— Да, Владимир Георгиевич, знаю.
— Ну что ж, давайте зачетку.
И взял у меня, слегка изумленного таким поворотом, зачетку, размашисто поставил 5! Ведь он был главным на кафедре, и такие вопросы были вполне в его компетенции.
Так кафедральные экзамены стало «сдавать» очень просто, хотя над всеми остальными пришлось работать, конечно, в полную силу.
Не имея возможности, однако, написать один из курсовиков из- за работы, появления ребенка и еще Бог знает из-за чего, я пообещал, что сделаю его обязательно…, но потом. Владимир Георгиевич поверил мне, и был прав. Это должен был быть курсовик, посвященный Ульмской операции Наполеона в 1805 г. Я не сделал тогда его, хотя получил пятерку просто за обещание. Зато через несколько лет я написал об этом большую статью, а потом глава об Ульмской операции стала одной из лучших в моей книге «Аустерлиц» и в ее втором варианте «Битва трех императоров». Слово свое я сдержал с огромным перевыполнением.
Неудача с фрегатом, учеба в Университете, новая работа, как я уже отмечал (пришлось устроиться куда побыстрее, и я стал преподавать историю в школе), ребенок и семейные сложности никак не уменьшили мою военноисторическую деятельность, и клуб «Империя» разрастался, а я обзаводился все новыми знакомыми в военно-историческом мире.
Вскоре я перешел на работу в музей с очень длинным названием Военноисторический музей Артиллерии, Инженерных войск и Войск связи (ВИМАИВС), сначала был просто хранителем, потом стал научным сотрудником. В 1987 г в 175-летие Отечественной война 1812 г. по моей инициативе была открыта большая выставка, посвященная этому событию. Она резко отличалась от того, что было до этого в экспозиции. Французские мундиры и оружие не валялись здесь в половых витринах, как жалкие поверженные трофеи, а были выставлены в параллель с русской униформой и вооружением, были привлечены картины из резервов нашего музея и Эрмитажа, которые до этого не выставлялись вообще, а в центре экспозиции моими друзьями и под моим руководством был создан с помощью изготовленных прекрасных объемных солдатиков (более тысячи!) огромный макет одного из боев лета 1812 г., сражения французского авангарда под командованием Мюрата с русским арьергардом 27 июля (нового стиля) 1812 г. под Витебском.
Выставка наделала много шума, так как впервые под подобным углом показывали событие того времени, а русских и французов представляли, как достойных противников в великой эпохе 1812. На этой выставке я познакомился еще со многими молодыми любителями военной истории, потенциальными рекрутами моей «Империи». Так наши ряды разрастались.
В стране уже начиналась перестройка, а в стенах нашего консервативного музея ей еще и не пахло. Так что отношения с руководством испортились, и я по собственному желанию ушел из музея, став преподавателем истории в лучшей французской школе нашего города, 171-й гимназии, как она сейчас называется.
Итак, в стране началась перестройка. То, что еще недавно было запрещено, стало разрешенным.
Во время работы выставки я познакомился с капитаном ВДВ Анатолием Новиковым, молодым блистательным офицером, только что приехавшим со службы из группы советских войск в ГДР. Анатолий рассказал, что в Европе то, чем мы занимаемся подпольно, является вполне признанным, нормальным занятием, что сотни людей в военных мундирах устраивают показательные баталии, и все это называется «военно-историческая реконструкция». У него в Германии был, в частности, такой небольшой клуб в униформе русской армии 1812 г.
Анатолий предложил мне организовать масштабное официальное военно-историческое мероприятие. Мне не совсем верилось, что это возможно будет сделать, но у бравого капитана ВДВ были какие-то знакомые в верхах и, в частности, в ЦК ВЛКСМ, тогда главного куратора всех молодежных начинаний в стране. Напомним, что в стране вовсю уже шла перестройка, и наверху судорожно искали новые формы работы с молодежью. В результате Новикову удалось добиться того, чего мы так страстно желали.
Летом 1988 г. в нашей стране состоялся официальный военноисторический поход, который назывался «От Москвы до Березины», а в качество некоего слогана-оправдания был выбран девиз: «Дорогами
минувших войн — к миру». В походе приняло участие около 90 человек в мундирах российской и французской армии эпохи Наполеона. «Ударной» силой «французов» были войска моей «Империи», к которой присоединились несколько реконструкторов из ГДР и Чехии. «Русские» были в значительной степени военнослужащие срочной службы клуба Анатолия Новикова и несколько присоединившихся энтузиастов (можно сказать эмбриона будущей реконструкции русской армии 1812 г.), и был один клуб из ГДР — немцы в мундирах Черниговского полка! Чуть более половины участников похода были в мундирах русской армии, чуть меньше половины было «французов». Анатолий командовал русской армией и отвечал перед начальством за операцию, я командовал, естественно, французской армией.
