Петра трижды была замужем. Ее второй муж был чеченец, занимавшейся охраной и сопровождение грузов чешской гуманитарной организации «Человек в беде». После того, как муж пропал без вести, Петра уехала в Афганистан, где вышла замуж за афганского фотокорреспондента и некоторое время занималось сельским хозяйством на его ферме в афганских горах.
Что двигало этой необыкновенной женщиной? Журналистский долг, любовь к людям?! Да, несомненно, но, как мне кажется, все же главным в ее характере были авантюрный дух и любовь к приключениям.
Стиль жизни
Сказать, что журналисты, работающие в Чечне, много пили – значит не сказать ничего. Так, некоторые съемочные группы российского телевидения умудрялись перемещаться по республике в невменяемом состоянии.
Вообще, в то время жизнь в Грозном была очень странна. Пусть это и цинично звучит, но разрушенный город был по-своему красив, особенно весной, когда среди руин пробивалась свежая зелень. Эта была какая-то грустная щемящая красота, напоминающая об апокалипсисе. Однако в этом странном мире теплилась жизнь, а в немногих уцелевших домах открывались вполне неплохие рестораны, практически единственными клиентами которых были журналисты.
Среднеазитские зарисовки
Узбекистан, в период перестройки и после
Одной из первых моих командировок в Независимой была поездка в Узбекистан ещё в годы перестройки. По чистой случайности по пути в аэропорт я оказался с бывалым корреспондентом «Аргументов и Фактов».
– Завидую вам, коллега! Вы едете совсем в другой мир. Одна пища чего стоит. Расстройство желудка я вам гарантирую.
Бывалый журналист не обманул меня. Ташкент мне очень понравился. Особенно я полюбил базары. Любая покупка здесь, благодаря шуткам продавцов, незаметно превращалась в увлекательное театрализованное представление.
Вечер я завершал в одной из чайхан, неспешно потягивая ароматный чай из пиалы, наслаждаясь журчанием фонтана и пением томящихся в клетках птиц.
Если на Кавказе царит культ вина, то в Средней Азии – культ еды. Гостей здесь встречают непременной фразой: «А сейчас мы немножечко покушаем!»
Конечно же, главное местное блюдо – плов, рецепты которого очень сильно разнятся по регионам. Хороший плов непременно готовится на дровах и в старом, пропитанном жиром казане. Однако, как честно предупреждают повара (их здесь называют мастерами), заранее не узнаешь, каким получится блюдо. Ведь его приготовление – акт подлинного творчества.
Очень понравился мне и лагман – наваристое блюдо из мяса, овощей, домашней лапши и густого бульона. А в некоторых районах Узбекистана готовят и древнее блюдо кочевников – тандыр-кебаб: куски баранины, запеченные в глиняной печи.
Любят в Средней Азии и различные сладости, которые здесь поэтически называют родственниками торта, а также сухофрукты и орешки. Все это обязательно запивается чаем из пиал.
Кстати, налить полную пиалу гостю считается оскорблением. Это расценивается как намек: мол, пей и уходи. Пиалу полагается наливать с уважением, то есть до половины, а затем следить: не нужно ли подлить гостю новую порцию чая.
Чистая экзотика ненавязчиво дополнялась детективными сюжетами сразу же после появления в этой среднеазиатской стране. Поражали странные игры местных оппозиционеров. Они отказывались говорить, что-то существенное по телефону, подчеркивали, что в поездку по республике мы не сможем поехать на машине, так как «высветят сразу».
Приятной неожиданностью было поведение сотрудников пресс-службы узбекского президента, они неоднократно предлагали мне помощь в сборе материалов, объясняли, что, действуя в одиночку, я могу выйти на случайных людей и даже «негативные элементы».
Я оказался неблагодарным гостем, и не уведомив властей, выехал в Самарканд. Увы, в этом городе мне удалось переночевать всего одну ночь.
Ранним утром к дому, где я остановился, подъехали три черные «Волги», из них вышла большая группа мужчин в штатском. Один из них подошел ко мне, и представившись майором милиции, сказал, что со мной «хочет поговорить генерал-майор».
На мои возражения у моих визитеров оказались весомые аргументы: «Если вы не подчинитесь, то нам придется применить силу. Вам-то ладно, а вот о хозяине дома вы не думаете». Мне ничего не оставалась, как подчиниться.
По пути мне было предложено заехать на базар и купить фруктов. Это предложение меня сильно удивило. Но все объяснилось достаточно быстро. Привезли меня не к генералу, а в аэропорт. Мне объяснили, что «мое пребывание в Узбекистане в качестве журналиста крайне нежелательно» и вручили билет до Москвы.
Второй раз меня депортировали из Узбекистана уже в 2005 году. Я прилетел как раз в тот день, когда на популярном в Средней Азии сайте «Фергана-ру» была сделана перепечатка из русского Newsweek моей статьи о подавлении восстания в Андижане.
