Увы, речь чиновника была неотличима от штампов кремлевской пропаганды и получить от него хоть какую-то реальную информацию оказалось просто невозможно.
Отчаявшись, я решил хотя бы сделать фото председателя комитета, но он отказался, так как оно «уже есть на сайте».
Другим признаком неблагополучия в «королевстве крымском» было то, что многие люди явно побаивались говорить со мной откровенно.
– В качестве волонтера я общался с очень многими людьми и пришел к выводу: приблизительно 30 процентов крымчан боятся говорить с незнакомцами. «Страх прочно укоренился в сознании людей после крымской весны», – говорит волонтер на выборах в законодательное собрание Севастополя, уроженец Санкт-Петербурга Даниил Большаков.
И все же, несмотря на все эти минусы, большинство крымчан не хочет возвращения на Украину.
– Да, оказалось, что хрен редьки не слаще, но что же делать?! Пусть плохая власть, но все же своя русская, – таков типичный ответ обычного крымчанина.
Кстати, еще одним аргументом обывателя в пользу «плохой российской власти» является убеждение, что если бы Крым не присоединился к России, то «бандеровцы начали бы резать русских».
– В принципе при украинцах было все лучше, чем сейчас, но если бы остались в Украине, то нас бы попросту вырезали. В крымских горах под руководством чеченцев уже тренировались специальные отряды украинских головорезов, – убеждает меня семидесятилетний старик, у которого я снял квартиру в Ялте.
Конечно же, это просто страшилка, а вот тотальной украинизации крымчанам, если бы они остались в «незалежной», избежать бы не удалось. Принятый на излете правления Петра Порошенко полурасистский закон о языке фактически вывел русский язык из правового поля. Президент Украины Владимир Зеленский все более сближается с националистами, недавнее закрытие трех оппозиционных пророссийских каналов – убедительное этому подтверждение.
Поэтому можно с уверенностью сказать, что если бы референдум проводился сегодня, то крымчане бы вновь проголосовали за присоединение к России.
Приключения русского Джеймс Бонда в мусульманском Китае
В Китай, а если точнее, в Синьцзян-Уйгурский район (СУАР)[16] я ездил от британской правозащитной организации, отслеживающей нарушения прав верующих в странах бывшего соц. лагеря.
И я, и мой начальник считали эту страну особенно опасной для журналистов, поэтому мы договорились, что даже в письмах я не буду упоминать о своей журналистской деятельности. Это будут просто письма туриста, где с помощью специальных кодовых слов мы будем обмениваться информацией. Вот, например, мое типичное письмо начальнику.
«Дорогой Джон, из Урумчи я решил поехать в Кульджу. Мне как туристу хотелось побывать в этом необычном месте, где есть буддистские храмы, мечети и даже православная церковь. Очень интересно!».
В реальности я передавал, что я уже в Кульдже, и пришлю статьи о местной мусульманской и православной общинах. На это Джон отвечал так: «Русские в Китае, чертовски интересно! А может там тогда и англичане есть?! Поищи, ха-ха, какую-нибудь англиканскую церковь!». Это означало, что темы мои одобрены, но плюс британцы бы хотели еще и статью о местных протестантах.
Одним из главных источников информации в СУАР для меня стали кульджинские русские. Предки этих людей были русскими крестьянами, бежавшими из СССР от коллективизации. Город имеет даже небольшой русский квартал: несколько семей живут за массивным забором православного кладбища, на котором около двух лет назад китайские власти на свои деньги восстановили и церковь.
Местные русские успешно интегрировались в китайское общество: открыли пекарни, магазины, гостиницы, мастерские по мелкому ремонту. Русский хлеб пользуется в Кульдже огромной популярностью, и многие горожане готовы проехать несколько километров, чтобы купить это русское чудо. Есть в Кульдже и русская школа, правда, большинство учеников в ней ханьцы и уйгуры.
А с одним из кульджинских русских, молодым парнем лет восемнадцати, у меня был забавный случай. Мы с ним сидели в ресторане, а девушки-официантки что-то весело обсуждали, поглядывая на нас. Когда мы выходили из кафе, мой знакомый что-то сказал по китайски официантке, после чего она густо покраснела.
– Я сказал ей, что когда говоришь, то думай о том, что окружающие тебя могут понимать.
– A о чем они говорили?
– Ну, она сказала, какой я симпатичный мальчик, и что хочет со мной познакомиться, а другие официантки ей советы давать стали.
– Гм, может они все-таки нас двоих обсуждали?
– Нет, только меня.
Мне стало обидно. Но, впрочем, я отвлекся. Основным моим источником информации был директор местной русской школы Николай Лунев. Этот приятный мужчина средних лет с одной стороны не хотел меня обидеть, а с другой стороны откровенно опасался, как бы наше знакомство не окончилось для него неприятностями.
– Ты же такой буржуазный журналист, у нас это не любят! A давай, лучше напиши для китайской газеты, как тебе в Китае понравилось.
– Да как же я напишу, когда я китайский не знаю?
