анять новую позицию ближе к памятнику, лицом к начальству. Все было ясно и четко оговорено и не вызывало никаких нареканий.
Но вот вдали появился огромный кортеж с мигалками. Я видел, как вдали мои драгуны оцепления напрасно махали руками, показывая, что машинам дальше нельзя ехать, что они должны остановиться.
Но в головном автомобиле сидел какой-то очень важный милицейский чин, который, наплевав на все наши обычаи и правила, не только не остановил кортеж, а еще и поддал «газку» и, раскидывая в стороны всех солдат оцепления, зрителей и милиционеров выехал прямо всем кортежем на площадку перед строем, которая мгновенно оказалась забитой двумя десятками машин. Всякая атмосфера церемонии, серьезность, уважение, достоинство были сразу грубо растоптаны этим жестом. Позже я узнал от своих солдат, что у всех возникло ощущение, что на них просто наплевали.
Я в бешенстве бросился на коне на начальника этого кортежа и в не слишком любезных выражениях потребовал, чтобы машины убрались отсюда. Полковник милиции, если не ошибаюсь, ответил грубо, наплевательски, да еще сопровождая свои выкрики угрозами.
Но тут вмешался посол. Он все понял и буквально подбежал к начальнику милиции и в самой настоятельной форме потребовал, что все, о чем я прошу, было немедленно выполнено! «Немьедленно!» — требовал он. Начальник заколебался, но посол начал уже серьезно сердиться и милиционеру ничего другого не оставалось как подчиниться, а посол еще долго восклицал с французским акцентом «Немьедленно!», «Немьедленно!», жестами показывая, что все машины должны уехать. Машины заметались, милиционеры тоже. Теперь на место огорчения войск пришел веселый солдатский хохот.
Минут через десять площадка перед строем была свободна.
Посол еще в некотором беспокойстве воскликнул по-французски, обращаясь ко мне от волнения не по фамилии, а по имени:
— Олег! Теперь все хорошо!
— Да, господин посол! Теперь Вы должны встать с генералом туда (я показал куда) и выйти к середине строя, когда услышите команду.
Теперь наступила гробовая тишина, в которой я громко скомандовал:
— Garde a vous! Presentez vos armes! (Смирно, на караул!)
Безмолвный строй резко звякнул сотнями ружейных замков, оружие
торжественно блеснуло перед фронтом. Под грохот барабанов и свист флейт я встретил посла и военного атташе ровно перед серединой строя, отсалютовал, отдал рапорт и тут же, спрыгнув с коня и отдав его ординарцу, повел посла и генерала к строю. Обход, как и полагается, начался с правого фланга.
— Господин посол. Полк гренадеров Императорский гвардии в Вашем распоряжении — все москвичи.
— Господин посол, гренадеры 18-го линейного полка и сам 18-й линейный полк — город Череповец.
Ну а дальше последовали номера полков и названия городов Санкт-Петербург, Смоленск, Новгород, Казань, Самара, Саратов, Новосибирск, Красноярск!..
И все эти части, гордо отдавая честь оружием, восклицали «Vive L'Empereur! Vive la France!» Посол и атташе были явно в шоке, они не ожидали увидеть столько русских людей, приехавших со всех концов нашей великой страны и с таким чувством по отношению к Франции, с такой серьезностью и такой гордостью за свои мундиры.
Но особо поразил их, казалось бы, незначительный кусочек материи, а точнее то, что он означал.
— Господин посол, 46-й линейный полк, Санкт-Петербург.
У этого взвода не было знамени, лишь то, что во французской армии называлось фаньон, небольшой, размером с лист АЗ кусок материи, который на маленьком древке вставлялся в дуло ружья. Такой фаньон служил тактическим знаком для роты или отдельного взвода. В строю его носили, как я уже сказал, в стволе ружья, в бою, конечно оттуда вынимали, если унтер-офицеру, носителю фаньона, приходилось стрелять.
Но удивило посла, что на фаньоне 46-го линейного полка не было никаких наполеоновских символов, а весь он был расписан бретонскими «горностаями», т. е. изображениям черных горностаевых хвостиков на белом поле — старинный средневековый герб этой французской провинции, никакого отношению к Наполеону не имеющий.
Посол с интересом посмотрел на фаньон, а потом перенеся взгляд на меня, сказал с улыбкой, полагая, что речь идет о каком-то недоразумении:
— Hermines de Bretagne? (Бретонские горностаи?)
— Ну да, конечно, господин посол, ведь 46-й линейный формировался почти полностью из бретонцев и неудивительно, что солдаты решили отметить это на своем ротном фаньоне…
Я естественно говорил все это по-французски, а наши солдаты 46-го линейного им владели, прямо скажем, не самым лучшим образом, но суть разговора они уловили и вдруг весь их строй гаркнул громовым голосом:
— Vive la Bretagne! (Да здравствует Бретань!)
Тут уже посол и генерал были просто потрясены.
