Афанасий Емельянович не стал пить кофе, вышел из-за стола, матушка побежала за ним, путаясь в модных юбках, к которым никак приноровиться не могла. Домна Карповна истинная глава купеческого дома – высока, телом дородна, характером крепка, властолюбива. Счастье единственного сына (дочери-то – отрезанный ломоть) для нее было наиважнейшим делом, но спуску и ему не давала, посему надумала призвать к ответу:
– Постой, Афанасий.
– Недосуг мне, матушка, уж простите.
– Стой, тебе говорят. – Она силком затащила сына в библиотеку, плотно закрыла двери и грозно свела брови. – Ты куды по ночам, паскудник, бегаешь?
– Матушка... – растерялся он. – Я... выкурить сигару...
– Знаю я про енти сигары, – наступала на него Домна Карповна, уперев руки в боки. – Отчего у Глашеньки глаза на мокром месте? Ты почему в спальне не спишь, негодник?
– Матушка! – опомнился он. – Не лезьте...
– Ты это мне, матери?! – еще больше разгневалась она. – К полюбовнице бегаешь, срамник? Ну, Афанасий, узнаю, кто такая – на весь мир осрамлю ее! А тебе... а тебя во как!
И за чуб сына схватила да давай трепать.
– Матушка... Матушка... – отступал он, смеясь. – Да полно вам, прислуга увидит... Выдумки все это ваши... Я допоздна работаю... Матушка!
Домна Карповна отпустила сына, скинула с плеч шаль и принялась ею обмахиваться. Заговорила тише, хотя и с упреком:
– Думаешь, мне не видать, чего с вами творится? Ну, батюшка твой – ладно, никакого воспитания не имел, царство ему небесное. Груб да неласков был, прости ему господи. А ты? Обхождению учился в Англиях да Италиях...
– Я там делопроизводству учился...
– Молчи, когда мать говорит! – прикрикнула она на сына. Походила, остановилась. – Зачем Глашеньку обижаешь? Не рушь семью, Афанасий. Дети у вас, об них думай, а не похоть свою ублажай. Ну, чем, чем она тебе не угодила?
– Всем угодила. – Афанасий Емельянович поцеловал мать в лоб и щеки. – Простите, матушка, я поехал.
Домна Карповна проводила сына, полагая, что он теперь разоблачен, знает свою вину и станет шелковым. Она пришла в столовую, уселась на свое место и, отпивая чай по привычке из блюдца, тайком посматривала на Глашеньку. При муже весь уклад другим был, по старинке. А сын новые порядки завел: и дом, как у господ, и выезд (да не один), и одежда барская. Глашенька тоже ничем барам не уступала: по-французски читала, на фортепьянах играла, красоты писаной. «При такой-то жене явно нечистый Афанасия в оборот взял», – сетовала про себя Домна Карповна. И надумала ворожею на дом пригласить, чтоб порчу сняла, пошептала, беду отвела, а то Глафира с лица вся спала. Но не при Афанасии, он на смех поднимет. Домна Карповна, велев прислуге уйти, сказала, взяв невестку за руку:
– Мы чайку попьем и тотчас к модистке поедем. Закажем тебе платьев всяких разных. Вчерась адресок передали, модистка самая что ни наесть француженка, шьет лишь графиням и княгиням. И нам сошьет, чем мы-то хуже? Аль деньги у нас другие?
– Зачем, матушка? – Глашенька подняла глаза, а Домна Карповна чуть не умерла от жалости к ней. – Афанасий избегает меня, потому что не любит.
И слезинки кап, кап... словно дождь пошел.
– Не любит?! – обомлела свекровь, взявшись рукой за сердце. – Раньше-то отродясь слов таких не слыхивали. Мать с отцом подберут пару, поженят – вот и вся любовь. На смотринах об одном лишь сердце болело: чтоб муж не старый был, да не калека какой. Не любит... Ишь чего удумали! А ты! Не знаешь своего дела бабского? Ты лаской его, лаской... да чтоб он задохся любовью ентой. Бесстыдности поболее... Чего глядишь? Я не полоумная, знаю, чего говорю. Скромность, Глашенька, за порогом спальни оставлять надобно, верь мне. Ладно, собирайся. Накупим нарядов, а остальному по дороге учить тебя, дуру, буду.
Марго не давали покоя мысли о Шарове. Где-то же она его видела, чем-то он ее поразил, потому и запомнила. А припомнить никак не могла. Отбрасывая мысли о Шарове, она занималась текущими делами, ей пришла еще одна удачная, как показалось, идея – научить Анфису игре на рояле. Раз она собралась в актрисы, то непременно должна уметь аккомпанировать себе при пении. Это даст возможность получать прекрасные роли.
– Ой, барыня, а я справлюсь? – испугалась Анфиса.
– Справишься, – заверила Марго с жаром. Если ей в голову приходила идея, отказаться от нее она была не в состоянии. – Я освобожу тебя от некоторых обязанностей по дому.
– Барин рассердятся, – напомнила Анфиса.
– Не беспокойся. Я в долгу перед тобой, ведь ты спасла мне жизнь в усадьбе брата, поэтому помогу стать тебе актрисой. Учить будет мадемуазель Каролина, позови ее ко мне.
Мадемуазель Каролина, гувернантка сына, длинная и сухая англичанка с причудами, не пришла в восторг от новой идеи мадам. Она сморщила длинный нос, пренебрежительно бросив:
– Ви хотеть я учить горничный?
