Исповедь Плейбоя — страница 28 из 41

От наших поцелуев ее губы припухли, и в голову ударяет шторм развратных мыслей, отчего член дергается, и Эвелина чутко реагирует на это движение. Стаскивает через голову свитер, остается в одном бюстгальтере и тут же прижимается к моему стояку животом.

— Я придумал название твоему пуританскому лифчику, — говорю я, пока Кошка возится с пуговицами моей рубашки.

— Это очень дорогой лифчик, — бросает она, с облегчением прикусывая мою, наконец доступную, ключицу.

— Да срать. Он называется: «Придумай сам!» Сними еге, Кошка.

Она сверкает глазами и сексуально мурлычет:

— Сейчас моя очередь тебе отсасывать, так что правила тоже мои. Когда будешь главным ты, можешь хоть порвать — все равно.

Кошка прикусывает кожу у меня над соском, потом слизывает темное пятнышко следа, как будто извиняясь за боль. И делает это снова. Раз за разом опускаясь ниже до самого пупка. Я начинаю ерзать от нетерпения, и ладонь сама скользит в белоснежную копну волос. Пока она обводит языком мышцы пресса, я позволяю себе слабость запрокинуть голову и закрыть глаза. Она точно издевается сейчас, потому что нарочно выбирает такие углы, под которыми моему трещащему по швам члену не достается даже смазанного прикосновения. Терпение взвинчивается все сильнее и сильнее, и когда Эвелина в очередной раз рассеянно проводит губами совсем рядом, я готов насадить на себя ее рот, даже если это будет грубо.

— Мне упрашивать? — готов сдаться я.

— Ты же хотел поцелуев, непонятный мужчина. — Она точно издевается. — В следующий раз формулируй свои желания поточнее.

Я все-таки сжимаю в кулаке ее волосы, вынуждая поднять ко мне лицо.

— Кошка, у меня больше нет тормозов, прости, — искренне извиняюсь я, потому что это последняя более-менее осознанная фраза, которую я смогу сказать до момента, пока не кончу. — Но в более точных формулировках, я, блядь, хочу трахнуть тебя в рот.

То, как она обзывает губы — настоящая фантастика.

— Заводят твои грубости, — признается шепотом, на миг снова краснея в области спинки носа и «яблочек» щек.

И снова укладывает ладони на мой член, даже не скрывая, что упивается ощущением полной власти надо мной. Моя больная слабая рука все-таки сжимает покрывало, когда она проводить пальцами вверх и вниз, размазывая влагу по головке.

Мозг официально «отключается».

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌Самые долгие несколько секунд в моей жизни, когда я просто не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть — это промежуток, в который Эвелина наклоняется губами к моему члену и слизывает языком несуществующую сладость. А потом обхватывает меня всем ртом и просто заглатывает, словно голодная.

Я хрипло выдыхаю:

— Да, блядь, вот так…

Немного нажимаю ей на затылок — и Кошка похотливо стонет от моих попыток проскользнут дальше ей в горло. Вибрация щекочет головку, и ругательства беспрерывным потоком валятся из моего рта.

Она впивается ногтями мне в колени, задевает шрам, и я давлюсь острой болью, но практически сразу снова ныряю в горячее шелковое удовольствие ее рта. Поднимает голову — и снова опускает, на этот раз резче, чувственнее.

Не думал, что способен издавать такие звуки, но это что-то довольно громкое и бессвязное, потому что в ответ на мои попытки на всякий случай убрать пальцы из ее волос, кошка издает умоляющее мычание.

Ладно, я правда хотел быть… аккуратнее.

Я снова прижимаю ее голову, одновременно немного массируя кожу на затылке, чтобы она расслабилась. Нужно дышать ровно, но воздух рвет легкие и грудь давят стоны боли и удовольствия вперемешку. Еще один толчок ей в губы, на этот раз так глубоко, что воображение разлетается вдребезги, стоит лишь опустить взгляд и увидеть ее на коленях перед собой: покорную, но полностью мной владеющую.

Мою.

Наверное, я просто трахаю ее рот: сильно и довольно грубо, но я просто не могу остановиться. Мне нужно быть в ее горле, когда натянутая в пояснице страну удовольствия громко и окончательно лопнет. Движения смазываются с единого ритма. Теперь это просто хаотичные толчки, пошлые влажные звуки, умоляющие жадные стоны. Эвелина выпускает зубы лишь раз, и я непроизвольно оттягиваю ее голову, чтобы перетерпеть резкую боль. Кошка улыбается так, чтобы я точно понял — она сделал это нарочно.

— Я… почти… — Вот и все, что могу сказать.

Она слизывает с моего члена оставленную ее же губами боль, и снова берет в рот. Глубже и глубже, вдруг сдавливая щеками так сильно, словно зажимает в тиски.

‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌Чувствую горячий выдох носом.

Сжимаю ее волосы в железной хватке.

Насаживаю на себя и приподнимаю бедра в последнем бесконтрольном движении.

От оргазма поджимаются пальцы ног, и все силы уходят только на то, чтобы просто вынуть ладонь из ее волос, но это лишнее — Эвелина проглатывает все и даже не пытается отодвинуться.

И одним только пальцем, словно расшатанную кеглю, валит меня на постель.‌

* * *

Я пытаюсь вспомнить слова доктора о том, как нужно контролировать дыхание, чтобы не тревожить ребра, но все равно ничего не получается. Бессмысленно заставлять сердце биться медленнее, а воздух вырываться изо рта с громким свистом сквозь зубы.

