Двигатель у меня, конечно, работал, и вот тут-то и надо было показать все, чему я научился. Когда капитан Стеттер велел отключить двигатель, я говорю: «О'кей» и притворяюсь, как будто вылезаю из машины. А в это время я выкрутил руль, чтобы сразу выскочить с обочины на дорогу. Неожиданно для всех я нырнул под приборный щиток и нажал правой рукой на газ, держа руль при этом левой рукой. Вы понимаете, конечно, что проделано это было за пару секунд. Я надавил на педаль что было сил, и машина тронулась. Легавые сразу подняли пальбу, а наши все пригнулись. Ветровое стекло вышибли полностью. Ни обломочка не осталось.
Когда я поднял глаза, то увидел, что мы в самой середине Тремонт-авеню. Была только одна мысль — поскорее смыться. Полиция начала тогда получать новые «кадиллаки», и один из них мчался за нами, отставая квартала на два. А что, вы думаете, случилось потом? Перед самым перекрестком посреди улицы останавливается троллейбус. Не знаю, что делать. Если он снова пойдет вперед — нам хана, потому что скорость у меня большая и повернуть вправо я не успею. Если он будет стоять на месте, я смогу сделать левый поворот. Но для этого нужно переехать через тротуар и прыгнуть через обочину. Троллейбус остался на месте, а больше мне ничего не нужно было, так что все вышло как надо.
Делаю 80 миль в час, а по тем временам это бешеная скорость. Легавые далеко отстали, потому что им пришлось притормозить, увидев троллейбус. В первый раз замечаю, что по запястью у меня стекает струйка крови. Я понял, что меня ранили в руку, но останавливаться было нельзя. Я свернул на Грэнд-конкурс и помчался снова по направлению к Гарлему. По этой улице тогда стояли полицейские будки, так что только они нас увидели, сразу стали палить из всех стволов. Не забывайте, что машина у нас была с брезентовым верхом, так что на скорости он весь задрался и висел на задней раме. Около моста на въезде в Манхэттэн я снова разогнался как надо, и легавые снова отстали. С рукой я провалялся всего несколько дней, потому что пуля прошла навылет, не задев кость. Но легавые нашли машину, хоть мы и сбили номер. До сих пор помню: 719864. Тут меня и повязали [8].
Примерно шесть недель меня продержали в окружной тюрьме Бронкса. Потом я предстал перед судом и признал себя виновным по обвинению в попытке взлома. При объявлении приговора присутствовал владелец магазина. Когда вызвали меня и огласили обвинение, он вскочил и начал орать на судью, что хочет знать, что это за «попытка взлома», если у него пропало шелку на 10 000 долларов. В его словах была доля истины. Но, вы знаете, я тогда уже начал изучать закон, и, поверьте, учить там надо было немало. Если признаешь себя виновным, то можно делать это по не самому серьезному обвинению. Но владелец магазина на это не пошел. Он сказал, что так не честно, что где, мол, его шелк. Мой адвокат Дэйв Голдстайн велел мне отвечать.
Я и говорю: «Выбросил на пустой стоянке».
Дело послали на доследование, а пока решали, следует ли мне отказаться от признания себя виновным и назначать ли новый суд. Было решено вынести мне приговор, исходя из результатов уже прошедшего заседания. Поскольку мне не было 21 года, судья мог бы приговорить меня к 18 месяцам в исправительном заведении «Эльмира». Но адвокат посоветовал мне при оглашении приговора выйти к судье наглой походкой, чтобы он подумал, что я крутой парень, и отправил меня в тюрьму Синг-Синг, где мне придется отбывать всего девять месяцев.
Такая была система. В исправительном заведении за хорошее поведение мне бы ничего не скостили, а в тюрьме мне бы пришлось сидеть от одного года и трех месяцев до двух с половиной лет. При условии хорошего поведения я имел право на условное досрочное освобождение после 11 месяцев и 20 дней заключения. При этом в зачет шел и отбытый срок в окружной тюрьме Бронкса, так что если вести себя аккуратно, я мог бы выйти оттуда даже раньше, чем через девять месяцев.
Выслушав все это, я, конечно, предстал перед судьей самым настоящим блатнягой и сразу увидел, что судье это не понравилось. Как сейчас помню его слова: «Хочешь меня подурачить своим крутым видом? Вот что я тебе скажу. Я тебя отправлю туда, куда ты напрашиваешься. Знаешь, почему? Потому что чем скорее ты выйдешь, тем скорее снова туда попадешь».
Но мне было совершенно наплевать, что он там говорил.
Через несколько дней Валачи доставили в тюрьму Синг-Синг. Поначалу план спасения от более длительного заключения показался ему ужасной ошибкой. Его поместили в крошечную холодную камеру, где единственным удобством была параша. Правда, к своему облегчению он узнал, что сидеть ему в ней всего 10 дней, пока он не пройдет карантин. А на деле оказалось, что он почувствовал себя как дома даже до истечения этого десятидневного карантина. После благотворительного показа в тюрьме бродвейского мюзикла «На плантации» он «так повеселился, что даже не мог представить себе, что сидит в тюрьме».
Затем его включили в рабочую бригаду, занятую на строительстве нового тюремного блока. Обрадованный возможностью выбраться из своей темницы, Валачи даже не заметил, как пролетел срок его заключения. А потом дела пошли совсем хорошо. Освободившись условно через девять месяцев, он вернулся в Нью-Йорк и через несколько дней уже снова занялся грабежом магазинов, как в прежние времена.
