«Зачем ты говоришь на фашистском языке?!» – почти кричал на меня официант в белградском кафе, к которому я обратился по-английски. «Американцы бомбят нас, славян! Говори по-русски. Сербы и русские – братья и должны быть вместе».
Это было в Белграде во время натовских бомбежек Югославии[15]. Любовь сербов к русским в 90-е годы прошлого столетия было почти иррациональной. В местных кафе звучала песня: «Нас и русских 300 миллионов». Беседуя со мной, сербы часто говорили, что у них есть такая присказка: «Мы верим только в Бога и Россию!».
Но к этому обожанию примешивалось и недоумение, помноженное на обиду: «Ну, когда же вы придете к нам на помощь?!».
Совсем по-другому относились к русским косовские албанцы. Для них мы были те же слегка измененные сербы, то есть враги.
Как-то, уже во время натовских бомбежек Югославии я попал в довольно неприятную ситуацию. Я ловил попутку на горной дороге Македонии, и неожиданно меня подобрал автобус, в котором ехали косовские беженцы.
Если бы я сказал им, что я россиянин, то меня могли бы просто разорвать на куски, и я представился поляком. Увы, разговора избежать не удалось: беженцы просто жаждали рассказать «всю правду» польскому журналисту.
Посочувствовав мне, что моя родина находится рядом «с такой неприятной страной, как Россия» («будьте очень осторожны»), косовары раскрыли мне страшную тайну. Оказалось, что «сербы – это плохие русские».
Как объяснили мне мои новые знакомые, несколько веков назад русские изгнали из своих земель воров, проституток и бандитов. Эти люди отправились в Юго-Восточную Европу и обосновались на территории современной Югославии. Так, согласно этой исторической версии, и «образовался сербский народ».
«Вы хотите, чтобы мы вместе жили с людьми, которые не могли ужиться даже с этими русскими медведями!» – доказывали мне свою правоту косовары.
В первый раз я приехал в Косово в 1998 году, приблизительно за полгода до начала натовских бомбардировок Югославии. Тогда все журналисты селились в четырехзвездочном отеле столицы автономии Приштине.
Гостиница была так себе, и журналисты шутили, что две звезды упали. «Это Косово. Здесь все хуже, чем в нормальных мирных странах!» – многозначительно говорил мне американский коллега.
К слову сказать, российские журналистов здесь было очень мало, зато полно западных репортеров, освещавших «борьбу албанцев против коммунистической югославской диктатуры».
Надо сказать, что косовары очень грамотно поставили пропаганду своих взглядов среди зарубежных журналистов. В кафе, где любили собираться репортеры, целый день сидел молодой интеллигентный человек с бородкой и в очках. Это был представитель Освободительной Армии Косово (ОАК). На великолепном английском он снабжал журналистов «объективной информацией», а также организовывал их встречи с полевыми командирами.
Самое забавное, что периодически в отдаленных албанских селах устраивались парады ОАК, на которые приглашались все журналисты. Почему на эти скопления боевиков (о которых знали все!) не нападала сербская армия для меня до сих пор остается загадкой, хотя похожие «странности» я наблюдал и на первой войне в Чечне.
Впрочем, возможно, в Косово сербские власти чувствовали свою слабость и боялись спровоцировать новую эскалацию конфликта.
На одном из таких парадов побывал и я. Зрелище было, действительно, впечатляющее. Казалось, против «сербских оккупантов» поднялся весь народ. В строю с автоматами стояли даже симпатичные 16-летние косоварки.
После парада силами актеров местного самодеятельного театра был показан небольшой спектакль: солдаты-сербы (лица у этих «полулюдей» были вымазаны черной краской) входят в албанское село и начинают издеваться над крестьянами.
Наконец, пожилой седобородый албанский старец в феске достал из-за голенища нож, и «сербские трусы» мгновенно ретировались.
Зрители, включая западных журналистов, ликовали. Действительно, коллективный энтузиазм албанцев захватывал даже бесстрастного наблюдателя. Казалось, что все просто: нужно изгнать сербских «оккупантов», и наступят мири благодать.
Стоит ли говорить, что сербы смотрели на происходящее по-иному.
– Вот, против вас даже девушки-подростки сражаются! – показывая фото «боевички», в полу-шутку сказал я знакомой сербской журналистке.
– Она не воюет. Ее просто поставили постоять с автоматом, чтобы потом появились снимки в западных газетах. Убивают на войнах в бывшей Югославии все, но роль «козла отпущения» отведена именно нам, сербам! – затянувшись сигаретой, как-то очень устало ответила мне коллега.
В целом мои западные коллеги относились ко мне хорошо, но, как выяснилось, они не забывали из какой я страны. Мне запомнилась немка, которая пыталась «быть объективной и не поддерживать лишь одну из противоборствующих сторон».
«Расскажите мне о ваших сербских впечатлениях. Мне кажется, что русские воспринимают эту страну совсем по-другому, чем мы, немцы!» – просила меня девушка.