Мы провели скромный по теперешним временам парад в Москве у Триумфальных ворот, а потом на автобусах поехали по местам сражений войны 1812 г. — Бородино, Малоярославец, Гжатск, Вязьма, Смоленск, Березина. Березина, как известно, находится в Белоруссии, но тогда это не вызывало ни малейших проблем — все это был СССР. В каждом из этих пунктов мы проводили «парады», изображали наивные по меркам современной реконструкции «баталии», встречались с местным населением.
Трудно переоценить значение этого похода в истории реконструкции в России. До него мы были в подполье, это было младенчество и раннее детство реконструкции, а этот поход открыл перед нами целый, мир! Началась юность нашего движения, полная надежд.
Первый открытый поход произвел огромное впечатление на местах, о нем постоянно рассказывало телевидение (и так как программ было мало — его с неизбежностью видели чуть ли не все), писала пресса.
Люди, тогда не столь привыкшие к необычному, искренне изумлялись. Помню, что в Вязьме нас приветствовали колокольным звоном, духовенство и власти вышли встречать нас с хлебом и солью… и были просто ошарашены, когда увидели, что в строю стоят не только «русские», но и «французы», и не как военнопленные, а как гордые воины с развивающимся трехцветным знаменем с бронзовым орлом!
Но обычно, когда мы все объясняли, все улаживалось, и нас принимали как родных, устраивали в честь нас нехитрые, но хлебосольные вечера с изобилием простых, но вполне вкусных характерных русских напитков и закусок. Люди с удивлением смотрели не только на французские знамена, но и на знамена с русскими двуглавыми орлами, слушали старинные военные команды и военные песни.
Пресса и телевидение представляли поход с самых лучших сторон, восхищались тем, что в стране есть энтузиасты, которые желают напомнить о славе русского оружия, о доблести, о чести, об уважении к противнику.
Репортаж о походе сделала даже первая программа французского телевидения.
Поход произвел воздействие, которое трудно переоценить. Это был качественный скачок. Как грибы после дождя по всей стране стали появляться военно-исторические клубы, почти все занимающиеся тогда историей войны 1812 г.
В результате в самом начале 1989 г. по результатам похода под эгидой ЦК ВЛКСМ в Москве состоялся первый съезд представителей военноисторических клубов. Нас было где-то 70–80 человек, а представляли эти депутаты уже около 40 клубов, созданных по всей стране после поистине исторического похода.
Как основатель военно-исторической реконструкции и ее главный «идеолог» и практик, я был почти единогласно выбран президентом созданной организации, первой крупной официальной организацией, объединившей реконструкторов в «Федерацию военно-исторических клубов СССР». Эта была фактически первая официальная структура, которая, можно сказать, законодательно подтвердила существование самого явления военноисторической реконструкции.
То, что когда-то было записано в 1976 г. в программе «Империи», стало сбываться. Мы были тогда полны энтузиазма, ведь еще недавно казавшиеся несбыточными мечты, становились реальностью.
Глава 6. Франция
Одним из первых важнейших мероприятий, которое сильно продвинуло вперед военно-историческую реконструкцию, было участие русских реконструкторов под моим командованием в празднованиях, посвященных 200-летию Великой французской революции в Париже и его окрестностях.
Чтобы понять, как это произошло, отмотаем историю на несколько месяцев назад и вернемся в лето 1988 г., а еще точнее, в конец июля 1988 г. Тогда, сразу после завершения первого похода, я в первый раз отправился во Францию и сразу на три месяца. Я давно мечтал о поездке в страну, история которой была частью моей жизни. Но до перестройки, в связи с особой службой моего отца, это было невозможно. И вот вдруг впервые в жизни я получил выездную визу. Тогда в СССР, кроме въездной визы государства, куда Вы собирались ехать, Вам требовалась еще так называемая выездная виза, то есть, разрешение советских властей.
Меня во Францию пригласила пожилая пара, с которой я познакомился в Ленинграде, и которым немного показал мой любимый город. Господин Пьер Рэмбло его жена Жинетта прожили непростую жизнь. Пьер до войны работал подмастерьем на заводах Рено, потом в 1940 г. ушел на фронт. Воевал с немцами и попал в плен. После войны работал парижским таксистом, потом был рабочим, стал затем мастером, потом инженером и закончил карьеру одним из ведущих инженеров фирмы Марселя Дассо. К России у Пьера было особое отношение. Он рассказывал, что тяжко было в плену у немцев, но, когда узнали о Сталинграде, весь лагерь ликовал, обнимался, целовался. Память о том, кто действительно разгромил нацистов, дала ему на редкость теплое отношение к русскому народу. Его первая жена давно умерла, а от второй, на которой женился уже в очень немолодом возрасте, детей у него не было.
Может быть поэтому эти люди встретили меня как родного внука. Никогда не забуду, как когда ранним июльским утром (кажется это было 27 июля 1988 г.) я приехал на Северный вокзал Парижа, как радушно приняли меня мои французские «бабушка с дедушкой» (русских бабушек и дедушек, у меня не осталось, оба деда пали в 30-е годы жертвами репрессий, одна бабушка (мать отца) умерла потому, что была очень старенькой, а вторая умерла в относительно молодом возрасте (от рака груди).