Все ученики смотрели на дверь класса. Воцарилась мертвая тишина.
С этого времени она больше не вела у нас уроки.
— Ли Юаньчан, — позвала классный руководитель старосту, — когда начнется общешкольное собрание, ты будешь руководить провозглашением лозунгов нашим классом.
— Провозглашать... какие лозунги? — спросил староста, запинаясь.
— Те, что я напишу, — сказала классный руководитель, подходя ко мне. Она вырвала лист из моего блокнота и стала торопливо писать. Набросав текст, через учащихся передала в руки старосты и снова скомандовала:
— Ли Юаньчан, сейчас же выводи класс на стадион! Лян Сяошэн, а ты оставайся в классе, пиши речь.
Из коридора донесся топот ног. Какой-то класс уже отправлялся на стадион.
— Быстрей, быстрей! — с раздражением в голосе торопила классный руководитель.
И тогда учащиеся, как рой пчел, бросились из класса. В коридоре снова раздался топот.
Ровно через полминуты опять зазвучали шаги множества ног.
Под их грохот я написал строку: «Откроем огонь по черной антипартийной, антисоциалистической линии!»
Я оторопело стоял несколько секунд, глядя на эту строку и припоминал, где слышал такие слова. Ба, да это же заголовок газетной статьи, объявлявшей открытую войну, точная копия. Раздосадованный я дважды перечеркнул строку, снова написал: «На кого направлен удар тех, кто выступает против партий, против социализма?» И опять замер в изумлении. В моем мозгу вертелись слова, полные воинственности, и все они из тех двух статей, что напечатаны в газете «Цзефан цзюнь бао», ни одного собственного слова. Я никак не мог сосредоточить мысли, собрать воедино нужные слова, подготовить речь.
Наконец, во всем здании школы наступила тишина.
Моя учительница языка и литературы по-прежнему занимала мысли. То, что только что произошло с ней, отзывалось болью в моем сердце.
Ручка, которую я держал в руке, была подарена мне ею. Однажды, когда мы писали сочинение, она увидела, что я пользуюсь обычной ученической ручкой, обмакиваемой в чернила, и удивленно спросила:
— Ты почему не пользуешься авторучкой?
— Потерял, — ответил я.
— Тогда купи другую.
Я одну за другой утерял две авторучки и не хотел снова просить деньги у матери. Трудно было говорить о сокровенном, выкладывать сердечные тайны, да и не хотелось объясняться, поэтому я, склонив голову, усердно писал, не отвечая.
Она видела, что я не привык к такой ручке, черточки получаются то толстые, то тонкие и молча положила мне на парту эту ручку с золотым кончиком.
После занятий я зашел в учительскую вернуть ей авторучку.
— Я слышала от учеников, что у вас в семье есть трудности. Это так? — спросила она.
Я кивнул головой.
— А этой ручкой писать удобно?
Я опять кивнул.
«Тогда дарю ее тебе. Я всегда писала ученической ручкой и привыкла к ней, авторучкой пользуюсь редко. У меня есть еще шариковая», — сказала она.
— Это же ручка с золотым кончиком, как я могу...
Она прервала меня:
— Быстро бери и уходи, не отнимай у меня время. Мне надо проверять сочинения.
Возможно из-за того, что эту ручку подарила мне она, я больше их не терял.
— Лян Сяошэн, ты почешу сидишь здесь как отрешенный? Учителя скоро обозлятся на тебя до смерти! — в класс влетела запыхавшаяся ученица, выкрикнула и исчезла как ветер.
Беда! Общешкольное собрание уже началось! Снаружи в класс долетали звуки выкрикиваемых лозунгов:
Разгромим Дэн То! Разгромим У Ханя! Разгромим Ляо Моша!
Разгромим черное гнездо «Саньцзяцунь»!
Разгромим антипартийную, антисоциалистическую нечисть !
Хотя я написал всего лишь заголовок выступления, я не посмел медлить ни минуты. Не долго думая, вырвал листок с заголовком и стремглав выскочил из класса. В один момент слетел с третьего этажа на первый и что есть силы помчался на стадион. Только там перевел дух.
На стадионе стояло несколько столов, служивших временной трибуной. За столом чинно сидело руководство школы, а учащиеся по классам сидели на земле, сложив ноги по-турецки. Представитель одного из классов как раз, держа в одной руке микрофон, в другой — текст выступления, громко с пафосом произносил речь. Несколько десятков выступающих, плотно прижавшись друг к другу, стояли в затылок выступающему, как бы боясь, что кто-то втиснется между ними. В тот день дул сильный ветер, неся песок по стадиону и покрывая всех песком и пылью.
Неожиданно передо мной возникла классная руководительница, на лице крайнее разочарование и немедленный вопрос ко мне:
— Что ты делал в классе? Написал текст выступления?
Я не посмел сказать ей, что, кроме заголовка, ничего нет, небрежно ответил:
— Написал.
Она поверила и подтолкнула меня в сторону «трибуны»:
— Иди быстрее, в речь побольше эмоций вкладывай!
