ГЛАВА 18
Снег!..
Только когда я через окно вагона увидел бескрайние заснеженные просторы, я всем существом понял, что вернулся па свой Север.
У меня — сына Севера — к снегу такие же чувства, как к родной матери. Он обратил мои мысли к семье, вызвал острую тоску по дому. Не прошло и двух месяцев, как я оставил семью, а было такое ощущение, как будто я не видел ее целых два года.
Харбин — Пекин — Чэнду — Пекин — Харбин. За два месяца я не написал домой ни одного письма. Не знал, как моя мать дни и ночи со страхом переживала за меня. Великое шествие — это моя первая дальняя поездка. Оно дало мне возможность собственными глазами увидеть подтверждение словам, что в «Поднебесной творится беспорядок». Тогда говорили, что беспорядок — это хорошо, он способен выявить классовых врагов, закалить левых революционно. Тогда думалось, что лично я — семнадцатилетний подросток — несомненно прошел большую школу жизни. По крайней мере я понял, что с людьми типа Бао Хунвэя ухо надо держать востро. Не следует связываться с такими дамами, как «Чжая Сань» и «Яо У». Ну а что касается беспорядков, то боюсь, что их не следовало пугаться, так как создавали их сами. Все мы примерно в одинаковой степени пережили перипетии «культурной революции» как люди одного поколения, независимо от того, был ли ты хунвэйбином или нет.
«Великая культурная революция», великое шествие были «учебными сборами» целого поколения людей нашей республики, которым никто не мешал. Они сформировали это поколение совершенно непохожим на молодежь восьмидесятых годов ни по моральной стойкости, ни по темпераменту. Кое-кто назвал целое поколение хунвэйбинов «затравленными волками». Эта точка зрения вполне удовлетворяет злорадные чувства ненависти, но не совсем правильная. В конечном счете они тоже оказалась пострадавшими в этой революции. Нет никаких убедительных аргументов и логики в том, чтобы все огромные злодеяния взвалить на их плечи. Хунвэйбйны, взяв на себя все испытания, своими действиями доказали, что «культурная революция» была бессмысленна. Те люди в Китае, которые серьезно проводят контридею «культурной революции», хунвэйбинов выделяют особо. Основные претензии они предъявляют к их главарям за жестокость.
Когда пассажирский поезд выскочил на мост через реку Сунгари, я невольно прильнул к стеклу и стал смотреть за окно вагона. В тот год Сунгари замерзла поздно. Остров-отмель посередине реки был покрыт неправдоподобно чистым белым снегом. На воде не было ни малейших волн, казалось, что медленно ползет готовая вот-вот застынуть магма. Хлопья снега, коснувшись воды, исчезали, не оставляя от себя никакого следа.
Отпечатки ног на берегу реки очень редки, он выглядит совсем заброшенным.
Мне показалось, что там чего-то недостает и спросил об этом хунвэйбина нашей школы, который заимствовал мне свое пальто:
— Ты взгляни на берег реки, тебе не кажется, что там чего-то не хватает?
Он тоже прижался к оконному стеклу, стал смотреть на реку и подтвердил мое предположение:
— Действительно что-то исчезло.
И тогда многие из пассажиров, прильнув к окнам, стали всматриваться вдаль.
— Что исчезло? А где скульптуры лебедей, которые стояли перед дворцом молодежи?
— Да, пропали все скульптуры, которые были на берегу реки!
А какие они были изящные и как украшали берег!
За два месяца, пока мы — харбинские хунвэйбины — скитались на чужбине, все скульптуры на берегу реки были разбиты и сброшены в воду.
Это не оставило никого равнодушным, все оживленно стали обсуждать это событие.
— Черт возьми, это точно сделали не наши хунвэйбины!
— А ты видел? Вполне возможно, что именно наши же харбинские друзья и уничтожили их!
— Если харбинские хунвэйбины могли поехать в чужие земли, то почему хунвэйбины из других мест не могли приехать в Харбин и учинить погром? Нам отплатили той же монетой!
— Можно громить «четыре старых», но не все же подряд! Скульптуры лебедей отнесли к «четырем старым»?
— А те гуанчжоуские «пять козлов» считаете тоже относятся к «четырем старым»? Разве их тоже не разбили вдребезги ?
— Черт возьми! Несколько хубэйских хунвэйбинов при расставании со мной наказывали обязательно сфотографироваться на фоне скульптур лебедей и прислать им снимки! Разбили! Где теперь сфотографируешься?!
