А потом, когда она утащила меня в постель, постоянно гладя по голове и приговаривая, какой же я красивый и славный, у меня случился первый в жизни секс. Я лежал на спине, Таня была сверху и просто брала, что ей нужно, потому что в тот момент я понял: голова и головка вполне неплохо работают отдельно друг от друга. И что пока тетка удовлетворят мной свою похоть, я могу думать о книгах и фильмах.
Хуже всего было потом, когда Таня ушла и вечером мать вернулась с работы. Мне казалось, что у меня на лбу написано все случившееся, и что стоит мне высунуть нос из-под одеяла — она все узнает, и выглядеть это будет так, будто я виноват. Поэтому я трусливо провалялся в постели весь вечер и всю ночь, почти без сна. У на следующий день снова пришла Таня и все повторилось. День за днем, месяц за месяцем, до моего окончания школы. Она приводила своего усатого генерала на все семейные торжества, дарила «любимому племяннику» дорогие подарки и вела себя, как ни в чем не бывало, и никто ничего не замечал. И со стороны наши с ней «свидания» выглядели именно тем, чем в итоге являлись — сексом за деньги. Она давала что-то, я взамен давал себя, и меня не побили камнями и не разъебашила молния, и даже член волдырями не покрылся.
Не могу точно назвать день, когда я принял подобный вид отношений за аксиому, но он точно был. Ведь потом, когда Инна недвусмысленно намекнула, то готова заплатит за секс со мной, я только мысленно сказал: «Ну чё, ок, подумаешь». Я был готов к товарно-денежным отношениям, как бывает готов стать ингредиентом оливье вареный картофель: бери и делай, что хочешь.
— Руслан, возможно, я немного поторопилась… — краем уха слышу ее невнятное блеяние.
Хочу сказать, что «поторопилась» — не то слово, которым называют совращение несовершеннолетнего, но дверь в палату открывается и внутрь ныряет мой Кот.
Глава 26. Плейбой
Я замечаю, что он на шлейке и с ошейником только после того, как следом заходит Кошка.
В белой кудрявой меховой жилетке почти до колен, алом свитере под горло, джинсах и сапожках. В очках, в которых похожа на старую Тортиллу и за которыми почти не видно ее лицо.
«Сними их», — прошу ее мысленно, и Кошка тут же задирает очки на макушку.
Снова на ней ноль макияжа — безупречное белое лицо, чище, чем нетронутый холст. Только подсохшие ранки на губах выделятся на светло-розовой коже тремя темными пятнышками.
Следом забегает куча санитарок, врач, какие-то левые бабы, которых я вообще не знаю, и вся разношерстная компания обрушивает на мою Кошку поток ругательств и претензий: куда это она, без разрешения, да еще с котом, без халата и бахил.
А я потихоньку смеюсь, хоть каждый вздох — это жуткая резь в груди.
Кошка в мятом халате и синем целлофане на ее сапогах, которые стоят больше, чем весь здешний персонал зарабатывает за месяц. Я бы не отказался посмотреть на это зрелище.
— Первый раз вижу тебя в постели, — говорит Эвелина так спокойно, будто ей плевать на все: и на базар в палате, и на «красоту» у меня по всей роже.
— Ну и как? Хорош?
— На троечку, — пытается сдержать улыбку она. — Надо будет повторить без бинтов и на мягких покрывалах.
— Только я сверху, — подыгрываю ей.
Блядь! Это так странно: она просто здесь — и мне кажется, что вот теперь я бы точно встал и меньше, чем за десять минут, если бы только котяра не запрыгнул на меня и не начал тереться мордой о пластырь под глазом.
— Вам нельзя здесь быть. — Мой лечащий врач влезает между нами, и смотрит на Эвелину, словно на вредную бактерию.
— Мне можно и нужно здесь быть, — спокойно произносит она и так же спокойно просит его выдворить посторонних из палаты, потому что мне нужен покой, а не кумушки с пересудами.
Как ни странно, он тут же выдворяет всех вон, и сам закрывает дверь, прикрикивая на персонал, что раз им нечем заняться, то он устроит обход и проверит рабочие места и карты пациентов. А Эвелина подходит к кровати и отстегивает карабин с кошачьей шлейки. Вручает мне поводок и плавно гладит Кота по голове. Я совсем не удивлен, что мой неласковый мужик тут же сам тычет морду ей в ладонь, жмурясь в самой подхалимской кошачьей манере. Он даже меня никогда так не провоцировал на порцию ласки.
— Меня зовут Эвелина Розанова, — поворачиваясь к врачу, называется Кошка. Дает ему ровно пару секунд вспомнить, что это за фамилия и чем она может грозить. — Я буду здесь, потому что я должна быть здесь. Хоть с котом, хоть без кота, в той одежде, в которой мне будет удобно и комфортно. Еще вопросы?
Все-таки она стерва, но какая-то очень трогательная, даже если прикрывается толстой ледяной броней. Ну или я просто романтизирую свою Кошку и моя оценка безнадежно далека от объективной.
— Рад знакомству, Эвелина… Николаевна, да? — Доктор протягивает руку, и она с кивком пожимает протянутую ладонь. — Может быть, у вас есть какие-то вопросы о состоянии Руслана?
— У меня много вопросов, но сейчас я бы хотела поговорить с ним наедине. Это ведь не проблема?
Доктор энергично мотает головой.
