Едва скрываемая ярость выливается в горячее, обжигающее пламя. Это может быть потому, что я видела, как этот же засранец приставал к Ким, или из-за того, как Эйден прикасался ко мне, как будто имел на это полное право.
Я повышаю голос, свирепо глядя на Ксандера.
– Ты разрушал жизнь Ким в течение долбаных лет без всякой причины. Пришло время кому-нибудь положить конец твоей избалованной, богатой заднице. Мне все равно, сын ты министра или, черт возьми, член королевской семьи. Если ты не будешь держаться от нее подальше, ты пожалеешь об этом.
Тишина.
Долгая, густая, похожая на туман тишина.
Ксандер изучает меня, приподняв бровь, в то время как Эйден остается бесстрастным. Если бы он не был так близко, я бы подумала, что он меня не услышал.
Чем дольше они остаются безучастными, тем сильнее мой пульс колотится в горле. Это чудо, что я не начинаю топтаться на месте.
– Телефон у нее в лифчике. – Эйден нарушает тишину ровным тоном. – Ты хочешь, чтобы я достал его, или сам справишься?
– Я не знаю, – размышляет Ксандер. – Давай бросим монетку.
– Как насчет того, чтобы ты подержал ее для меня? – взгляд Эйдена блуждает по моей груди.
Я инстинктивно скрещиваю руки.
Ксандер не произносит ни слова. Он заламывает обе мои руки за спину. Он настолько самонадеян, что сжимает оба моих запястья одной рукой. Моя грудь выдвигается вперед, прямиком под взгляд его пылающих глаз.
Темных, металлических глаз.
Глаз демона.
Я пытаюсь сопротивляться, но Ксандер сжимает хватку до тех пор, пока не становится невозможно пошевелиться, не говоря уже о борьбе.
– Что ты делаешь? – шиплю я дрожащим голосом.
Темный взгляд Эйдена встречается с моим.
В нем так много всего.
Так много ненависти.
Так много жестокости.
Так много… зла.
Он не прерывает зрительный контакт, когда срывает ленту с моего горла. Я ахаю, когда ткань падает на землю.
– Я буду кричать! – Я визжу от напряжения, хотя знаю, что здесь меня никто не услышит.
– Мы любим крики, – шепчет Ксандер мне на ухо. – Кричи, Отмороженная.
Уголки губ Эйдена изгибаются в ухмылке, как будто он соглашается.
Мы любим крики.
Я думаю, меня сейчас стошнит.
Как я могла не подумать о таком исходе, когда загоняла себя в такую ситуацию? Я должна была знать, что ничего хорошего из конфронтации с Эйденом и Ксандером не выйдет. Эти помешанные не заботятся о моральных устоях или общественных стандартах.
Их воспитывали в убеждении, что они выше всех остальных.
Если они попадали в беду, влияние их родителей выводило их из нее невредимыми. Как и в случае с Леви Кингом, школа извинилась за то, что он сделал.
Их моральные принципы искажены и размыты. Черт возьми, возможно, их вообще не существует.
Как я могла так глупо предположить, что у них тот же моральный уровень, что и у меня?
Глупая, глупая я.
Если я хочу выбраться из этого с минимальным ущербом, тогда мне нужно опуститься до их уровня и попытаться увидеть все с их искаженной точки зрения.
Они отморозки, а это значит, что они получают удовольствие от борьбы своей жертвы.
Я проглатываю свою гордость и прекращаю попытки освободиться.
Эйден наклоняет голову набок, слегка подергивая левым глазом. Я распознаю первый жест как созерцание, но я не уверена, что означает это подергивание. Это гнев? Раздражение? Что-то еще?
Будь он проклят – как трудно его читать!
Эйден подходит ближе, так что его грудь почти касается моей.
– Ты гордая маленькая штучка, не так ли, Отмороженная?
Я ошеломлена сменой темы. Я думала, это дело в телефоне?
– Тебе насрать на всех. Разгуливаешь здесь с этим своим поднятым подбородком, как будто никто здесь не заслуживает твоего времени. – Он тянет за выбившуюся светлую прядь моих волос и вертит ее в пальцах, наблюдая за ней с маниакальным интересом. – Такая… холодная.
Чем сильнее он накручивает прядь, тем больше у меня спирает дыхание. Я не знаю, играет ли он или собирается вырвать ее из моего черепа вместе со скальпом.
Темное, вызывающее клаустрофобию ощущение сжимает центр моей груди.
Я бы солгала, если бы сказала, что мне не было страшно. Даже когда я держалась подальше от него, я всегда замечала скрытые темные наклонности за металлическими глазами Эйдена.
Он заправляет прядь волос мне за ухо. Случайному прохожему это показалось бы любящим, заботливым жестом, но со стороны Эйдена это затишье перед бурей.
Звук самолетов, подслушанный прямо перед бомбежкой.
Легкое движение земли прямо перед землетрясением.
– Скажи мне, Отмороженная. Какие твои тревожные кнопки? Чего ты боишься, а?
Тебя!
Я проглатываю крик, вздергиваю подбородок и встречаюсь взглядом с Дьяволом.
Он сжимает мою челюсть между большим и указательным пальцами.
– Скажи. Мне.
Когда я сохраняю свое право на молчание, что-то мелькает в лице Эйдена. Но оно быстро и мимолетно исчезает.
