мволизировал враждебность и разрыв дружбы.
Если обстановка была напряженной, то прикосновение к обнаженному мечу, как правило, моментально провоцировало кровавый инцидент. Предположим, самурай внезапно видит, что его собеседник поглаживает рукоять своего меча. Следовательно, он сам просто обязан обнажить собственный клинок. Прямым вызовом на поединок служило бряцание гардой о ножны. Человека, который это делал, в любой момент могли рассечь на две половинки без всякого предупреждения.
«Несущий смерть», меч говорил сам за себя. Тем более когда в двери самурайского жилища стучалась смерть через харакири.
Я уже упоминал легендарного бродячего самурая Миамото Мусаси. Он и в самом деле был легендой, человеком, не проигравшим ни одного поединка, хотя его меч был… деревянным.
Одна из легенд рассказывает о его столкновении с самураем Сейдзиро, который убил многих своих противников, в том числе и отца Мусаси.
Месть была основным побуждением, что толкнуло Мусаси на поединок. Но он вызнал все о характере кровавого самурая, узнал, что тот отличался бурным темпераментом и был чрезмерно гневлив.
На месте поединка уже собралась толпа, пришел и Сейдзиро, а вот Мусаси не было видно.
Сейдзиро разгневался и почти орал на своих учеников. Те отодвинулись подальше: все хорошо знали, каков самурай в ярости.
И тут из толпы раздался насмешливый голос:
— Сейдзиро, ты где был? Я пришел еще перед рассветом, но не видел тебя.
Сейдзиро повернулся к своему противнику. Одежда Мусаси была грязной и мятой, а за поясом вместо боевого меча торчало деревянное оружие.
В глазах Сейдзиро загорелась злоба.
— Ты оскорбляешь меня своей одеждой и своим поведением!
— Вот и вызови меня на поединок, — улыбался Мусаси.
Взгляд Мусаси был совершенно спокоен. Он не замечал толпы — все его внимание было сосредоточено на Сейдзиро.
С громким криком известный буси выхватил меч. Сейдзиро позволил своему гневу выйти наружу. Злость вызвала напряжение в его теле, а напряжение замедлило движения. Мусаси схватил свой деревянный меч. Смерти он не боялся. Он сам может нести ее, так к чему бояться? Сейдзиро бросился на противника, Мусаси отвел его удар и с силой воткнул тупой конец своего деревянного меча снизу под подбородок противника. Сейдзиро упал и остался лежать на земле.
Мусаси трижды низко поклонился — лежащему на земле противнику и его слугам, — после чего удалился. Он побеждал, потому что никогда не боялся смерти.
В «Кодексе Бусидо» сказано:
«Воистину храбр тот, кто смерть встречает с улыбкой. Таких храбрецов мало, они редки… Человек, потерявший сердце в последнюю минуту, не храбрый человек».
«Каждое утро думай о том, как надо умирать. Каждый вечер освежай свой ум мыслями о смерти… Когда твоя мысль постоянно будет вращаться около смерти, твой жизненный путь будет прям и прост».
Токота всем своим существом содрогался от ужаса.
Этот ужас тянулся страшными щупальцами к ногам, поглаживал его коленные чашечки, примешивался к его дыханию, скручивался в животе, утомляя и отяжеляя его, заставляя дрожать, несмотря на жару. Головы он более не чувствовал, в отличие от остального тела голова была пуста, сделалась легкой, невесомой. Ледяными пальцами, болевшими при движении, словно суставы у дряхлого старца, он цеплялся за такую же ледяную рукоять меча. Акира, который мог бы сейчас дать ему совет, был так далеко, почти столь же далеко, как остальные его братья и сестры. Но не они оставили его в беде. Нет, это он бросил их, сам был повинен в своей судьбе, ничего не желая слушать из доводов разума.
И что же теперь?
Сацудзо, пожиратель людей, за которым тянулась просека мертвецов, в маске с острыми клыками двигался на него из деревянной преисподней, примыкавшей к арене, сопровождаемый криками десятков тысяч глоток.
Токота не был трусом, он был даже уверен в том, что он не трус. Но Сацудзо — он словно выпрыгнул в явь из самого жуткого его кошмара и пришел по душу Токоты.
Токота вздрогнул, когда разнеслись звуки труб, взлетевшие до самого солнца. Дрожь прошла по телу Токоты. Вот оно, вот, приближается.
Чудовище выпрыгнуло на арену. Руки Сацудзо казались немыслимой длины, и Токоте было не избежать их. Железные руки ухватили его, рванули, тряхнули и затем бросили в песок. Мир завертелся в сознании Токоты, который все пытался удержать легендарный меч, ценное и единственное их с братом наследство отца. А Сацудзо взревел над ним, словно дикий зверь. Токота все же собрался с силами, ударил монстра, и Сацудзо отшатнулся, как будто наткнулся на пламя.
Токота же вновь вскочил на ноги. Его тошнило и что-то нещадно болело в левом плече, но более юноша уже не чувствовал страха. Он потерял его на песке арены. А вот меч Токота не потерял. Меч отца. Меч героя.