В Узбекистан меня попросту не пустили и два дня держали в транзитной зоне, уговаривая купить билет в любую страну. Я принципиально отказывался, и в итоге власти официально депортировали меня из страны.
Обижаться на узбеков мне не приходится: обе депортации оказались для меня хорошей рекламой. Так, в 2005 году я даже попал в топ-новости дня.
Более того, мне кажется, что и своих целей Ташкент не добился: у Узбекистана с Россией безвизовый режим, а значит мне «на смену» приедут другие журналисты.
А вот для Туркменистана такая политика более эффективна – у этой страны визовый режим со всеми странами мира, а разрешение на въезд дается только «проверенным товарищам».
Гражданская война в Таджикистане[12]
После этой моей поездки в Узбекистан в «Независимой Газете» «закрепили» за мной всю Среднюю Азию. Особенно часто я ездил в Таджикистан, где началась страшная кровопролитная гражданская война.
Зимой 1993-го года в Душанбе не топили, и в каждой квартире стояли печки-буржуйки. Газа в городе тоже не было, готовили во дворе на кострах. В качестве топлива пилили деревья на улицах: до войны Душанбе был очень зеленым.
Цена на квартиры в Душанбе в те дни приблизительно равнялась стоимости отправки контейнера с вещами в Россию. На душанбинских барахолках торговали по смехотворным для Москвы ценам. Лично меня поразила даже не торговля золотом за треть московской стоимости, а товары наименее удачливых коммерсантов. Продавали все: сломанные будильники, откровенно рванные ботинки.
В городе процветала проституция. Девушка на ночь здесь стоила лишь около 10 долларов, но можно было и попросту купить женщине продуктов. Не знаю, правда ли это, но приходилось слышать, что в горах, где из-за войны с продуктами было особенно туго, женщину можно было купить и за банку тушенки. Возможно, это преувеличение, но в кишлаках было действительно очень тяжело.
В таджикской гражданской войне и я, и большинство других российских журналистов однозначно поддерживал оппозицию. Объяснялось это достаточно просто: оппозиции противостояли люди с коммунистическими, просоветскими убеждениями.
Помню, как в 1991 году, то есть еще до войны, в Комсомолке была напечатана хвалебная статья об исламской партии возрождения Таджикистана с броским заголовком «Подпольный обком действует». Я разговорился с автором: «Эти исламисты, конечно, странные диковатые люди, но все лучше, чем коммунисты».
Таджикским исламистам, лишь слегка «разбавленным» демократами, очень благоволили российские демократы.
Так, осенью 1991 прокоммунистический Верховный Совет республики, разгневанный решением своего председателя Кадриддина Аслонова запретить социалистическую (бывшую коммунистическую) партию, сместил его и избрал нового лидера, бывшего первого секретаря таджикской компартии Набиева.
В ответ оппозиция начала бессрочный митинг протеста. Мирить их с коммунистами приехал Анатолий Собчак[13], прихвативший с собой американского политолога, бывшего советского журналиста Александра Янова[14].
Анатолий Собчак выступил перед митингующими о торжестве демократии. «Мы стояли с коллегами на ступеньках Верховного Совета, наблюдая за этим спектаклем. Собчак как Ильич вытянул руку вперёд, ожидая в ответ аплодисменты, но вот незадача. Наступил час намаза, и вся многотысячная толпа уткнулась лицами в расстеленные коврики, подняв зады вверх», – вспоминает журналистка Галина Гриднева.
Однако лично мне в Душанбе запомнился больше не Собчак, а Александр Янов. Новоявленный американец водрузил на стул ноги в красивых «ненашенских» носках. Для него было все ясно: «эти глупые коммунисты опять душат свободу и надо убедить их выполнить требования демонстрантов».
«Коммунисты» сдались на эти увещевания, и Рахмон Набиев сложил с себя полномочия до президентских выборов. Мудрые миротворцы уехали, а вскоре в Таджикистане началась бойня.
В реальности же, как раз не «коммунисты», а исламисты, слегка разбавленные местными «демократами», проявили чисто большевистское неуважение к мнению населения. Дело в том, что в 1991 кандидат от оппозиции талантливый кинорежиссер Давлат Худоназаров проиграл выборы Рахмону Набиеву. Оппозиция не смирилась с поражением и организовала многотысячные непрерывные митинги, плавно переросшие в гражданскую войну.
К российским журналистам очень хорошо относились обе противоборствующие стороны, проявляя к нам чисто восточное гостеприимство. Совсем по-другому воспринимались местные журналисты. На них смотрели, как на участников конфликта и меняли на военнопленных.
Помню, как присутствовал при обмене «оппозиционных журналистов». Ребят только что отпустили из тюрьмы, и они ехали в лагере таджикской оппозиции в Афганистане. Разговорился с одним парнем.
– Били каждый день. Почти не кормили. Полгода просидел.
– За что они тебя. Ты же вроде не такой и известный?
– Так поэтому так долго и держали. Известных меняли сразу.