Когда очередь дошла до меня, я прежде всего выкрикнул череду призывов из серии «разгромим», потом громко, быстро затараторил: «Мы, революционные учащиеся, будем решительно бороться в первых рядах классовой борьбы. Мы торжественно клянемся председателю Мао, что встанем в строй добровольцев, идущих на верную смерть в первых рядах на фронтах классовой борьбы! Нам не страшны сотни, тысячи, десятки тысяч схваток в борьбе с черной антипартийной, антисоциалистической бандой! Пока мы живы, до тех пор будут существовать социалистические завоевания! Победа будет за нами, потому что мы владеем идеями Мао Цээдуна — этим острым оружием классовой борьбы! Работая в деревне, мы своими руками уничтожали саранчу, а сейчас этими же руками удушим черную банду, несущую угрозу нашей партии и социализму!»...
Вот такую речь я с трудом сочинил в критический момент, пока в течение 20 минут ждал своей очереди для выступления. Хотя у меня и не было написанного выступления, эффект получился очень хороший, а настроение поистине стало прекрасным. Вот таким путем создавалась боевая атмосфера и ненависть к общему врагу, я уже начал полностью верить, что Дэн То, У Хань, Ляо Моша безусловно являются антипартийными, антисоциалистическими элементами черной банды, что кроме них существуют и другие антипартийные, антисоциалистические элементы разных мастей, которые пока не раскрыли свое контрреволюционное лицо. Если бы не это, то зачем бы председатель Мао стал разворачивать «Великую социалистическую культурную революцию»? Зачем газета «Цзефан цзюнь бао» одну за другой публикует критические статьи, наполненные запахом пороха? Народно-освободительная армия Китая уже отмобилизована, перешла на боевую готовность. Как мог я — человек, родившийся в новом Китае, выросший под красными знаменами, учащийся средней школы, безгранично горячо любящий партию и социализм, член Коммунистического союза молодежи — остаться в стороне от движения, касающегося жизни и смерти нашей партии и государства?!
Когда я возвратился в класс и сел, я был по-прежнему крайне взволнован. Во время моего выступления песок слепил глаза, но тогда мне было не до того, чтобы вытирать их, а здесь против моей воли слезы градом хлынули из глаз. Из-за спины подошла классная руководительница и села рядом со мной, подала мне свой носовой платок.
— Очень хорошо. Ты выступил очень хорошо. Твой энтузиазм тоже что надо! Правда, учителя рассердились на тебя, но ты не обижайся. — Она, наверно, подумала, что слезы мои идут от чрезмерного сердечного волнения.
Директор школы в своем выступлении, между прочим, отметил: «В своей речи представитель восьмых-девятых классов сказал: «Работая в деревне, мы своими руками уничтожали саранчу, а сейчас этими же руками удушим черную банду, несущую угрозу нашей партии и социализму!» Это — чувство горячей любви к нашей партии и социализму, это наш пролетарский справедливый гнев против антипартийной, антисоциалистической черной банды!»
В истории нашей школы это был, пожалуй, первый случай, когда ее директор процитировал слова своего ученика.
Классный руководитель тепло, сердечно улыбаясь, смотрела мне в глаза. Я ощущал безграничное чувство своей значимости, бесконечной гордости, наивысшего удовлетворения.
Рядом с директором школы появилась учительница китайского языка и литературы, с выражением крайнего уважения и почтения она склонилась к нам и сказала: «Уважаемый директор, я в нескольких классах прочитала учащимся ряд статей из «Посиделок в Яньшане» и «Саньцзяцуньских заметок», и хотя я уже написала письменное признание своих ошибок, однако покаялась неглубоко. Разрешите мне воспользоваться этим собранием, выступить с самокритикой.» Она говорила вблизи микрофона и мы слышали ее просьбу. Директор школы, не взглянув на нее, продолжал свое выступление: «Эта Великая социалистическая культурная революция в будущем обязательно из Пекина распространится на всю страну, из общества перекинется в наши школы»...
Учительница языка и литературы склонившись стояла подле него, надеясь дождаться конца речи, чтобы попросить слова.
Закончив выступление, директор школы даже не взглянул в ее сторону. Она снова лишилась возможности открыто перед лицом школьников самокритично признать свои «ошибки».
Когда несколько учащихся перетаскивали в здание школы столы, стулья и радиоаппаратуру, она в растерянности все еще стояла там... Начали громить словом, продолжили пером и кистью.
Все классы направили своих учеников в общую канцелярию за бумагой, чернилами, тушью и кисточками. Начали писать крупными иероглифами боевые воззвания, клеймящие «черную банду», или рисовали карикатуры.
Наш класс прежде всего написал огромный лозунг: «Решительно станем на сторону председателя Мао, поклянемся довести до конца смертельный бой с антипартийной, антисоциалистической бандой!» — и вывесил по обеим сторонам входной двери школы. Он всему обществу четко заявил, под каким флагом выступают революционные учителя и учащиеся нашей школы, а также компенсировал то, что наш класс «четырех хорошо» не смог первым выразить свою решимость на общешкольном собрании.
«Боевые воззвания» рождались исключительно экспромтом, Я написал слова: «Дэн То, У Хань, Ляо Моша», другой сразу же добавил: «Они втроем одна семья», а третья фраза родилась еще быстрее: «Они выступают против партии, против народа». Четвертую строку кто-то придумал заранее: «Ты спроси, надо убивать?» И все вместе подобрали хорошо подошедшую конечную рифму: «О чем еще спрашивать? Надо убивать!» Слова «надо убивать» решили повторить дважды. И еще добавили: «Дадим им расчет и отправим домой!!!»