и с шуршанием одновременно шарахаются от тебя во все четыре стороны, стараясь прежде всего отмежеваться и уйти подальше от греха, оставляя одного средь бела дня напоказ всем. Потом постепенно вокруг тебя образуется кольцо, взгляды всех обращены на тебя как на оборотня, принявшего облик человека и смешавшегося с толпой.
Может быть ты действительно «буржуазный щенок». А может быть вовсе и нет, ты, наоборот, самый что ни на есть красный. Но в тот час, в тот момент ты осмеливаешься поверить в свое прекрасное происхождение. У тебя может возникнуть сомнение в отношении самого себя. Относишься ли ты к пяти красным? Действительно ли ты уверен, что принадлежишь к пяти красным? Возможно твое происхождение вовсе и не такое уж красное как сам о нем думаешь? Если не так, то почему назвали «буржуазным щенком»?
А тот человек, который так дико и яростно крикнул, наверно твой враг. Он всегда питал к тебе ненависть, но молчал, он лишь мечтал о том, чтобы свести с тобою счеты, неожиданно, застигнув врасплох, поставив тебя в затруднительное положение и осрамив перед лицом массы людей.
Вполне вероятно, что им может оказаться твой друг, сыгравший злую шутку, чтобы пощекотать твои нервы и сердце, получить наслаждение.
Возможно, он, выкрикнув дикое обвинение, тут же скрылся, а ты взглядом ищешь его по сторонам и не находишь знакомого тебе человека. Ты строишь предположения, что слова «буржуазный щенок», которые кто-то выкрикнул, к тебе не относятся, они принадлежат человеку одинаковой с тобой фамилии и одинакового имени. Но ты средь бела дня уже засветился вместо другого. Ты хочешь, не привлекая ничьего внимания, естественно, неторопливо уйти. Но ты окружен толпой, который бы «засветил себя», не обнаружился. Осмелишься ли ты после этого, не обращая ни на кого внимания, естественно, неторопливо исчезнуть? В такой ситуации разве не станет ясно, что это касалось тебя. И если, паче чаяния, ты захочешь уйти, снова услышишь яростный выкрик: «Ты куда собрался уходить?!» Разве тебе не лучше остаться на месте в кольце окружения? Если ты тем не менее попытаешься ускользнуть, ты только подтвердишь, что у тебя рыльце в пушку.
Ты, возможно, чувствуешь абсурдность положения: как же так, твои родители относятся к разряду пяти красных, а их наследник — неизвестно к кому? Тебе хочется спросить об этом, пошутить, хочется шуткой выразить уверенность в том, что ты красный. Но в кольце окружения, на виду у всех разве ты осмелишься шутить? Лица всех окружающих тебя людей суровы или как минимум серьезны. Самые добрые лица и те разве что не будут ничего выражать. Не будет даже испуганных выражений. Они измеряют тебя, изучают, разглядывают, таращат на тебя глаза. По выражениям их лиц видно, что каждый из них про себя надеется приблизиться к тебе и начать чесать об тебя кулаки, побрить твою подлую голову, надеть на тебя колпак позора, навесить ярлык, очернить, вынудить тебя согнуться, встать на колени и покаяться... Возможно, они, как и ты, тоже хотят только увидеть какое-нибудь зрелище. Такая атмосфера давит на тебя настолько, что ты уже сомневаешься на самом ли деле ты принадлежишь к красным, где уж тут шутить?
Тебе хочется возмутиться. Но ты не осмеливаешься. Ты не посмеешь уйти, не посмеешь улыбнуться, ты можешь лишь, оцепенев, глупо стоять в кольце окружения — в неуверенности, страхе и растерянности. Твоя душа ушла в пятки, ждешь, что будет дальше. Если ты все же сможешь усилием воли взять себя в руки, не растеряешься, то докажешь, что ты очень волевой человек. А если ты человек слабой воли? Если ты не из красных, тогда из черных? Когда подвергаешься такому неожиданному нападению, когда ты попал в такое плотное окружение, скажи, ты сможешь взять себя в руки? Если не сможешь, то тогда ты обязательно волей-неволей проявишь себя как «истинный щенок». Лицо твое невольно побледнеет, также непроизвольно опустятся плечи, склонится голова, согнется поясница. Ты приготовился к тому, чтобы «честнейшим» человеком распоряжались как хотели. И тогда окружавшие тебя люди увидят в тебе именно «щенка». Они с радостью начнут избивать «щенка». Из-за отсутствия других зрелищ они очень обрадуются случаю «повеселиться». «Щенка» можно бить всегда и везде. А так как никакого более серьезного зрелища нет, то вытянут для развлечения тебя. Их поступки и действия защищены тем, что ты «щенок». А они делают «революцию». Поэтому бить тебя — значит делать революцию.
«Хороший человек бьет плохого, что ж, так ему и надо!» — говорил любимый заместитель главнокомандующего Линь. У тебя такой жалкий вид! Ты вызвал у них жалость к себе? Не тут-то было. Они совершенно не способны жалеть. Их взгляды, только что не имевшие выраженного содержания, в этой ситуации приобрели четкий определенный смысл. Их лица, только что не имевшие настоящего своего выражения, в этот момент приобрели его. По их лицам и по их глазам ты можешь заключить: для них ты не человек. Ты не вздумай пытаться защищать свое достоинство. Они вперили свои взгляды в тебя, чтобы растоптать твое достоинство. Они направили на тебя свои взоры, полные презрения к твоему достоинству. И тогда твои ноги начинают дрожать, отказываются держать свое тело.