Во время его отсутствия произошли некоторые изменения. Его старая банда теперь околачивалась в районе 116-й улицы, где «было по-настоящему весело». Валачи был просто опьянен новой жизнью, особенно ночными развлечениями в ресторане «Венеция»:
Там собирались ребята со всего города. Кроме нас, итальянцев, туда ходили братья Даймонд — Нога и его брат Эдди. Были и другие еврейские парни, и ирландцы из Йорквилла. Заходили Лепке, Гурра и даже Малыш Ауджи из Ист-сайда [9]. Но бугром на 116-й улице был Чиро Терранова, Король Артишоков, получивший свое прозвище из-за того, что ему удалось взять под свой контроль торговлю артишоками во всем городе. Как я себе это понимаю, он скупал все поступающие в Нью-Йорк артишоки. Не знаю, откуда их привозили, скупал он все до единого. А артишоки ведь долго не портятся. Потом Чиро назначал свою цену, а итальянцы, как вам известно, без артишоков обойтись не могут.
К ужасу Валачи, новая шайка на 116-й улице во время его отсутствия обзавелась другим водителем, так что его место было занято. Он сколотил собственную небольшую шайку и совершил с ней несколько мелких краж, а на добытые деньги купил под чужим именем «паккард» выпуска 1921 года. Машина помогла Валачи переключиться на более прибыльные и технически сложные операции, заключавшиеся во взломе дверей в торговые помещения при помощи самодельных инструментов, чтобы не рисковать больше битьем витрин.
Успехи на этом новом поприще чуть было не обернулись для Валачи полным крахом. Взламывая дверь в набитый мехами склад в Бронксе, он сломал фомку. Другой член шайки предложил вернуться в Восточный Гарлем за новой. «Конечно, — сказал Валачи. — Почему бы и нет? Все в машину». Только они собрались отъехать, их заметил патрульный полицейский и открыл огонь. Пуля вошла Валачи в самое основание черепа. «Я слышал только один выстрел, — рассказывает он сам. — Потом слышу, кто-то кричит: «Он убит! Что с ним делать?» Потом Валачи потерял сознание. Товарищи выкинули его тело на 114-й улице вблизи Ист-ривер, шесть раз выстрелили в воздух в надежде, что полиция сочтет труп результатом разборки, не имеющий к попытке ограбления никакого отношения. Когда через час они снова проехали мимо того места, Валачи так и лежал на мостовой. В конце концов они заметили, что он еще дышит и отвезли его к знакомому доктору, готовому помочь в решении подобных проблем. В качестве обезболивающего при удалении пули служила бутылка виски. Валачи помнит, как он пришел в себя и ему предложили выпить, но его звездный час наступил тогда, когда сквозь пелену боли он услышал слова доктора: «Этот парень не умрет. Здоров как бык». «Меня спасло то, — вспоминает Валачи, — что в Синг-Синг мне пришлось здорово поработать с кувалдой. Я был просто в отличной форме».
Однако эта почти смертельная рана стала лишь первым эпизодом в полосе его злоключений. Вскоре после того, как Валачи прочно встал на путь грабежа, на его пути встретился человек, который впоследствии оказал огромное влияние на его судьбу — Доминик Петрилли (Редкозубый). Редкозубый предложил вместе взять одно складское помещение в Манхэттэне, забитое до краев шелком и не оснащенное сигнализацией. Валачи сразу согласился, но его «паккард» был недостаточно вместителен для добычи. Поэтому пришлось подключить еще одного типа, Джозефа Гальяно (Слепого Пипа), у которого тоже был автомобиль. Кроме того, в шайку вошли еще двое. Все шло как по маслу, большую часть шелка уже перегрузили в машины, когда они заметили в углу сжавшегося в комок человека прямо рядом с телефонным аппаратом. Это оказался ночной сторож. Разъяренные столь неожиданным открытием, двое из шайки набросились на него с железными трубами. Увертываясь от ударов, сторож крикнул им, что он успел вызвать полицию. А когда они выбежали на улицу, Валачи обнаружил, что его «паккард» не заводится. «Тогда в другую», — сказал Валачи, прыгнув в «линкольн» Слепого Пипа, на котором им всем едва удалось уйти от погони. На следующий день один из членов шайки пришел к Валачи домой и попросил у него ключи, чтобы забрать «паккард», потому что терять его, мол, глупо. Не подумав, Валачи согласился выполнить его просьбу. «Нельзя забывать, что я только начал поправляться после ранения в голову, — рассказывает Валачи. — Соображал я тогда плохо». Хуже того, тот самый приятель взял младшую сестру Валачи покататься на машине. Полиция, конечно, взяла «паккард» под наблюдение, проводила парочку до дому, и Валачи в мгновение ока оказался под арестом.
Валачи был выпущен под залог, но неприятности продолжали окружать его со всех сторон. Во время ночных развлечений в ресторане «Венеция» он близко сошелся с ирландскими гангстерами, и вот однажды, когда он возвращался домой от приятеля, жившего на другом конце города, его внезапно остановила группа разгневанных итальянских юнцов, с которыми вместе рос. «В чем дело, черт побери?» — потребовал ответа Валачи.