Эвелина укладывается рядом на живот и смотрит на меня блестящими влажными глазами. Зрачок расплылся почти на всю радужку, и сейчас она похожа на ту эльфийскую королеву из фильма про хоббита, когда она явилась в своем древнем обличии, прекрасная и невозможная одновременно. Ее губы припухли, и я не могу удержаться, чтобы не попробовать их мягкость подушечкой большого пальца.

— Это было охуенно, — кое-как произношу я, и Кошка триумфально облизывает губы.

Если бы она знала, как пошло и соблазнительно это выглядит, и как мне хочется повторить прямо сейчас, то вряд ли стала бы рисковать. Или знает и нарочно провоцирует? Сейчас могу поспорить на что угодно — она читает меня, как открытую книгу, в то время как сама продолжает лишь изредка показывать свой нос из убежища, которое мне еще предстоит отыскать.

— Мы чай не сделали, — улыбается Эвелина, но это лишь слова, потому что ее взгляд говорит, что ей точно так же плевать на чай и пустой холодильник, как и мне.

Я делаю осторожный глубокий вдох, контролирую расширение легких и проглатываю неприятное тупое давление под кожей в области солнечного сплетения. Я вынужден лежать на спине, хотя хотел бы перевернуться Кошку на спину и стереть с ее кожи невидимые следы рук того мудака.

Вместо этого переплетаю ее пальцы со своими и тяну вверх.

— Я обещала доктору твой покой, — слабо сопротивляется Эвелина.

— Думаешь, минет меня сильно успокоил? — интересуюсь я.

Эвелина сверкает глазами, приподнимает бедра и выскальзывает из штанов. На ней крохотные бежевые трусики, простые, но как раз в моем вкусе: никаких пошлых кружев, и они идеально сидят на ее бедрах. Нигде ничего нее перетягивает. Не могу побороть искушение и провести ладонью по голому бедру, нарочно надавливая пальцами на выступающие части.

— Ты похожа на Барби, — честно озвучиваю свои мысли.

— Ради этого пришлось отказаться от булочек и плюшек, — морщит нос Эвелина, стаскивая с плеч бретели лифчика.

— Любишь неполезные углероды?

Впрочем, ответ меня уже не интересует, потому что верхняя часть ее белья летит куда-то с кровати, и она, дразня, перебирает пальцами твердые бледные соски.

— На хрен разговоры о булках, Кошка, иди ко мне.

Глава 30. Снежная королева

Я никогда не была стеснительной в постели, хоть, чтобы посчитать моих любовников, хватит пальцев одной руки. Всегда была уверена, что стыд — это тиски, которые зажимают тело и не дают ему расслабиться. Рядом с Юрой мне всегда было плевать, я просто позволяла ему делать мне хорошо, и почти никогда не брала инициативу в свои руки. Он хотел меня, я хотела просто что-то вроде расслабления перед очередной бессонной ночью.

Я принимала его как таблетку.

Руслан — не таблетка. Руслан — все, что я хочу сейчас и все, что я буду хотеть потом.

И я с ним смущаюсь, как будто это первый секс в моей жизни, и сейчас это смущение — естественное и правильное.

У меня, как у маленькой, горят уши, когда она жадно следит за движением моих пальцев. Я провожу ладонями по груди, прихватываю соски и приподнимаю их. Мы с Русланом одновременно сглатываем: он волнение, я — горячее удовольствие, стекающее от чувствительной плоти вниз по животу до самой промежности. Наверное, все дело в том, что мы оба пока очень ограничены в способах, которыми можем взять друг друга, и приходится играть в старую игру по новым правилам, которые приходится выдумывать на ходу.

— Хватит меня дразнить, Кошка, — почти злится Руслан, и я опускаю взгляд на его пальцы.

У него снова стоит и в этот раз я разглядываю, как мой мужчина поглаживает себя по всей длине, как темная головка изредка мелькает между пальцами, немного влажная и гладка. Невольно сглатываю, вспоминая терпкий вкус во рту, и, клянусь, готова разменять свое удовольствие на возможность снова взять его в рот, насладиться властью твердых пальцев у меня в волосах, его глухими стонами и громкими ругательствами в ответ на каждое движение моего языка и губ.

Мне ужасно неловко выскальзывать из трусиков, но еще сильнее я краснею, потому что приходите перебрасывать через Руслана ногу и стоять на коленях ровно, позволяя его ладони нырнуть мне между ног.

— Мы там, где начали, — улыбается он, разглядывая мое лицо одновременно с тем, как пальцы проводят по складкам, не проникая внутрь.

— Я выбрала машину, а не тебя, — дразню его мужское эго.

— А я вообще тебя не хотел, Кошка, — возвращает шпильку он.

Я ставлю ладони по обе стороны его лица и наклоняюсь вперед.

— Ты просто придурок.

— А у тебя классная грудь, Кошка.

Я с шумом выдыхаю, когда он жадно, почти болезненно сильно обхватывает ртом чувствительный сосок и втягивает в рот, пропуская между зубами. Пальцы надавливают мне между ног, и я начинаю ерзать, чтобы раскрыться для него, почувствовать прикосновения в самой сердцевине. Он усмехается и с влажным звуком выпускает мою грудь изо рта.