– Да, мадемуазель Каролина, – надменно сказала Марго по-французски. Она недолюбливала гувернантку из-за частых обмороков по любому пустяку и высокомерности. – Постарайтесь научить ее азам как можно скорее. Вы уже начали обучать Митеньку, Анфиса догонит его и перегонит.
Мадемуазель взглянула на горничную и произнесла:
– О!
Недовольна. Но Марго осталась непреклонной:
– Я так хочу! Что вам нужно для занятий с Анфисой?
– Ноты, мадам, – ответила гувернантка по-русски. – Для начинания. Я не покупаль ноты для Митрия Николаевича, я их пишу сам.
– Отлично, – сказала и Марго по-русски. – Я съезжу куплю ноты, заодно они и Митеньке сгодятся.
Англичанка еще раз взглянула на Анфису, но уже через лорнет, и произнесла ту же букву «о», но протяжно, со стоном, будто баржу тянула.
– А как же господин трагик, барыня? – напомнила Анфиса. – Они же вот-вот придут.
– После урока с ним тобой займется мадемуазель.
Марго помчалась в нотный магазин, но перед входом она вдруг задержалась, в ее головке закрутились обрывки виденного ранее. Да, именно на этом месте однажды что-то привлекло ее внимание. Марго осмотрелась...
– Вспомнила! – И понеслась в коляску. – Гони, Капитон, в полицию.
Она влетела к Виссариону Фомичу, как ураган:
– Я вспомнила!
Зыбин пил чай, от крика ее сиятельства вздрогнул, из стакана в подстаканнике чай выплеснулся на стол и выступающий живот, а Марго без приглашения упала на стул, повторив:
– Я все вспомнила!
– Матушка, ну, нельзя же эдак-то! – забрюзжал он, вытирая живот платком. – Напугали, ей богу.
– Прошу прощения, Виссарион Фомич, я очень взволнована, – затараторила она. – Потому что вспомнила, где и когда видела Шарова.
– Ну и где ж вы его видели?
– Я покупала ноты в нотном магазине, что на Суворовской. Когда вышла из магазина, заметила Вики Галицкую в экипаже, а рядом с ней стоял Неверов. В этот магазин мало кто захаживает из знатных фамилий, он почитай на окраине, а я часто заказываю ноты там...
– Шаров-то тут причем? – устал от многословья Зыбин.
– Вот послушайте. У меня создалось впечатление, будто Неверов и Вики о чем-то договаривались, потому избрали малолюдную улицу. Потом Вики уехала, а Неверов запрыгнул в коляску, где его дожидался... Шаров! Они проехали мимо меня, Орест Неверов поздоровался. Тогда я поразилась, ведь Неверов не водит дружбы с людьми не из своего круга. Более того, он презирает их, что всячески подчеркивает при удобном случае.
– Когда это было?
– Накануне похорон Долгополова. Я заехала к Прасковье Ильиничне, а потом отправилась в нотный магазин, погода была вели...
– Так-так-так... – не дослушал Виссарион Фомич. – Стало быть, Неверов знался с Шаровым, а Долгополов не просто был знаком, а и сделал его управляющим имения, завещал ему пять тысяч рублей. Галицкая была любовницей Долгополова, а теперь состоит в отношениях с Неверовым... В круг собираются одни и те же люди.
– Полагаю, это не случайно.
– Да я и сам так полагаю, – отмахнулся он, затем думал некоторое время, после посмотрел на Марго добрее. – Ваше сиятельство, вы не пробовали подружиться с Галицкой?
– Пыталась вчера. Заехала к ней, но лакей сказал, будто она больна.
– Вот, вот, вот! У вас есть повод навестить больную. Ваше сиятельство, мне просто необходимо знать, что за услугу оказал ей Неверов.
– Но она же не скажет мне сразу.
– А вы и завтра поезжайте к ней. И послезавтра, – мурлыкал он, прищурив глаза, как кот, и улыбаясь. – Поговорите с ней о шляпках-булавках, посплетничайте. Вы ведь умны, сударыня, сообразите, как ее доверие завоевать.
Слава богу, признал, что она умна! А то все только губы кривил, будто кислицу ел.
– Я попробую, – тряхнула головой Марго.
– Прямо в сей же час и поезжайте.
Марго не стала медлить, отправилась к Вики. Но как она была довольна! Сломила-таки дундука Зыбина, и теперь он виделся ей премилым.
11
Через день Борька приехал поздно вечером, София чмокнула его в щеку, он крепко сжал ее и на ухо шутливо шепнул:
– У нас не получится, как в том анекдоте: муж пришел домой не вовремя?
Намек она поняла, оттолкнула мужа:
– Борь, ты пошляк.
– Ну, че ты, – захихикал он, идя за ней на кухню. – Я ж пошутил.
– Я не люблю шутки такого рода. И запомни: если захочу тебе изменить, то не дома, чтоб меня не отвлекала обстановка и твой призрак здесь.
– А что, в твоей голове бродят уже такие мысли? В смысле, изменить мне?
– Нет, ты невозможный! Прекрати сейчас же, иначе мы поссоримся! Как мама?
– Нормально. Скучает, потому хандрит. Ну, сердце... давление... упадок сил... Возраст! Я накупил продуктов, оставил ей денег, попросил соседку за ней присматривать.
– Следует чаще навещать ее.
– Чаще? Эдак ты отвыкнешь от мужа.
– О, опять! На ужин сосиски с зеленым горошком. Будешь?
– Сосиски... – скорчил он кислую мину.
– Извини, ты не звонил, я не знала, когда приедешь, поэтому не приготовила утку в апельсинах. У меня много работы.