Церемония прошла великолепно, а когда после того, как батальоны продефилировали к памятнику, а моя «французская» армия построилась вокруг него, закончились официальные речи, оркестр грянул «Марсельезу». Состояние у всех было такое, как если бы мы перенеслись в Наполеоновскую эпоху и действительно готовились к великой битве.
Через три часа после этого мы разыграли на так называемом «плац-театре» реконструкцию сражения, и она прошла безупречно.
С этого момента и до лета 2003 г. я почти не общался с посольством, как вдруг мне позвонил генерал военный атташе и в разговоре произнес: «Я поздравляю Вас». Я не очень понял, к чему относятся поздравления, но он повторил: «Я поздравляю Вас — эго высочайшая награда». Я опять ничего не понял и только с третьего раза узнал, что президент Франции Жак Ширак подписал декрет о моем награждении Высшей наградой Французской республики орденом Почетного Легиона.
Я уже писал, как первому я об этом рассказал своему старому другу Лассалю. Тут же я должен сообщить, что мне дали на выбор решить, где мне хотелось бы получить награду. Это мог быть либо Париж, либо Москва, либо Санкт-Петербург. Я выбрал Москву, сюда я мог пригласить больше всего своих друзей, достойных увидеть этот торжественный момент.
Кроме того, еще недавно в Москве существовало удивительное место, резиденция французского военного атташе. Особняк на берегу Москвы-реки был в свое время штабом эскадрилья «Нормандия- Неман». По окончанию Второй Мировой войны — это здание было оставлено за французской армией и стало резиденцией французского военного атташе (главы военной миссии) будучи тем самым единственным в российской столице зданием, принадлежавшим иностранной армии. Совсем недавно это здание было изъято у французов. Уж больно лакомый кусочек — особняк рубежа Х1Х-ХХ вв. на берегу Москвы-реки в нескольких сотнях метров от Кремля! Но тогда в 2003 г. он продолжал оставаться символом русско-французской воинской дружбы.
Награждение было назначено на 11 ноября. Этот день мало, что говорящий большинству русских, во Франции очень важная дата, 11 ноября 1918 г в вагончике маршала Фоша представители германского военного командования подписали акт о «перемирии», как это дипломатично называется, но фактически о капитуляции Кайзеровской Германии. Тем самым победоносно была закончена самая кровопролитная война в истории Франции.
Церемония была обставлена очень торжественно. Я пригласил моих друзей «офицеров» реконструкции «русских» и «французских», почетный караул из солдат 18-го линейного полка под командованием батальонного командира Жерара (в повседневной жизни подполковника Сергея Беляева), прибыли естественно все офицеры французской военной миссии вместе с генералом командующим миссией, но что особенно трогательно, пришли последние оставшиеся в живых ветераны эскадрильи «Нормандия-Неман», русские механики, обслуживавшие самолеты французских летчиков. Было необычайно волнительно получать поздравления от этих людей, которые рука об руку с французскими боевыми товарищами прошли самую страшную войну в истории, некоторые из них удостоились французских Военных крестов, но по статусу они уступают Ордену Почетного Легиона, основанного в мае 1802 г Наполеоном Бонапартом как главная награда Франции, которая равным образом призвана вознаграждать военные и гражданские заслуги людей, совершивших из ряда вон выходящие поступки во имя Франции.
Орден вручил мне посол г-н Жан Каде, и произнес речь о том, что я внес большой вклад в развитие русско-французских отношений и русско-французской дружбы, как за счет важнейших научных исследований, так и счет организации грандиозных мероприятий военно-исторической реконструкции, которые способствовали развитию добрых взаимоотношений между русским и французским народами. Для меня это был один из самых важных моментов в жизни и не раз после, когда я думал об этом, я вспоминал слова моего друга Лассаля: «Сир, значит наша жизнь не прошла зря!»
Глава 15. Испанские поля битв и английские джентльмены
Если первые устные поздравления с награждением меня орденом Почётного легиона я получил от своего старого друга Лассаля, то первое письменное поздравление, написанное в самой изысканной форме, мне пришла от лорда и леди Бригхаус. Да, да, от самого настоящего лорда из древней аристократической семьи, предки которого вели происхождение от рыцарей Ричарда Львиное Сердце и оказались в числе тех немногих представителей древних родов английского королевства, которые сохранились несмотря на страшные потери британской знати в войнах «Алой и белой розы» в конце XV в.
Естественный вопрос, откуда эти люди знали меня и что нас связывало? А сблизила нас история Испанского похода Наполеона, где как известно французам пришлось сражаться не только с остатками испанской регулярной армии, ополченцами, партизанами, частями португальских войск, но и великолепными полками британской армии. Война в Испании 1808–1813 гг. с самого начала моих занятий наполеоновской истории привлекла меня своей мрачной романтикой. Это самая продолжительная, самая кровопролитная и самая неизвестная война наполеоновской империи. По жестокой иронии судьбы истории этой войны суждено будет сыграть огромную роль и в моей последней трагической любви… но об этом позже, а сейчас поговорим о самой Испанской кампании.