Еще ни один убийца не удержался от соблазна хоть раз вернуться на место, где совершилось его деяние. И куда только в такие моменты девается осторожность? Подвергая себя крайнему риску, я, как завороженный, пересекал Атлантику, дабы удовлетворить одно из самых ненормальных своих желаний.
Как и когда-то давно, Новый год я встретил на борту корабля. Все было так же, за одним исключением: Дэна не было рядом, и эту пустоту не могли заполнить ни веселье, царящее вокруг, ни люди, чьи разговоры и смех заглушали игру музыкантов.
Я сидел за столиком вблизи оркестра и темнокожего певца. Хотя его песни были очень даже энергичными, как и сама музыка, я не мог найти в себе ни капли радости, ведь все это напоминало мне о друге, которого нет, о нашем доме, о прошлом… Со мной дважды пытались заговорить то кокетливая молодая женщина, то пожилой джентльмен, явно искавший с кем-либо общения, но я отказался от их общества. А когда часы пробили полночь, допил шампанское и вовсе удалился к себе в каюту.
Нью-Йорк встретил меня мощным снегопадом. Несколько минут я просто стоял на причале, вдыхая до слез родной воздух Америки. Не знаю, почему, но мне вдруг вспомнилась Бетти. Она была ко мне так добра, а я ни разу не навестил ее! За все эти годы я не написал своей няне ни слова. Как же поздно во мне проснулись понимание и совесть…
«Нью-Йорк подождет», — подумал я, решив сперва посетить Чикаго.
Во мне не было уверенности, что Бетти по-прежнему живет там, в маленькой квартирке унылого чикагского квартала. Но мне безумно захотелось обнять единственного человека, которого я всегда буду называть родным.
Поезд подъехал к Чикаго. Я вышел на платформу, осматриваясь вокруг. Не зря Дэн не пустил меня сюда однажды. Чикаго был «сосудом», который надежно хранил запах моего детства и каждый эпизод моей юности. Даже память не способна удерживать воспоминания с той силой, с какой их способны удерживать места, города и частицы воздуха.
Адрес няни я отыскал среди записей в своей книжке, с коей не расставался со времен колледжа. Я не вырвал из нее ни одного листа, не вычеркнул ни одного слова и по сей день носил с собой.
Поднявшись на третий этаж весьма скромного жилого дома, я остановился перед дверью. Несколько минут мои мысли бродили в поисках нужных слов. Я искал оправдание, которое смогло бы покрыть мое многолетнее молчание. Но это даже смешно. Разве оно могло быть? Презирая самого себя, я покачал головой и осторожно, почти боязно, постучал в дверь.
Время на всех оставляет свой след, меняя нас и внешне, и внутренне. Ко мне вышла женщина, чью молодость напрочь стерли ушедшие года. Веки слегка приопустились, у губ и на лбу появились морщины, цвет лица утратил былую свежесть… Но я все равно узнал бы свою няню даже спустя пятьдесят лет! Ее зеленые глаза все так же наполняла доброта. Она никуда не исчезла.
— Мартин? — проговорила женщина и, словно не поверив, что это действительно я, застыла, совсем пораженная, прижав пальцы к губам.
— Да, это я, Бетти!
Бесконечно долгие десять секунд мы просто стояли и смотрели друг на друга.
— Боже мой, Мартин! Прости, я просто глазам своим не верю! Скорее проходи! — она пропустила меня внутрь. — Какой же ты красивый! Теперь совсем мужчиной стал! — на ее глазах выступили слезы радости. — Уж не думала, что увижу тебя снова!
Я смотрел на нее и не мог понять: знает ли она, что ее любимый Мартин, которого она опекала с самого младенчества, уже давно перестал быть идеальным? Знает ли эта добрая женщина, что я натворил?
— Простите, я исчез, совсем не писал, я просто ужасный человек! — грусть одолела меня в один миг, и я крепко обнял Бетти, как когда-то в детстве. — В моей жизни больше нет никого!
— У тебя всегда есть я, Мартин! — она нежно положила свою руку мне на голову.
— Вы говорите так, потому что ничего не знаете. Как только я расскажу, то немедленно потеряю и вас! — я отстранился на шаг назад, стерев со щеки неосторожно сбежавшую слезу.
— Мне известно, о чем писали в газетах, — она сделала паузу, и мое дыхание приостановилось вместе с ней. — Но я не поверила ни единому слову! Я знаю тебя с детства. Ты всегда был добрым мальчиком! — уверенно заявила женщина.
— Не зря говорят, что любовь не позволяет видеть правдивое лицо того, кого любишь, — я опустил взгляд, словно говорил сам с собой. — Мы готовы верить в ложь, лишь бы только не потерять свой идеал. Как же тяжело расставаться с иллюзиями, — я снова поднял на нее глаза. — А если я скажу, что это не ложь, что все, о чем писали в газетах, чистая правда. Что же вы скажете мне тогда? Я не могу стоять перед вами и притворяться хорошим! Довольно и того, что я притворялся эти несколько лет. Я стал плохим человеком, Бетти! Плохим! Ни новое имя, ни эти фальшивые мелочи, — я снял очки и с ненавистью бросил их на пол, — ничто не смогло изменить меня, спрятать от прошлого. Мне не помогли годы, не помогла другая страна… Что мне делать Бетти? На душе лежит тяжелый камень, и я не знаю, куда мне его деть? Я сумел скрыться от властей, и мне казалось, что я смогу все забыть за пару дней, но ошибался. И теперь многое бы отдал за попытку вернуть моих друзей назад!