— И вот этой женщины здесь тоже быть не должно. — Кошка кивает на Таню.
Она так опешила, что даже не сопротивляется, когда мужчина берет ее под локоть и приговаривая, что время для посещений уже вышло, и мне нужен покой, выводит из палаты. Эвелина на минуту выглядывает в коридор, говорит что-то великану в черном костюме, и я слышу в ответ его короткое: «Конечно, Эвелина Николаевна».
Кошка закрывает дверь, быстро стаскивает сапоги и жилетку, и забирается с ногами ко мне на постель, пристраиваясь так, чтобы не сильно тревожить мои «боевые ранения».
— Ты охрану привела что ли? — переспрашиваю я. — Стала Крестной матерью?
— Это просто перестраховка, и они будут здесь, пока здесь будешь ты.
— Как узнала, что я здесь? — прижимаюсь израненными губами к ее прохладному лбу.
— Та мегера сказала, что ты уехал, а я пока кошачьи вещи собирала, заглянула в шкаф. — Она вздыхает, копошится где-то у меня под подмышкой. Кажется — минуту назад была сосулькой, которой можно и сталь проткнуть, а теперь как будто вся растаяла. — А еще я заметила у нее в пакете упаковки со шприцами, системы и лекарства. Ну и выбитые зубы моего бывшего — твоя же работа?
Я молчу. Не хочу пачкать ее этим дерьмом.
— Бывшего?
— Это долгий процесс, но я от него ушла. — Кошка судорожно вздыхает, и Кот сует морду прямо ей в нос, щекочет усами. — Прости меня, Руслан… Пожалуйста, прости.
Она могла уйти от мужа по множеству причин, ни одна из которых не связана со мной. Самое очевидное — такие женщины, как Снежная королева, не позволяют кому бы то ни было обращаться с ней подобным образом. Не удивлюсь, если именно это стало причиной для разрыва, но я все равно позволю себе то, что не делал ни разу за своих теперь уже почти полных двадцать восемь лет — я разрешу себе самообман. Представлю, что она втрескалась в меня по уши. И от этой мысли самому смешно до соленого кома в глотке.
Поэтому крепко, пусть и одной рукой и вряд ли это хоть сколько-нибудь крепко на самом деле, прижимаю ее одной рукой, лишая возможности перевернуться и посмотреть мне в лицо.
— Что-то не так? — Кошка безошибочно угадывает мое настроение.
Не хочу ей врать, но и правду же не скажешь?
— Много больниц обзвонила? — увожу разговор в другое русло.
— На два часа работы. — довольно хмыкает она. — Была уверена, что ты не в государственной, а частных, как оказалось, не так уж много.
— Связался с Шерлоком на свою голову, — трагично стону в ответ на ее признание, и мы осторожно посмеиваемся: я — чтобы не тревожить ребра, Кошка — чтобы не тревожить меня. Кот просто усаживается на мне и, как ни в чем не бывало, начинает умываться. — У этого парня никаких проблем со сменой места жительства?
— Он идеальный мужчина, — хвалит Снежная королева. — Сам в кровать приходит — не нужно упрашивать.
— Между прочим, я предлагал кровать, — напоминаю парочку фраз из нашего прошлого, и даже спустя столько времени они все равно звучат уместно. Мы можем говорить обо всем на свете, кажется, даже о том, как я предлагал просто потрахаться без взаимных обязательств, и я знаю, что Эвелина поймет ровно то, что я пытаюсь ей сказать — она не «просто так». Всегда была и всегда будет вне зависимости от того, что сулит нам будущее.
— Ты предлагал всякие пошлости, Руслан. — Она все-таки пересиливает меня и переворачивается на живот. Стаскивает очки и небрежно бросает их на прикроватную тумбочку, словно это безделушка, а не цацка с эмблемой «Шанель». — Я дам тебе шанс повторить. И советую воспользоваться временем, чтобы подобрать более благозвучные слова.
Я не очень успешно и не с первого раза заправляю локон ей за ухо. Все жду, когда же Кошке изменит выдержка и она скривится от того, как «офигенно» я на самом деле выгляжу. Не настолько тупой, чтобы не понимать — сейчас я больше похож на баклажан, чем на мужика, за секс с которым платят бессовестно много. Но Эвелина просто смотрит, и смотрит, и гипнотизирует меня своим прозрачно-ртутным взглядом, как будто говорит: «Ты все равно круче всех».
— На твоем месте, Кошка, я бы не рассчитывал на милости и нежности. Если я говорю женщине, что что я хочу с ней поебаться, это значит, что я хочу ее во всех углах своего дома и на всех твердых поверхностях, включая пол и тумбочки.
— Чувствую себя польщенной, — ничуть не кривит нос она.
Господь, ты послал мне что-то невероятное: не ханжа, не кривит нос от грубостей, не пытается учить меня вежливости.
Я не хочу обижать «нас» розовыми словечками и всякими напудренными призывами отдаться мне. Потому что она уже кончила в моей машине, потому что я хотел ее, как больной, пока она медленно ходила между картинами Ван Гога, больше похожая на неземное существо. И потому что я выбил зубы ее мужу за одно только грубое прикосновение к ней. Потому что не владел ею, но считал своей без всяких прав. А в ответ ее муж чуть не убил меня, и я думаю, что он оставил меня в живых только потому, что сам по себе — бесхребетное трусливое существо, которое может разве что поднимать руку на женщину или отдавать команды своим Черным макинтошам.