Вскоре теплый ветер обсушил меня, и я немного согрелся, но от усталости и напряжения сразу же уснул. На рассвете меня разбудил странный стук. Протерев глаза и бросив взгляд на крепость, я увидел возле дверей смуглого мужчину, который своей молодцеватой осанкой, лихо подкрученными усами и широкими галифе над блестевшими хромом сапогами чем-то напоминал гусара. Одет он был в куртку цвета хаки и прикладом автомата выстукивал в дверь что-то типа «Спартак чемпион». Через пару минут дверь открылась, послышался женский голос. Мужчина вошел в крепость, и мне ничего другого не оставалось, как снова наблюдать.
Часа через полтора из-за горы появилась серая туча, и внезапно начавшийся дождь заставил меня перебежать из кустарников ближе к лесу под большую сосну. Дождь быстро закончился, а там и дверь неожиданно открылась. Я увидел женщину. Лица ее не разглядел, потому что рядом, закрывая ее своей фигурой, шел тот, который стучал в дверь. Его я узнал по одежде. Только сейчас у незнакомца не было автомата.
Парочка направилась в лес. Мужчина, пока они шли по открытому месту, несколько раз оглянулся назад, будто боялся, что кто-то увяжется следом, но по сторонам не глядел. Я пошел за ними, скрадываясь за подлеском и прячась за толстыми стволами — там, где лес хорошо просматривался. Боясь потерять людей из виду, вдруг оказался совсем рядом с ними. Тогда опомнился и только тут подумал, что если этот мужик — боевик, то он наверняка умеет слушать тишину, и каждый посторонний шорох его насторожит. Но этого не произошло — похоже, за время скитаний я научился передвигаться беззвучно, как неуловимый снежный человек.
Теперь смог наконец разглядеть женщину. Говорят, ночью все кошки серы. Так и мне после долгого скитания по горам любая женщина могла показаться красавицей. Но все же это был не тот случай. Стройная, достаточно высокого роста, с короткой, небрежно уложенной русой косой. Загорелый высокий лоб ее был открыт, взгляд излучал тепло, и когда она улыбалась, лицо вдруг оживлялось веселыми ямочками на щеках. Одета женщина была в тоненькую розовую кофточку с длинными рукавами, ворот свободно расстегнут. Узкая юбка едва прикрывала колени. Одежда хорошо подчеркивала великолепную, немного спортивную и в то же время очень женственную фигуру. Двигалась она красиво, свободно…
Выйдя на солнечную полянку, мужчина внезапно остановился и, взяв за плечи, притянул красавицу к себе. Он ей нашептывал что-то, а она тихо проговорила:
— Может, не надо? Здесь так сыро.
— Я постелю…
Лес шумел листвой, громко пели птицы, заглушая их стоны, а я дрожал от страха, возбуждения и голода, спрятавшись совсем рядом, за толстым деревом. «Это безумие, безумие стоять здесь», — говорил я себе, но не мог оторвать от них взгляда.
Когда он откинулся на спину, она в забытьи осталась лежать рядом, а я сильно укусил себя за руку, чтобы прийти в себя. Еще не совсем очнувшись, я хотел уйти, но внезапно мужчина заговорил. У него был украинский акцент, и говорил он что-то про кочевую жизнь в горах.
Она мягко в чем-то его упрекала, и по говору чувствовалось, что это настоящая россиянка. «Как она оказалась в этих горах?» — пришло в голову.
Я продолжал смотреть на них, как завороженный, нервно глотая слюну и чувствуя, что краснею от стыда: мне до этого ни разу не доводилось быть свидетелем чужой интимной жизни. Я отполз подальше, перевернулся на спину и сквозь склонившиеся ветки кустарника попытался увидеть небо. Но, даже не глядя на влюбленных, до сих пор видел их перед собой — до того было разгорячено мое воображение.
Потом, вернувшись к реальности, я услышал их голоса где-то совсем рядом. Покосившись в сторону, увидел их уже одетыми, стоящими у того низкого разлапистого дерева, из-за которого я совсем недавно наблюдал за ними. Еще несколько шагов, и они могли меня обнаружить. Я вжался в землю и, кажется даже, не дышал. А он называл ее Таисией, Таей, Таечкой и уговаривал не торопиться. Но она уже пришла в себя и упрямо приговаривала: «Павло, Пашенька, надо идти».
«Почему эти люди здесь, на Кавказе? Может, это уже Россия? — подумал я, — но ведь никаких пограничных знаков мне не встретилось. А что, если где-то рядом какой-нибудь Кисловодск или Ставрополь?»
— Утром ухожу в горы, — сказал он.
Она молчала. Выждав паузу, мужчина заговорил снова:
— Ты не дуйся, это моя работа, в горах меня ждут товарищи.
Женщина ответила, даже не взглянув на него:
— Товарищи твои — такие же, как и ты, бандиты.
— Не смей так говорить, — он крепко схватил ее за запястье, — деньги нужны нам обоим.
Она снова ничего не ответила, подняла выпавший из рук платок и пошла в сторону крепости. Мужчина, минуту заколебавшись, зашагал следом.
«Значит, он наемник, — стал прикидывать я, постепенно успокаиваясь, — а это его любовница. Может быть, она живет одна, а скорее всего, с престарелыми родителями, раз ей приходится заниматься любовью в лесу». Мне ничего не оставалось, как перебраться на прежнее место поближе к крепости и продолжать слежку.
