— Ева, ты ничего не ешь.
— Боюсь подавиться, — глухо выдавила из себя я.
— Чем, супом?
— Он у меня, словно кость, поперек горла стоит.
Я еще не готова к тому, чтобы есть. Вить, ты ешь, а я пойду.
— Куда? — удивился мой муж.
— В зале побуду.
— А может, со мной посидишь? Мне так приятно твое присутствие.
— Не могу. Что-то меня мутит. Не хочу тебе портить аппетит. — Я растерянно развела руками, но жест получился какой-то театральный и совершенно не правдоподобный.
— Да мне, наоборот, приятнее даже. Ничего ты мне не портишь.
— Извини. Ешь. А если Нужно будет, позови, я добавки налью.
— А ты что хочешь делать?
— Постою на балконе.
— Я не привык есть один.
— Привыкай.
Встав со своего места, я ушла в зал и открыла дверь на лоджию. Я стояла как вкопанная, все так же тупо смотрела на чемодан и думала, что я скорее откушу себе язык, чем признаюсь мужу в том, что я от него ухожу. И все же… Все же я понимала, что другого выхода у меня нет. Нет…
Взяв чемодан, я поставила его в центре зала, открыла крышку и начала собирать свои вещи. У меня было слишком много вещей. Слишком много для одного чемодана. Для того чтобы собрать все мои вещи, требовался целый контейнер, но никак не чемодан.
Поставив рядом с чемоданом большую сумку, я стала кидать свои вещи и туда тоже. В голове страшно гудело, а рассудок просто отказывался верить в реальность происходящего. Мои руки дрожали, а вещи зачастую летели мимо сумки и мимо чемодана.
— Ева! — послышался с кухни голос супруга.
Ева, ты что там делаешь?! Но я не ответила. Да и что я могла ответить?
— Ева, а у нас есть черный перец?
— Есть! — крикнула я и с особым остервенением принялась застегивать чемодан.
— А где?
— В шкафу!
— Ева, я отродясь по шкафам не лазил и даже не знаю, где что лежит! Ты ж у меня хозяйка-то! В каком хоть шкафу?
— Кухонном!
— Ева, ну достань, пожалуйста!
— Хорошо!
Переведя дыхание, я зашла на кухню и посмотрела на сидящего за столом мужа.
— Как же ты дожил до того, что даже не знаешь, где что лежит?!
— А зачем мне знать, если за меня все знаешь ты.
— Как же ты без меня-то будешь, если даже яичницу сам пожарить не сможешь?
— Без тебя я умру с голоду, — дружелюбно рассмеялся мой муж.
— Но ведь раньше ты жил без меня? Ты же как-то раньше питался, носил чистые носки, сам завязывал себе галстук! — Мой голос был полон неподдельного отчаяния. — Ведь раньше ты при желании мог сварить макароны…
— Раньше за мной ухаживала моя мама.
— Но ведь, когда мы с тобой познакомились, ты уже давно не жил со своей мамой, а жил сам.
— Ева, во-первых, к хорошему привыкаешь быстро, то бишь к тебе, потому что ты — самое лучшее, что у меня есть. Во-вторых, я не хочу вспоминать, что у меня было раньше, потому что сейчас у меня есть ты и наши с тобой отношения вечны. Зачем мне думать, как я без тебя, если я всегда с тобой. А в-третьих…
— Что в-третьих?
— В-третьих, я всегда ценил, что ты сама завязываешь мне галстук. В нашей семье это как ритуал, как добрая и очень хорошая традиция. Мне приятнее, когда до моей шеи дотрагиваются руки любимой женщины, чем мои собственные. Это еще раз говорит о том, что ты меня очень сильно любишь и всегда рада сделать мне приятное. Ева, ты дашь мне перец или нет? У меня уже суп остыл.
— Да, конечно.
Достав из шкафа пачку черного перца, я почувствовала, как у меня задрожали руки, и сыпанула в тарелку больше полпачки.
— Извини. Я не знаю, как это произошло. Что-то руки затряслись. Я испортила тебе суп? Извини еще раз. Возьми мою тарелку. Я почти не ела.
— Да мне без разницы.
Виктор поставил мою тарелку к себе и насыпал в нее немного перца.
— Ева, не расстраивайся. Подумаешь, перца пересыпала. С твоих рук я готов есть что угодно. Если захочешь, то я с радостью съем и свою тарелку.
— Не стоит так извращаться.
— С твоих рук я приму даже яд.
— Не говори ерунды. Ты лучше запоминай, где что лежит, чтобы ты всегда мог сам о себе позаботиться.
— Зачем мне о себе заботиться, если у меня есть такая очаровательная и заботливая жена. Это равносильно тому, что я скажу тебе то, что ты должна научиться зарабатывать деньги.
Не зная, что ответить, я вышла из кухни и не заметила, как мой муж вышел следом за мной и несколько раз чихнул.
— Ну, мать, ты даешь. От души насыпала. На кухне невозможно находиться, слезы из глаз фонтаном брызжут, а в носу щекотно.
— Возьми тарелку и поешь в зале, — произнесла я взволнованным голосом и, стараясь не обращать на своего супруга внимания, продолжила собирать вещи.
— Ева, а мы куда-то уезжаем? — наконец поинтересовался супруг, наблюдая за моими действиями.
— Мы — нет, — я сознательно выделила слово «мы».
— А я уже подумал, грешным делом, что мы с тобой отправляемся в бега.
