Вот и Лариса. На столике она вдруг наткнулась на вещь, которую знала с детства. Она понятия не имела, как эта вещь называется, потому что звала ее в детстве «кружилка». Потом, став взрослой, она больше нигде и никогда не встречала такой игрушки, а потому решила, что игрушку смастерил кто-то из учителей.
Но теперь перед ней стояла точно такая же тарелочка с черной закрученной спиралью. Лариса прекрасно знала, что, если тронуть ее, она начнет медленно вращаться. В детстве, когда Марта показывала ей, как тарелочка кружится, Лариса приходила в восторг. Дотянувшись до стола, она тихонько коснулась диска пальцем. Диск поплыл, спираль, извиваясь, заманивала ее внутрь воронки. В голове как-то разом прояснилось, на душе стало светлее, а губы расплывались в улыбке. Лариса прикрыла от удовольствия глаза, а когда снова открыла их, Санников стоял на пороге с бутербродами.
— Это твоя игрушка? — спросила Лариса.
— А почему игрушка?
— У меня была в детстве точно такая же.
Санников удивленно поднял брови:
— Интересно, кто тебе ее подарил?
— Мне ее не дарили. Но я помню, как Марта часто звала меня поиграть с ней. А почему ты на меня так смотришь?
— Потому что эта штуковина помогает погружать человека в гипнотическое состояние. Тебя в детстве подвергали гипнозу?
— Слова-то какие! — проворчала Лариса недовольно. — Подвергали! Да играли мы с ней просто.
— Как?
— Она рассказывала мне сказки, а я смотрела на «кружилку», — быстро ответила Лариса. — И знаешь, я ведь об этом раньше никогда не вспоминала…
— А вспомнила только сейчас, посмотрев, как крутится диск, — добавил Санников.
— Да.
— А какие сказки тебе рассказывали?
Лариса задумалась.
— Ну, про Красную Шапочку, про Серого Волка, про Бабу-ягу?
— Нет, — покачала она головой. — Совсем не то. Что-то жуткое и волшебное. А сути я не помню.
— Очень интересно, а как…
— Почему ты меня расспрашиваешь? Я же не на приеме у психолога!
— Тебе не кажется странным, — вкрадчиво начал Константин, но Лариса не дала ему договорить:
— Я не собираюсь обсуждать с тобой свое детство. Психологию нам в училище преподавали. Я со своими проблемами сама справлюсь.
— Ты уверена?
— Абсолютно!
После ужина Лариса снова измерила Николаю Савельевичу давление и дала таблетку. Она наотрез отказалась остаться ночевать у них в свободной комнате, но обещала непременно появиться завтра с утра.
— Лариса, вы бы дали мне адресок своей тетушки. Может быть, я попробую с ней поговорить, — попросил Николай Савельевич на прощание.
Лариса, как утопающая, посмотрела на Костю, но все-таки продиктовала адрес. Отец настоял, чтобы Константин проводил девушку домой, потому что на улице было совсем темно, и еще потому, что так было принято в годы его молодости. Отказаться Лариса не посмела. На сердце было радостно от того, что именно ей удалось заставить этого милого чудака пожить подольше.
Она записала для Кости свой телефон.
— Если тебе только покажется, что ему стало хуже, — звони в любой момент. Не прощу себе, если что-нибудь случится…
— А как у него с перспективами?
— Очень неплохо. Еще денек понаблюдать — и достаточно.
Они медленно брели по улице. До дома Ларисы ходил трамвай — две остановки. Но ждать его можно было до второго пришествия, и она предложила идти пешком.
— Знаешь, о чем я подумала? Твой отец собирается поговорить с моей тетей.
— Ну и что?
— О чем?
— Кто его знает, — рассеянно сказал Константин, и Лариса удивленно посмотрела на него снизу вверх.
— Но он может представиться отцом моего жениха, — подсказала она.
— А что в этом плохого?
Лариса хотела возмутиться, да почему-то не вышло.
— Ты не собираешься на мне жениться, — напомнила она Косте.
— Не уверен, — ответил он, и оба, немного напряженно, рассмеялись.
— Кстати, мы пришли. Здесь я живу.
— Спасибо за все, — сказал Санников.
— Пока. — Лариса вошла в парадную прежде, чем он успел придумать разумный предлог, чтобы удержать ее хотя бы ненадолго.
Каждая ступенька давалась ей с большим трудом. Она могла бы поспорить, что Костя смотрит ей вслед. Кажется, с ней уже такое случалось…
Глава 4
— Коля, — кричала Нина Анисимовна в шипящую трубку, — это я, Нина. Слышишь? А я тебя почти нет. Ну тогда говорить буду я, хорошо? Что? А который час?
«Батюшки!» — пробормотала она себе под нос, бросив взгляд на часы: половина двенадцатого.
— Коля! Речь идет о жизни и смерти, слышишь? Нет-нет. Да послушай ты меня: на самом деле! Разумеется, мне больше обратиться не к кому, коли я звоню тебе ночью.
На его реплику она изобразила зеркалу, висевшему напротив, последнюю степень горестного раскаяния и сказала в трубку:
— Конечно, ты мне нужен как врач. А как ты догадался?