Всю ночь не удавалось заснуть, я дрожал от холода на не успевшей просохнуть после дождя траве. К моей превеликой радости, утром мужчина ушел, прихватив с собой автомат. «А что, если… — мелькнула шальная мысль, — подкрасться к нему сзади и ударить ножом? Нет, — сразу опередила эту мысль другая. — Ты трус, ничего у тебя не получится. Он выглядит здоровее и крепче тебя. Да и хватит ли сил — после такой голодовки — для броска и удара? А убить человека? За что? Почему? Нет, не смогу». Пока я размышлял, его силуэт становился все меньше и меньше, пока вовсе не исчез из виду, растворившись за мощными стволами сосен, покрывающих косогор. Выждав еще несколько минут, я хотел подняться, но вдруг почувствовал, что боюсь. «А что если эта женщина на стороне боевиков, как та прибалтка — Ули? Ну и что, что она русская? И вообще, что я ей скажу?» В таком непонятном состоянии я провел еще около часа и вдруг услышал, что дверь, скрипнув, открывается. Прижался к земле, а когда открыл глаза, увидел, как в сторону села вниз по тропинке от крепости спускается женский, а скорее детский силуэт. Сзади можно было разглядеть длинную светлую косу и темно-синие джинсы. Девушка несла спортивную сумку. «Наверное, это их дочь, — подумал я, — поэтому они и уходили в лес, чтобы не при ней… Все, — наконец приказал я себе, — ты идешь и стучишь или остаешься здесь и подыхаешь с голоду».
Выждав еще несколько минут, я осторожно поднялся.
«Только бы никто больше не пришел, — думал я, подходя к двери, в которой оказалась дверка-лючок на уровне головы человека». На чугунной табличке, прикрепленной к стене, вязью непонятных мне букв было что-то написано и внизу добавлено по-русски: «XV век. Охраняется государством». Дрожа от страха, стуча зубами, я несколько раз ударил в дверь рукояткой ножа. Минуты через две из-за двери послышался уже знакомый голос:
— Настя, ты? Что-то забыла?
Сердце мое от волнения готово было вылететь из груди.
— Простите, пожалуйста, — почти заикаясь, заговорил я, затыкая нож за пояс и накрывая его свитером, — вы не могли бы мне помочь? Мне ничего не нужно, я заблудился… Не бойтесь, дайте кусок хлеба и я уйду.
Несколько секунд длилось молчание, потом открылся лючок в воротах, и я увидел вчерашние глаза совсем близко, но теперь они смотрели пристально и немного враждебно. Тонкие брови были вопросительно подняты, русая челка выбилась из-под цветастого платка и прикрывала более светлую кожу лба.
— Кто ты? — в голосе слышалась тревога.
— Я из Грозного.
— Солдат?
— Нет, новобранец, — торопливо заговорил я. — Пушечное мясо… Я убежал.
Хозяйка снова спросила недоверчиво:
— Из Грозного? Ты знаешь, сколько это километров?
— Не спрашивайте. Вообще не знаю, где я.
— Ты в Грузии.
— В Грузии? Это хорошо! А как же я проскочил границу? Никакой нейтральной полосы, никаких знаков…
— Наверное, у государства денег на установку знаков нет, — она усмехнулась и снова посерьезнела. — И вообще какой может быть в этой стране порядок… Звать-то тебя как?
— Артем. Скажите, а какое сегодня число?
— Восьмое июня.
— Ничего себе, это я столько шел…
Похоже, моя явная растерянность успокоила женщину, и я услышал:
— Не надо бы посторонних пускать, но тебе почему-то верю. Входи, — ее голос смягчился. — Да, выглядишь ты, прямо скажем, неважно…
Послышался скрип железной задвижки, и тяжело щелкнул замок.
Дверь отворилась. Женщина смотрела с подозрением, но, видимо, поняв, что я не опасен, посторонилась, пропуская меня в башню, потом закрыла дверь, щелкнув засовом.
— Пойдем, ты весь дрожишь.
— Вечером шел дождь, я промок.
Она посмотрела на меня так, будто хотела понять, не увидел ли я в лесу чего лишнего, но быстро успокоилась — наверное, оттого, что вид у меня был уж слишком жалкий.
Через темную арку я прошел за ней следом во двор крепости. Снова яркий свет ударил в глаза, и я увидел внутренний дворик: пристроенный к забору деревянный сарайчик с большим окошком и длинную кишку какого-то каменного строения. Оно лепилось к крепости с противоположной стороны от сарая, на серой стене виднелось одно маленькое окошко. Где-то рядом заскулила собака, я обернулся и увидел неуклюже бегущую ко мне небольшую, черную и очень лохматую дворняжку на коротеньких ножках. Она завиляла хвостом, отчего все ее тело пришло в движение, а поседевшая милая мордочка закачалась из стороны в сторону.
Поскуливая, собачонка стала ласкаться ко мне.
— Это Малышка, — сказала хозяйка. — Она всех любит.
Я почесал у собаки за ушами, испытывая при этом необыкновенную нежность. Давно мои руки не чувствовали тепла.
— Извините. Я бы не стал вас беспокоить, но в село мне идти опасно… А вы тут одна?
— Ну… — она замялась, пытаясь, видимо, понять, что я за человек, — не совсем… Дочь к бабушке ушла. Пойдем, я тебя накормлю. Куда ж ты пойдешь в таком виде…
Женщина открыла покошенную скрипучую дверь бокового жилища. Я последовал за ней. Собака в дверь не пошла, осталась стоять у порога, вопросительно поглядывая нам вслед. В просторной комнате пристройки с высоким сводчатым потолком было гулко. У внешней стены стоял длинный стол со скамейками. В углу темнели какие-то инструменты.