Кажется, последствий не будет — это тебе еще повезло. Три минуты, пять минут, десять минут, даже двадцать минут никто угрожающе не кричит на тебя, вокруг мертвая тишина. Мало-помалу люди, окружавшие тебя кольцом, разошлись. И только один «щенок», мелкий персонаж остался, у них к тебе нет никакого интереса. Люди разошлись, а ты и не знаешь. Так как стоишь, согнувшись в пояснице, так как опустил голову. У тебя даже не вызвало удивления, почему вокруг тебя ничего не происходит. Почему никто не выкрикивает лозунги, почему сзади никто не выкручивает тебе руки, не давит на голову? Ты робко поднимаешь голову и только тут обнаруживаешь, что люди уже разошлись. И тогда ты торопливо спасаешься бегством. Ты прибегаешь домой, ты по-прежнему потрясен, не можешь успокоиться. Теперь ты понял, что такие же как ты «щенки» все еще прячутся по домам, не высовывая носа за ворота, где чувствуют себя в относительной безопасности.
Ты был абсолютно уверен, что ты «красный», а с этого момента у тебя возникли сомнения. Отныне в твоей душе поселилась тревога. Ты вновь и вновь спрашиваешь своих родителей насчет чистоты и незапятнанности биографии. Через родителей наводишь справки о дедушке и бабушке по линии отца и матери. Они, обращаясь к небу, дают тебе клятву в том, что в твоих венах течет только пролетарская кровь, и нет ни капли другой. Ты же не можешь легко поверить. Твое сомнение сильно повлияло на них, они также основательно усомнились в своей прекрасной биографии и происхождении. Так же как и ты они стали сомневаться в них. Даже если они не сомневаются в самих себе, то могут, как и ты, усомниться в них, усомниться в своем отце и своей матери. И тогда неизлечимое сомнение охватывает всех членов семьи, родственников, друзей. Теперь ты уже боишься выйти за дверь, среди бела дня рождается страх, в большой семье разыгрывается то, что произошло день назад. Спрятавшись дома, ты в невыносимом страхе проводишь целые дни. Ты боишься тех слов, которые слушал там, они каждый день, каждый час, каждую минуту, не давая опомниться, сотрясают твои барабанные перепонки.
Побывав несколько раз очевидцем «молниеносных избиений», возникавших по неожиданному кличу одного человека и подхватываемых «революционными массами», подливавшими масла в огонь, я тоже не избежал сомнений насчет своей родословной.
А безупречно ли мое «красное» происхождение? Можно ли утверждать, что мой отец, мой дедушка, мой прадедушка, дедушка отца прадедушки были трудящимися?
Одна моя одноклассница по фамилии Кун, самая честная ученица в классе, тоже была «красной». Отец рабочий, мать тоже рабочая. Неожиданно, в один прекрасный день была выведена на чистую воду. Оказалось, что ее дедушка по матери принадлежал к лавке конфуцианцев в каком-то колене. Еще в период «Маньчжоуго» публиковалось немало статей, в которых автор высказывал восхищение Конфуцием, всячески ему поклонялся.
После освобождения вплоть до последнего времени он много раз был членом Административного совета города. И хотя человек давно умер, однако написанные им статьи существуют. Написано черным по белому, а написанное пером не вырубишь топором. Из-за этого она стала живой мишенью для многих ее подруг. Надо отметить, что девочки критиковали коллег своего пола более жестоко и беспощадно, чем мальчишки критиковали как женскую половину, так и мужскую. Когда женский пол слишком революционизируется, он становится страшным. Если женщинам однажды понравится смотреть «зрелища», понравится создавать их, то они становятся опаснее мужского пола в несколько раз. Что уж говорить о том возбуждении, какое подняло у них «высочайшее указание» о том, что революция — это не живопись и не вышивание, она не может быть такой изящной, такой деликатной, такой мягкой и вежливой...» Тем более, что еще во время учебы в школе они в большинстве своем были энтузиастами «политической деятельности», могли «быть грозой» и полностью поступиться «живописью и вышиванием». А также никогда не были изящными, деликатными, мягкими в обращении с людьми. А тем более если говорить о «Великой культурной революции», то это не «деятельность», это «движение, связанное с изменением человека, изменением партийной окраски, с возможностью страны социализма навечно остаться красной». Та ученица по фамилии Кун боялась ходить в школу. Они все равно не оставили ее в покое. Организовавшись, пошли к ней домой и побрили голову. Кроме того, специально для нее сделали белую дощечку, на которой написали: «Отпрыск Конфуция» и заставили носить на себе, довели ее до психического расстройства, только тогда объектом «революции» сделали другого человека.
Однажды вечером, когда братьев и сестер не было дома, у нас с матерью произошел серьезный разговор.
— Ма, в отношении происхождения моего отца нет никаких сомнений?
— Нет. Конечно, нет.
— А в отношении дедушки?