Он отпускает меня с мягкостью, которая поражает меня. Нет, не поражает. Это нечто гораздо более мощное.
Мне не нравится добрая сторона Эйдена.
Она обманчива.
Разрушительна.
Смертоносна.
– Последний шанс, прежде чем я сам найду ответ.
Да, удачи с вытягиванием ответа из моей головы, монстр.
Что-то светится в его глазах. Глаза людей сияют от возбуждения и счастья. Искра Эйдена отливает безумным садизмом.
Он тянется ко мне, и, прежде чем я успеваю что-либо сделать, он расстегивает мою рубашку. Пуговицы разлетаются повсюду как брошенные камешки.
Мое сердце подпрыгивает в груди, а стыд опускается на дно желудка. Непролитые слезы наполняют мои глаза, и в этот момент я понимаю, что не гожусь для этой игры.
Я трус, а трусы проигрывают еще до начала игры.
Но я достаточно умна, чтобы минимизировать свои потери.
Я глотаю слезы и свою глупую гордость.
– Л-ладно. Я отдам тебе телефон.
Ухмылка на губах Эйдена определяет мою и без того обреченную судьбу.
– О нет. Это было раньше. У тебя был шанс. Теперь мои планы изменились.
Глава 4
Я думала, что познала страх.
Смерть моих родителей вызвала во мне необъяснимый страх.
Так много страха, что я похоронила все это в черной, недоступной коробке.
Когда я смотрю на бесстрастное лицо Эйдена, я понимаю, что ничего не знаю о страхе.
А если и знала, то забыла об этом.
Потому что восемнадцатилетний Эйден дает мне другое определение страха.
Я никогда по-настоящему не знала Эйдена Кинга до этого момента, пока не оказалась в его полной власти – или в ее отсутствии.
Гордость и достоинство были единственными вещами, которые спасали меня последние два года от ада.
Но теперь, когда я стою со сцепленными за спиной руками в разорванной рубашке, эта гордость рассыпается на части, как в мультфильме.
Иллюзия.
Ложь.
– Эйден… – его имя застревает у меня в горле как дым.
Он как дым.
Удушающий, скользкий и смертельный.
– Прекрати это. – Мой голос понижается, смягчаясь, умоляя остатки человеческого в нем.
Но я должна была знать.
В монстре нет ничего человеческого.
Его стальной взгляд устремляется в мою сторону, и я перестаю дышать.
Говорят, глаза – это зеркало души, но за глазами Эйдена… ничего нет.
Там пусто.
Темная, бездонная дыра.
– Что ты готова сделать, чтобы я остановился? – Его голос спокоен. Слишком спокоен. Это ужасно.
– Давай заберем трубку, Кинг. – В голосе Ксандера звучит неуверенность, которая соответствует моему смятению внутри. Даже несмотря на то, что его хватка остается стальной.
– Нет. – Эйден не прерывает зрительный контакт. Он как собака с костью. Его невозможно остановить, пока он не получит то, что хочет.
– Отмороженная даст мне то, что я хочу, и я отпущу ее, да?
Я один раз качаю головой, цепляясь за последнюю ниточку достоинства, которая у меня осталась.
Ксандер сильнее сжимает мои запястья, будто сообщая что-то. То, что я не знаю.
Садистская искра из прошлого возвращается, когда Эйден пристально наблюдает за мной.
– Что ты скажешь, Отмороженная?
Он тянется к лямке моего лифчика, его пальцы скользят по кружеву. Моя спина напрягается, и я прижимаюсь к Ксандеру, как будто он моя защита.
Честно говоря, он, возможно, единственная защита, которая у меня есть.
Эйден становится смелее, зацепив пальцем ткань. Его кожа скользит по ложбинке моих грудей, оставляя след чего-то настолько чужеродного, что это приводит в ужас.
Он даже не тянется к телефону. Нет. Он наблюдает за мной с тем же бесстрастным выражением лица. Его пальцы лениво проводят по изгибу моей груди, останавливаясь на моем шраме.
Его игра, похоже, заставляет меня чувствовать себя неуютно в моей собственной шкуре.
Это работает.
Это чертовски работает, черт возьми.
Ксандер снова дергает меня за запястье, как будто подталкивая покончить с этим.
– Ладно! – Я вскрикиваю. – Какого черта тебе нужно?
Эйден отступает назад, но не прерывает зрительный контакт. Я не хочу отступать первой, но смотреть в эти пустые глаза утомительно.
Это как оказаться в ловушке в пустоте и кричать, но единственный звук, который ты можешь услышать, – лишь эхо.
– Все называют меня Кингом.
– И? – спрашиваю я, не понимая, к чему он клонит.
– Ты этого не делаешь.
– Это потому, что у тебя есть имя, какого черта я должна называть тебя по фамилии?
– Кто дал тебе право называть меня по имени?
– Чего?
– Зови меня Кингом. – Его лицо озаряется злобой.
Ему это нравится. Этому ублюдку нравится видеть меня беспомощной.
Раньше я думала, что Эйден чокнутый, но оказалось, что он гребаный псих.
– Звать тебя Кингом? – я повторяю недоверчиво.
– Это не ракетостроение. Скажи: «Пожалуйста, отпусти меня, Кинг». И я сделаю это.
Я извиваюсь в объятиях Ксандера, ненавидя то, как мои груди подпрыгивают при этом движении.