– А ты по-русски напиши, а я переведу.
В целом же, как мне показалось, Николай искренне поддерживал китайские власти:
– Раньше, действительно, был просто кошмар. Так, например, почти все русские старшего поколения побывали в лагерях «на перевоспитании». Но сейчас все стало гораздо лучше, уровень жизни вырос за последние годы просто в разы. Со свободой тоже гораздо лучше. Нельзя критиковать компартию, марксизм, а также делать сепаратистские высказывания. Это, пожалуй, единственное ограничение, а недостатки местных властей критикуются в газетах.
В целом, люди, действительно, без проблем беседовали со мной на любую тему за исключением уйгурского сепаратизма (я не хочу пойти в тюрьму).
Интересно также было и отношение властей к религии. Если человек был госслужащий, то посещение церкви или мечети могло стоить ему работы, а вот бизнесмены могли быть верующими без всякого риска и даже критиковать религиозную политику властей. Например, один бизнесмен-дунганин настаивал, чтобы я написал в статье его фамилию и процитировал его недовольство недостаточным количеством мечетей в городе.
Правда, я был в Синьцзяне до нынешней кампании по перевоспитанию религиозных радикалов; думаю, что сейчас все же гораздо жестче.
Впрочем, эти тенденции были видны и тогда. Например, в Китае был блокирован ю-туб, фейсбук и многие другие зарубежные сайты. Моя «секретная» журналистская деятельность тоже не осталось незамеченной, так, как я выяснил, после моего отъезда некоторых моих собеседников допрашивали спецслужбы на предмет того, «о чем с вами говорил этот иностранец».
Впрочем, справедливости ради отмечу, что для китайских властей я, действительно, интересовался далеко небезобидными вопросами, а именно уйгурским сепаратизмом и исламскими подпольные организациями.
Думаю, что наша с Джоном конспирация отнюдь не была паранойей, и я не был задержан лишь потому, что китайские спецслужбы узнали обо мне слишком поздно.
Так, как раз в те дни, когда я путешествовал по Синьцзяню, здесь попал в неприятную историю священник Вианор Иванов из пограничного с Синьцзяном казахстанского города Жаркент. Батюшка без ведома китайских властей отправился в Кульджу крестить русских детей. В результате не только никого не крестил, но и сам оказался под домашним арестом в своем гостиничном номере. Думаю, что если бы спецслужбы своевременно узнали о моей деятельности, то все бы окончилось для меня, как и в Узбекистане, депортацией.
Журналист совьетико
В мексиканском штате Чьяпас, где живут индейцы майя, я попал в довольно неприятную ситуацию. Когда я сообщил местной школьной учительнице-индианке, что я из России, то ее ликованию не было предела. Однако, как только я сказал, что сейчас живу в Америке, ее как подменили: «Вы предатель. Я люблю Россию именно за то, что она не боится Америки. Дай бог здоровья синьору Путину!».
Такая реакция, конечно же, крайность, а вот с вежливым удивлением, почему я из «такой прекрасной страны как Россия» перебрался в США, мне приходилось сталкиваться достаточно часто.
Нелюбовь латиноамериканцев к США вполне объяснима. Опасаясь прихода к власти коммунистов, а нередко, и просто чтобы обеспечить надежную прибыль американским компаниям, Вашингтон часто поддерживал в Латинской Америке редкостных негодяев.
Так, Америка помогала гаитянскому диктатуру Франсуа Дювалье. Этот милый человек любил лично пытать своих противников. Особенно, он гордился своим изобретением – шкатулкой-человековыжималкой: сжимающимся футляром с прикрепленными кинжалами с внутренней стороны.
Другой друг США никарагунский диктатор АнастасиоСомосаГарсио переделал в тюрьму одно из крыльев своего дворца. Все камеры были выполнены в форме гробов, поставленных на попа – в них можно было только стоять. Был в резиденции и зверинец хищников – диктатор любил кормить их мясом своих жертв.
Примеры таких американских протеже можно множить. К слову сказать, поддерживать своих «негодяев» свойственно всем империям – в том числе и канувшим в лету СССР – но для латиноамериканцев это вряд ли было утешением. Поэтому неудивительно, что в Латинской Америке были сильны антиамериканские сантименты, и, как следствие этого, симпатии к коммунистам.
После распада СССР и «предательства» Москвой Кубы латиноамериканские левые впали в замешательство, переходящее в уныние.
– Почему вы забыли Ленина?! – приходилось мне слышать в Латинской Америке в 90-х.
Однако потом начался конфликт Кремля с Западом, и местные «революционеры» вздохнули с некоторым облегчением. Конечно же, это было уже совсем не то, что прежде, но все же Москва стала вновь (пусть и слабым) центром сопротивления США.
Правда, отношение местных левых к Владимиру Путину двойственное. Они восхищаются им, как «борцом с США», но осуждают его «гонения» на геев, «репрессии» против «Pussy riot». Но пока все же плюсы, с точки зрения левых, перевешивают минусы.