Я уже было забыл об этой моей давнишней знакомой. Но после моей депортации из Узбекистана в 2005 году получил от нее неожиданный «привет». В интернете я наткнулся на статью обо мне, написанную этой девушкой.
Не помню, конечно, дословно, но приблизительно было так: «С нами в Косово был российский журналист. Чувствовалось, что ему было неловко, что его страна здесь ассоциируется с Сербией, но, несмотря на свое происхождение, он старался писать правду. Сейчас, узнав о его депортации из Узбекистана, я еще раз убедилась в честности и смелости этого человека и хочу пожелать ему удачи!». Не знал, что я испытывал неловкость, но все равно спасибо.
Приключения москаля на Украине
Украина оказалось первой страной, где мой российский паспорт и русское происхождение оказывали мне медвежью услугу. Напомню, что во время войны в Чечне местное население, включая боевиков, относилась к российским журналистам подчеркнуто доброжелательно.
Здесь же «шпионские» мотивы ненавязчиво вплелись в мою жизнь, как только я вступил на украинскую землю. Дело в том, я ехал в командировку от Росбалта, а по мнению Службы безопасности Украины, «Росбалт» является «просепаратистским и антиукраинским изданием».
Большей глупости было трудно представить. Росбалт был откровенно антипутинским, оппозиционным сайтом, и я там сталкивался с проблемами как раз, когда давал статьи, льющие воду на мельницу сепаратистов, но видно у свидомых была своя непостижимая логика.
Поскольку надеяться в этой ситуации на аккредитацию в СБУ в качестве корреспондента российского издания было почти нереально, я решил подать заявку как американский журналист – благо я постоянно живу в США и регулярно пишу в американские СМИ.
Все получилось. В СБУ мне выдали аккредитационное удостоверение, где слово «журналист» по-английски почему-то было написано как «zhurnalist», а также пропуск на «временно оккупированную зону», то есть в ДНР.
Увы, и с этими документами чувствовал я себя все равно не слишком комфортно, так как периодически появлялась информация о том, что украинские спецслужбы «разоблачили» как шпиона очередного российского журналиста.
К тому же, на многочисленных блокпостах украинские военные реагировали на российский паспорт (а он нужен в дополнение к пропуску) приблизительно так же, как бык на красную тряпку.
В конечном итоге, правда, пропускали, но вопросов было уж слишком много. Тогда я стал показывать военным карту постоянного резидента Соединенных Штатов. И хотя на ней крупно было написано, что этот документ «не является паспортом гражданина США», служивые охотно принимали меня за американца и даже пытались говорить со мной на языке, который они считали английским.
Однако, один раз я все-таки «попался». Я только что вернулся из ДНР, и в моей фотокамере, которую пожелали посмотреть украинские военные, обнаружились снимки ополченцев.
И хорошо еще, что я ними в обнимку не сфотографировался. А ведь иногда сами журналисты (особенно этим грешат нынешние репортеры) по глупости даже с оружием позируют – тогда вообще конец!
Но и без того старший блокпоста преисполнился бдительности: «Вы, парень, какой-то очень «крученный». Куча американских документов, российских; ну, а фотки у вас вообще чудные. Да и перепустка (пропуск по-украински – И. Р.) дюже на фальшивую тянет.
Может, вы наводчик российский, а может и шпион. В общем, пусть приедут сюда люди из СБУ и пообщаются с вами».
Общение с эсбэушникми получилось мирным. Но все могло быть и хуже. Службисты сообщили мне, что мне повезло, что на месте был человек, выписавший мне пропуск, а то бы меня «задержали до выяснения подробностей».
Не всегда находил я взаимопонимание и с украинскими обывателями.
«Да нет, мои львовские друзья не будут общаться с российским журналистом, это исключено!» – огорошил меня знакомый киевский репортер.
После этого, договариваясь об аренде квартиры в Донецк, я представился американским журналистом (что тоже правда) русского происхождения и снова неудача. «Будете писать о том, что нас правильно там (на территории ДНР/ЛНР) убивают! Мы ненавидим вас, американцев, так же, как и «укропов». Нет у меня жилья для пособников убийц!» – написала мне местная женщина.
Тогда я решил говорить, что просто пишу книгу об Украине. Но как только я спросил венгерского журналиста из Закарпатья, есть ли среди местных венгров сторонники автономии, связь прервалась. С тех пор мой несостоявшийся собеседник больше ни разу не взял трубку. С тем же результатом завершилось мое общение с представителем украинской христианской организации, помогающей беженцам с Юго-Востока. Прямо мне в интервью не отказывали, но писали какие-то очень туманные ответы и даже отказывались дать номер телефона.
В конечном итоге после многодневной переписки христианин дал мне телефон какой-то другой благотворительной организации. Как мне кажется, его отпугнуло то, что меня интересовали не только проблемы, но и настроения в обществе.