончил с ним.
– Ты когда-нибудь читал какую-нибудь книгу Жан-Поля Сартра? – подсказываю я.
– Несколько. – Он молчит так долго, что я думаю, он закончил говорить. – Моя мать питала слабость к французским философам.
Что с ней случилось?
Вопрос вертится у меня на кончике языка, но я сомневаюсь, что он на него ответит, и я не хочу показаться назойливой, поэтому спрашиваю:
– Что еще ей нравилось?
– Я. – Он улыбается, казалось, погруженный в свои мысли. – Я думаю, что я единственный человек, который ей нравился.
– А как насчет твоего отца?
– Может быть, в какой-то момент, но я никогда не был свидетелем этого. Она дистанцировалась от Джонатана так же сильно, как он дистанцировался от нее. Его работа была на первом месте. Его брат, Лев и я заняли второе место. Она всегда была последней.
Мое сердце сжимается при мысли о молодом Эйдене и его маме, которых отец игнорирует из-за работы. Но в то время у него, по крайней мере, была мать. Возможно, его трансформация началась после того, как он потерял ее. Это означает, что я права, предполагая, что смерть Алисии Кинг сыграла значительную роль в формировании его девиантной личности.
– Я понимаю, что значит иметь родителей-трудоголиков, – сочувственно говорю я.
– Твои настоящие родители были трудоголиками?
– Я не знаю. – Всякий раз, когда их упоминают, меня пронзает острая боль. Может быть, именно это чувствует Эйден, когда говорит о своей матери.
– Что значит «ты не знаешь»?
– Я же говорила тебе, что не помню своей жизни до пожара. Единственные родители, которых я помню, – это тетя Блэр и дядя Джексон.
На его лице появляется задумчивое выражение. Оно исчезает так быстро, что я бы его и не заметила, если бы не наблюдала за ним так пристально.
– Я понял.
– Хреново иметь родителей-трудоголиков.
Он приподнимает плечо.
– Не совсем. Джонатан может быть трудоголиком сколько угодно. Я все равно уезжаю в колледж.
Я пережевываю салат, прежде чем заговорить.
– Ты собираешься профессионально заниматься футболом?
Он смеется, и это самый сексуальный звук, который я когда-либо слышала.
– Ты действительно думаешь, что Джонатан Кинг позволит своему единственному сыну стать футболистом?
– Но он позволил твоему кузену.
– При условии, что он одновременно учится в университете.
– Оу.
– Мне нравится футбол, но он никогда не был моей конечной целью. Это короткая карьера, и она незначительна в общей схеме вещей. Джонатан и я согласны с этим.
Я возвращаюсь к ковырянию в своей еде.
– Тогда какие у тебя планы относительно колледжа?
– Оксфорд. – Кажется, ему скучно.
Моя вилка застывает на тарелке. Невидимые руки сжимают мою грудь. Почему знание того, что мы будем на разных концах страны, причиняет такую боль?
Я заставляю себя улыбнуться.
– Ух ты. Тебе действительно нужно усердно потрудиться для этого.
– Как ты думаешь, почему я остаюсь в первых пяти процентах? – Он подмигивает.
Иногда я забываю, что он один из лучших студентов в КЭШ.
– Твой отец перекидывается парой слов с учителями?
– Моему отцу не нужно ничем перекидываться. Они бы сделали это сами. – Он отхлебывает колу. – Впрочем, мне не нужен толчок. Я могу получить баллы.
– Правда? – мой голос звучит так же подозрительно, как я себя чувствую. – Я не видела, чтобы ты занимался даже во время выпускных экзаменов.
Он хихикает, в глазах поблескивает озорство.
– Ты меня сталкеришь.
– Я просто говорю, что те, кто входит в первую десятку, больше заботятся о своих оценках, чем ты.
– Это потому, что вы, ребята, работаете усерднее, вместо того чтобы работать умнее. Что тебе даст рабская работа ради оценок?
– Я не знаю, – издеваюсь я. – Хорошие университеты?
– И что потом? Элитную работу. Дорогой дом в элитном районе. Немецкий автомобиль. Жену. Детей. Сплошное клише. Что после?
Кажется, ему наскучил весь этот список, но, с другой стороны, почему бы и нет? С самого своего рождения он уже знает, что у него будет все это, не прилагая никаких усилий. Ему было суждено стать наследником.
Кто-то другой, возможно, и почувствовал бы это давление, но Эйден – полная противоположность. Он живет ради испытаний, поэтому все намеченное будущее, должно быть, выглядит таким унылым в его глазах.
– Если бы все зависело от тебя, что бы ты сделал? – я спрашиваю.
Он резко поднимает голову, как будто его застали врасплох, затем ухмыляется.
– Похитил тебя в свою пещеру.
– Я серьезно. – Я ударяю его по ноге под столом и делаю глоток воды, чтобы смочить пересохшее горло.
– Я тоже серьезно. Ты – единственное, что разрывает бесконечный порочный круг.
Я захлебываюсь водой, и она забрызгивает стол и мою куртку.
Эйден смеется и протягивает мне салфетку.
– Господи.
Вместо того чтобы отдать мне салфетку, он протягивает руку и вытирает мои щеки и вокруг рта, пока я смотрю на него.
Где-то на середине салфетка выскальзывает, и он проводит пальцами по моим щекам. Затем он опускает их на мою нижнюю губу, проводя по ней кончиками пальцев, в то время как его пылающий взгляд пожирает мой рот.
Каждый удар моего ноющего сердца подобен удару молнии. Мои бедра сжимаются в тщетной попытке прогнать пульсацию.
– Эйден…
– Да, сладкая? – Его внимание не отрывается от моих губ.
– Мы на публике. – Мой шепот едва слышен из-за неровного биения моего сердца.
– Я даже не целую тебя, – говорит он слегка хрипловатым тоном. – Я всего лишь невинно вытираю воду.
Да, точно.
Я пытаюсь контролировать свое дыхание, но безуспешно.
– В тебе нет ничего невинного.
– Но в тебе так много невинности, сладкая. – Он наклоняется, чтобы прошептать горячие, знойные слова. – И у меня возникает искушение запятнать тебя.
Это должно было напугать меня, и, возможно, так бы и было несколько недель назад, но сейчас я могу только чувствовать, что падаю сильнее и быстрее, чем кто-либо. Мои соски напрягаются, и я так рада, что куртка униформы достаточно толстая, чтобы скрыть мою реакцию на него и его слова.
Что-то мелькает сбоку от меня. Я поворачиваю голову к окну, но там никого нет, кроме мужчины, который все еще читает свою книгу и потягивает кофе.
– Что? – Эйден берет меня двумя пальцами за подбородок и поворачивает лицом к себе.
– Клянусь, кто-то только что наблюдал за нами.
– Я бы их увидел. Снаружи никого нет.