— Куда? — Я остановилась и, подняв голову, посмотрела на мужа пристальным взглядом.
— В бега, — деловито объяснил мне мой муж. — Как будто к нам на хвост села милиция, а мы пытаемся замести за собой следы и отправляемся в бега.
— Нет, Вить, тебе никуда бежать не нужно. Ты можешь оставаться дома. Ид" доедай свой суп.
— А ты?
— А что я?!
Муж изменился в лице, видимо, до него что-то дошло, и, облокотившись а стену, скрестил на груди руки.
— Ева, что происходит?
— Ничего. — Я залилась алой краской и почувствовала, как земля уходит из-под ног. Господи, я так долго боялась этого момента… Я всегда отодвигала его как можно дальше и откладывала на неопределенный срок… Как я боялась… Я к нему не готова…
Я не думала, что это так скоро произойдет…
— А зачем ты собираешь свои вещи?
Я не ответила на вопрос, а просто села на чемодан, скрестила колени и положила сверху руки так, как их кладет на парту самая прилежная школьница.
— Ева, зачем ты собираешь свои вещи? — повторил вопрос муж.
— Потому что я от тебя ухожу… — Произнеся эту фразу, я почувствовала, что где-то там, глубоко в моем сердце, что-то безвозвратно оборвалось.
— Что ты сказала?!
— Я сказала довольно громко и отчетливо. Ты все слышал. — Я и сама не знала, смогу ли я повторить эту фразу еще раз.
— Повтори еще, что ты сейчас сказала, — стоял на своем мой супруг.
Неожиданно для самой себя я вызывающе вскинула голову и посмотрела на своего супруга глазами, полными слез.
— Витя, я от тебя ухожу, — отчеканила я каждое слово.
— Тогда почему ты плачешь?
— Я не плачу. Просто на моих глазах слезы.
— Хорошо. Почему на твоих глазах слезы?
— Это тебя не касается. Может быть, мне жалко столько прожитых вместе лет…
— А может быть, тебе жалко со мной расставаться?! Ты это просто вбила себе в голову, но на самом деле этого не хочешь. Это всего лишь упрямство, а упрямство всегда было твоей отличительной и самой главной чертой.
— Вить, не трави душу. Я сейчас уезжаю. Но еще заеду, потому что забрала не все вещи. Я так сразу не могу, взять и все забрать. Слишком много вещей.
Я теряюсь. Даже не знаю, за что хвататься. Я вернусь.
Я обязательно вернусь.
— А может, тебе лучше вообще от меня не уходить? — Виктор разволновался не меньше моего.
— Нет. Я уже все окончательно для себя решила.
Виктор сел на корточки рядом с моим чемоданом, на котором сидела я, и попытался меня обнять, но я резко одернула его руку.
— Ева, ты что?
— Не стоит. Вить.
Я готова была провалиться сквозь землю, только бы ни в чем не разбираться и не выяснять отношений. Меня переполняло чувство вины. Нужно было уйти как можно скорее, убежать, скрыться, исчезнуть, испариться… Только бы побыстрее, чтобы больше не смотреть в эти глаза, не слушать упреки в свой адрес и ничего не объяснять.
— Ева, я знаю, почему ты решила от меня уйти.
Я все знаю… — Виктора забило мелкой дрожью, которая сразу же передалась мне.
— Знаешь?
— Я знал, что все будет именно так… Что ты поступишь подобным образом, и я ни за что тебя не осуждаю. И все же… Все же мы должны пережить вместе.
— Пережить что?
— То, что произошло. Я тебе говорю еще раз, что я ни в коей мере тебя не осуждаю.
— Не осуждаешь?
— Нет Я понимаю, что ты не хочешь жить с убийцей. Я все понимаю. И все же… Ева, пожалуйста, не оставляй меня одного в такой тяжелый момент.
— Я не хотела оставлять тебя именно в этот момент. Тут нет моей вины, но пойми, так вышло. И вообще, Виктор, может быть, это слишком жестоко сказано, но ты забудь о том, что произошло, и больше никогда не вспоминай. Твоя совесть чиста, и ты честен перед собой. Ты никого не убивал. Живи, как жил раньше. Если мы про это забудем, то никто даже этого не вспомнит. К нам с тобой это не имеет отношения. Не стоит ворошить свою память. И, пожалуйста, не ходи в милицию и не пиши заявление о чистосердечном признании. Своим признанием ты совершенно не облегчишь собственную душу, а только посадишь нас обоих за решетку. Человека уже нет в живых, и мы не можем его спасти и помочь. Он мертв, а мы живые. Мы живые и хотим жить. Мы должны думать о себе.
Виктор по-прежнему сидел на корточках и смотрел куда-то впереди себя Он шумно, со свистом выдыхал воздух и усиленно думал.
— Ева, я что, на идиота, что ли, похож — в милицию идти?!
— Что? — не поверила я своим ушам.
— Ева, ты что, и вправду думаешь, что я идиот?!
Ты и вправду думаешь, что я пойду в милицию?! Ева, я думал, что ты обо мне лучшего мнения. Оказывается, ты столько лет со мной прожила и столько лет держала меня за идиота.
Последние слова моего супруга сняли с души тяжелый камень, и я почувствовала облегчение. То, чего я боялась больше всего, отошло на самый дальний план и вообще перестало меня беспокоить.
— Виктор, я очень тебе признательна за то, что в этом вопросе ты мыслишь трезво. Просто я боялась…
— Ты совершенно зря боялась. Я со своей головой пока еще в ладу.