И Токота ударил. Ударил по левой ноге Сацудзо, потом по правой, вновь по правой и вновь по левой. Это просто. Это просто, когда хочешь победить врага. Сацудзо ранен, смешные пятна крови появились на его ногах. Это просто.
А потом Токота увидел лицо Сацудзо, уже без маски, и его насмешливую ухмылку. Глаза Сацудзо были совершенно пусты, без какого-либо блеска жизни, словно серый камень были эти глаза. И страх вновь вернулся к Токоте — да он в действительности и не уходил никуда, он лишь упрятался под маской Сацудзо, этот страх, и теперь превратился в пульсирующую боль в плече и парализующую тошноту. Или Сацудзо стал быстрее, или, потеряв кровь из ран, сам сделался легче? А может, это он, Токота, внезапно состарился раньше времени? Как отец, пораженный непонятной болезнью? Может, это судьба всех героев, хозяев легендарного меча? И Токота сделал выпад.
Сацудзо ухмыльнулся, схватил юношу, рванул к себе, стиснул, поднял над головой и вновь бросил на землю. Тут же Токота вновь вскочил на ноги и, словно на стену, натолкнулся на Сацудзо. Меч, как насмешка, упал в песок, и Токота тоже рухнул, да так и остался лежать на арене.
Сацудзо навис над жертвой. Он пел и раскачивался из стороны в сторону. Зрители восторженно затаили дыхание. Раскачивание тела Сацудзо гипнотизировало их, как движение гигантского маятника. Серебряный взгляд Сацудзо блуждал по цветастой толпе тел и лиц.
— Убей же его, Сацудзо! — проникновенно приказал повелитель Осаки. — Он же ранил тебя! Ты должен доказать людям, что ты — победитель! Убей его!
— Не-е-е-е-ет! — раздался из-за деревянной решетки крик Акиры. — Не смейте! Все же и так кончено, он проиграл!
— Игра закончена лишь тогда, когда ее заканчивает победитель, — объяснил ему старый воин, стороживший выход на арену.
— Но он выбыл из игры… не нужно… я борюсь следующим… вам еще достанет крови!
— Перестань. Вы же знали, на что шли. Юноша, это состязание на жизнь и смерть! А ты чего ожидал?
— Но он же еще жив… он выжил! Это… это… несправедливо!
Старый самурай засмеялся — хрипло, надсадно, словно кашлял.
— Справедливость? — наконец отдышался он от смеха. — И ты ищешь ее именно здесь, несчастный ронин?
Сацудзо тем временем склонился над распростертым на арене Токотой и только теперь выхватил из-за пояса черный металлический веер и полоснул им по горлу юноши, отделив его голову от плеч. Крики ужаса и восторга сотрясли гигантское тело толпы, забившись в уши Акиры безумием и болью.
— Ууууубиииийцыыы… Выыыы… Прокляяяяяятыееее уууубииийцыыыы, — провыл Акира, почти лишаясь чувств, пока пара звонких пощечин не припечатала позорной печатью его щеки и он не вернулся в реальность.
— Соберись, несчастный ронин! — крикнул ему приблизившийся Митома. Акира даже не заметил, как сын знатного даймё подошел к нему. — Люди желают видеть, как брат отомстит за брата. Ступай на арену, бери свой меч и не забывай: хочешь отомстить Сацудзо — твой путь к сладостной мести проляжет по телам противников, что ожидают тебя здесь. Ты — сам господин своей судьбы, а потому не теряй времени на бессмысленную тоску!
У Акиры больше не было времени. Деревянные ворота задрожали, шесть или более рук вытолкнули его на арену, он упал и остался лежать на ярком островке горячего пепла сгоревших надежд, и толпа весело заулюлюкала.
В «Кодексе Бусидо» сказано:
«Когда ты потерпел фиаско в своих намерениях и расплачиваешься за свою неосмотрительность смертью — значит, твоя жизнь проведена бесцельно, но помни, что твоя смерть не роняет твоего достоинства. Смерть не бесчестит. Выполнение долга должно быть безукоризненным, а твое имя — незапятнанным».
Уж не знаю, читали ли вы книгу «Сёгун», но лично меня она в свое время поразила и навсегда приковала мое внимание к Японии. Но юношеское воображение было покорено именно сценой харакири, которое делает обесчещенный самурай. Мурашки по коже по сей день. Потому что правдоподобно.
Собственно говоря, самураи не выдумывали обряда харакири. История его началась значительно раньше, у племен, населявших Японские и Курильские острова. Помните тех самых айнов, с которыми самураи долго и ожесточенно воевали? Именно айны и внесли свой скромный вклад в сознание самураев. Еще М. М. Добротворский подробно описал обряд айнов, заключавшийся в разрезании брюшной полости (пере) и напоминавший самурайское харакири. В каком-то смысле у айнов это было ритуальное жертвоприношение. Человеческое жертвоприношение совершали во имя верховных божеств земли и воды. О чем-то подобном сохранились упоминания в древних японских хрониках. Есть там сведения и о погребении людей живыми вокруг могил императоров, в фундаментах мостов, замков, искусственных островов и т. д. Такие жертвы называли «хито басира».
Но чем же было для самурая все-таки именно харакири, столь часто упоминаемое в «Кодексе Бусидо»?