Снова — зеркалу — гримаса умирающего от стыда, и — снова в трубку:
— Коля, не до шуток! Нет, подробно не могу. Конечно, возьми инструменты. Какие? — Нина Анисимовна обернулась на Марту. — Вези все, что найдешь. Очень тяжелый.
Она прокричала в трубку адрес и, осторожно положив ее на рычаг, на цыпочках пошла обратно в комнату, словно это могло компенсировать шум, который она только что произвела. Марта зашевелилась и открыла глаза.
— Мне показалось, — пролепетала она, — вы с кем-то разговаривали.
— С зеркалом, — махнула в сторону прихожей Нина Анисимовна. — Как вы?
— Воды, — попросила Марта. — И… вы взяли ключ?
— Нет, он у вас на цепочке.
— Заберите его. Там на антресолях…
Она не договорила, уронила голову и закрыла глаза. Нина Анисимовна склонилась над ней и перестала дышать, чтобы понять, дышит ли она. Ей до одури хотелось, чтобы Марта дождалась Николая, чтобы он пришел не напрасно и весь этот ужас кончился разом от одной какой-нибудь волшебной инъекции. Марта дышала часто, как рыба, выброшенная на песок. У Нины Анисимовны разрывалось сердце. Она села к ней поближе, взяла за руку. В таких случаях, кажется, нужно разговаривать с человеком. Тогда он заслушается и не сможет покинуть этот мир. Эту версию она придумала сама, несколько лет назад, посмотрев какой-то фильм, но верила в нее гораздо больше, чем в Евангелие. Говорить незнакомому человеку, мол, не уходи, не покидай меня, было глупо. С какой стати ему тогда оставаться? Но что-то же должно его заставить…
Нужно было только найти тему, слова отыщутся сами. Нина Анисимовна подумала о лете, о том, что оно только что кончилось, и о том, как было бы славно для всех дождаться его снова. Лето она проводила в большом старом доме, вокруг которого пели под ветром высокие сосны и понуро бродили непомерно раздавшиеся в боках коты. Собак районных знала всех до одной, впрочем, так же как и они ее. Каждой давала имя, и они как-то сразу откликались на Шариков и Полканов, словно так их и звали от рождения.
Она заговорила вслух, описывая Марте в мельчайших деталях картину летних прелестей, рожденную ее воображением. Она говорила то быстро, то надолго погружаясь в задумчивость, будто припоминая некое ощущение или образ. Пересказ видения лишил ее чувства реальности, время растворилось в сизом летнем утреннем тумане, а потому, когда в дверь позвонили, сердце ухнуло аж куда-то вниз живота, забилось тревожно, и ей не сразу удалось справиться с дверной цепочкой трясущимися руками.
— Никогда не спрашиваешь — кто! А вдруг грабители? — напустился на нее маленький старичок, ставя саквояж на табуретку и снимая ленинскую кепку, — Что стряслось?
— Там, в комнате, посмотри сам, — виновато пригласила Нина Анисимовна.
Николай Иванович не вошел в комнату, лишь посмотрел с порога на Марту и отправился в ванную.
— Какая температура? — деловито осведомился он, моя руки.
— Не знаю.
Николай Иванович бросил на нее неодобрительный взгляд.
— Диагноз известен?
— Пулевое ранение.
Николай Иванович закрыл кран и некоторое время стоял, неподвижно глядя перед собой.
— Неосторожное обращение с незарегистрированным оружием? — с надеждой в голосе спросил он.
— Нападение.
— А в больницу?
— Нельзя.
Николай Иванович закрыл глаза и покачал головой:
— Нина, что ты со мной делаешь! Я старый человек, у меня у самого тридцать три болезни… Она что, мать бритоголового авторитета?
Нина Анисимовна пожала плечами.
Николай Иванович осмотрел руку Марты, измерил ей температуру, взял кровь и тут же произвел с ней какие-то магические действия, переливая из пробирки в пробирку, разбавляя и снова переливая.
— А если она умрет? — спросил он после этих процедур и, не получив ответа, вернулся к Марте. — Ты бы вышла, не люблю, когда кто-то под рукой, ты ведь знаешь.
— Хорошо, хорошо. — Нина Анисимовна торопливо прошла к двери и задержалась на пороге: — Есть надежда?
— Надежда есть.
Она плотно закрыла за собой дверь и только теперь заметила, что в руках все еще держит цепочку с ключиком, снятую с Марты.
Антресоли.
Нина Анисимовна внимательно обследовала стены. Нет тут никаких антресолей…
Николай Иванович через некоторое время тоже вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. На лбу его блестели капельки пота.
— Я сделал что мог. Теперь все зависит от нее, — сказал он.
— А что может она?
— Она может выжить, — раздраженно пояснил Николай Иванович, — Или нет. И тогда…
— Я все возьму на себя. Я скажу, что застала ее…
— Нина! Мне уже столько лет, что я ничего не боюсь, — отмахнулся он. — И потом, какое имеет значение, что будет, если…
Он посмотрел на Нину Анисимовну и, смягчившись, потрепал ее по руке.
— Когда речь идет о жизни человека, такие мелочи, как объяснения с органами правопорядка и правосудия, не имеют значения, так ведь?
— Да. — Она вздохнула.
— А теперь расскажи мне, как ты в это впут… ну, словом, как ты сюда попала?
Нина Анисимовна вкратце поведала Николаю Ивановичу о событиях вчерашнего вечера.