— Так значит, все те обвинения правда? — женщина слегка побледнела.
— Более чем. Я убил своего друга из-за собственного гнева, а Молли… Девушка погибла случайно. Я не хотел ее убивать! Клянусь! Ну вот, я и признался. Теперь Вы ненавидите меня, Бетти?
Наполненный бескрайним отчаянием, я смотрел на нее, ожидая услышать сотню ненавистных слов. Я был готов принять этот удар, как бедняга, которого должны забросать камнями. Однако я не увидел в лице Бетти даже тени презрения. Она помолчала, а после подошла ко мне, и я увидел в ее глазах слезы.
— Зачем же ты вернулся, Мартин? — прошептала она. — Ты так рискуешь. Если тебя кто-то узнает, тебя не пощадят!
— Неужели Вам жаль меня? — я был совершенно потрясен ее словами.
— Что бы с тобой ни происходило тогда или теперь, я всегда буду винить только Френсиса Моррэса: он сломал твое детство, растоптал сердце маленького мальчика и не поселил там любовь и сострадание. Такое никогда не остается без последствий!
— Это просто оправдания, — опровергая, я покачал головой.
— Нельзя построить хороший, надежный дом на рыхлой или болотистой земле без крепкого фундамента. Однажды он все равно упадет и рассыплется! — Бетти любяще взяла меня руками за лицо. — Уезжай немедленно! Ты ничего уже не сделаешь, и прошлого не вернуть. Спаси свою жизнь!
— Я приехал, чтобы повидать своих погибших друзей. Я должен попросить у них прощения!
— Нет! Ни в коем случае! Тебе нельзя в Нью-Йорк — это опасно! — взволнованно воскликнула женщина и подняла с пола брошенные мною очки. — Вот, надень их — так куда надежнее — и просто уезжай! Обещай мне, что не станешь рисковать! Обещай! — как и раньше, она настойчиво не сводила с меня тревожный взгляд.
— Обещаю, я немедленно вернусь в Европу!
Бетти дважды и очень настойчиво предложила мне поужинать с ней, но я попросил лишь стакан воды.
— До свидания, Бетти! Я всегда буду помнить о Вас! — я крепко обнял ее в последний раз.
— Пиши мне, где бы ты ни был! Ступай с Богом, Мартин!
Мои часы показывали ровно шесть. Обещание, данное Бетти, я, конечно, не сдержал. Обратного поезда в Нью-Йорк ждать почти не пришлось. Я появился на вокзале на удивление вовремя и даже успел купить билет в первый класс. И хотя я добирался до Чикаго безумно долго, а пробыл здесь не дольше двух часов, мне не было жаль потраченного пути.
Мое сердце радовалось, что с Бетти все хорошо. Пусть даже она не молода, а на лице появились морщинки, но она живет. Я ощущал тепло в груди оттого, что нашел ее и смог обнять! Но этого было мало. Я не хотел возвращаться в Европу, так и не исполнив свое неразумное желание.
Годы не помогли мне забыть то, что было. Но почему я решил, что всем остальным это удалось?
Мне не было известно, где похоронена мисс Стоун, но я знал, где искать могилу Дэна. Молли любила красные розы, поэтому для друга я решил взять такие же. Как только поезд доставил меня в Нью-Йорк, я скупил все розы в первом попавшемся цветочном магазинчике — их было не меньше полусотни — и поймал такси. Ровно в полдень я уже стоял у ворот самого большого городского кладбища.
Погода идеально передавала состояние моей души: тот же мертвый холод и обессиленный покой, как последствие полного отчаяния. Снег тихо ложился вокруг. Не было ни ветра, ни единого звука. Я, словно гость в чужом царстве, тихо вошел в приоткрытые ворота и с почтением прошел мимо неизвестных могил. Ноги уверенно вели меня по узкой тропинке. Это удивительно, но они привели меня на нужное место, хотя я был здесь всего раз: в день похорон Дэна. Я остановился возле его могилы и застыл: Молли похоронили рядом с ним. Она смотрела на меня своим уверенным, прекрасным взглядом, из-за которого я потерял сон, но теперь уже с черно-белого портрета на каменном надгробье. А Дэн… Само его лицо говорило о том, каким удивительным он был человеком и надежным другом. Я упал перед ними на колени, выронив цветы.
— Прости меня, Дэн! — в горе прошептал я. — Я поддался мнимой мечте, я так хотел любви, так хотел стать по-настоящему счастливым, что «ослеп». Я забыл кто ты, забыл, что ты мой единственный друг. Думаю, ты видишь, как я несчастен! Я один, совсем один! Я никому не верю и никто не смог мне тебя заменить! Будь ты сейчас рядом, все было бы иначе…
Замерзая, на снегу лежали алые розы. Я протянул руку к одной из них и положил цветок на могилу Дэна.
— Я ненавижу себя за то, что однажды позволил себе ненавидеть тебя!
Мое сердце умоляло о прощении, но разум ясно понимал: этого никогда не будет. Я был наказан вечным одиночеством.
— Молли, — затем я посмотрел на ее лицо, словно она сидела здесь, рядом со мной. — Я обезумел той ночью. Тогда твои слова свели меня с ума, но я не хотел убивать тебя! Это была случайность! — из моих глаз неудержимо лились слезы. — Ты должна была жить!