— Это называется: «не разрушишь — не создашь!».[53]
Поезд уже проехал мост, а в вагоне по-прежнему шли пустые дебаты. Выходило так, что если бы только эти люди в то время были в Харбине, то они решительно не допустили бы, чтобы те красивые скульптуры лебедей были разбиты и сброшены в Сунгари. А я думаю, что если бы эти парни в то время были в Харбине, то все равно прекрасных скульптур не миновал бы злой рок. Возможно, они расколотили бы их своими, руками. Слова «бить», «громить», «разбивать» во время «культурной революции» повсеместно отражали настроение людей. Можно сказать были основным мотивом революции. Не бить или мешать другим людям бить, наоборот, могло рассматриваться как «отсутствие усердия». Любая вещь только потому, что она красивая, в те годы в большинстве случаев была несовместима с понятием «революция». Всегда умели отыскать самые правильные «революционные» обоснования, чтобы уничтожить ее. Даже рисунки и скульптуры цветов и птиц, насекомых и рыб.
Четыре иероглифа в словах станция Харбин уже были заменены на иероглифы «город Алеет Восток». Поезд под музыку песни «Алеет Восток» вошел в город «Алеет Восток», что, как известно, всегда вызывает у людей определенные чувства и эмоции. Мои эмоции были предельно просты — они отражали те чувства, которые испытывает человек, возвратившийся домой, независимо от его названия — станция Харбин или город «Алеет Восток».
На перроне вокзала развевалось два флага. На одном было написано «Союз 8.8.», на другом «Организация красных цзаофаней». По обеим сторонам перрона в ровном строю стояли почетные караулы этих двух организаций, посередине их разделяла временная священная разграничительная линия «мирного сосуществования». Как только поезд остановился, оба почетных караула одновременно заиграли гимны своих организаций.
Мы несказанно удивились и не могли понять, почему две взаимоисключающие друг друга крупные организации так высоко подняли на щит нашу разношерстную армию, возвращающуюся с великого шествия и так торжественно встречают нас. Из окон одна за другой стали высовываться головы и принимать неожиданные знаки благоволения со смешанным чувством радости и тревоги.
Однако мы напрасно растрачивали чувства. Встречали вовсе не нас, а каждая группировка — своих представителей, вернувшихся из столицы с переговоров. Мы — разный сброд — просто оказались в одном поезде с представителями двух прославившихся на всю страну организаций, ездивших в столицу на переговоры, и радость встречи перепала и нам.
Представители обеих группировок, конечно, не стали смешиваться с нами — разношерстным сбродом. Они занимали отдельные вагоны, каждый из них обладал комфортабельным спальным местом. В Пекине они вели переговоры, главным образом, с премьером Чжоу Эньлаем. Говорят, что за два дня они трижды встречались с ним. Рассказывали также, что в присутствии премьера они друг перед другом стучали кулаками по столу. Разозлили премьера. Потом он тоже в гневе стукнул кулаком по столу. В то время главарем организации «Союз 8.8.» был Мао Юаньсинь. А одним из тех, кто ездил в столицу на переговоры от «организации красных цзаофаней», был один из главарей этой организации Фэн Чжаофэн сирота погибшего воина. Говорили, что он приемный сын премьера. Главари двух прославившихся на всю страну разноликих группировок и их представители на переговорах в столице были не из числа заурядных людей, поэтому неудивительно, что среди множества срочных дел премьеру Чжоу пришлось выкраивать время, чтобы лично самому вести с ними переговоры.
Представители обеих группировок вышли из занимаемых ими вагонов и каждый направился к своему почетному караулу, каждому из состава караула пожали руку и сообщили:
— Мы победили! Мы победили!
— Уважаемый премьер Чжоу поддержал именно нас!
— Премьер Чжоу от имени председателя Мао и Центрального комитета партии заверил, что общий курс нашей борьбы в конечном счете правильный!
Они говорили примерно одинаковые слова и невозможно было узнать какую же из группировок в конце-концов поддержали председатель Мао и Центральный комитет партии. Удовлетворяют ли их в конечном счете результаты переговоров?
Если сказать, что удовлетворяют, то, судя по их поведению, взаимная враждебность ни на йоту не уменьшилась, осталась прежней, совершенно очевидно, что за столом переговоров в Пекине они так и не достигли согласия о единстве и тем более перед лицом премьера Чжоу не пожали друг другу руки о мирном исходе дела. Если сказать, что переговоры провалились, то, слушая их слова, можно подумать, что они крайне удовлетворены результатами переговоров.
Из здания вокзала выбежали корреспонденты газет каждой из группировок, окружили своих представителей — у каждого в одной руке блокнот, в другой— ручка — засыпали их вопросами, быстро записывали.
— Как вы представляете себе обстановку в последующей борьбе?
— Перспектива светлая, путь — извилист.
— Как вы считаете, существует ли острая борьба в Центральном комитете по делам культурной революции?
— Затрудняюсь сказать.
— Может ли наша «Организация красных цзаофаней» пойти на большую коалицию с «Союзом 8.8.» в осуществлении революции?
— Этот вопрос следует задать им, тогда будет правильно! Мы — «Организация красных цзаофаней» — ни в коем случае не пойдем на большое объединение с организацией, твердо стоящей на монархических позициях. Это — принцип борьбы, от которого мы никогда не сможем отказаться! Если они изберут новую платформу, мы будем обеими руками приветствовать их возвращение в лагерь истинных левых революционеров!