Остался последний штрих.
Сделать как бы случайный жест в его сторону, «забыть» о том, что сумка открыта и «случайно» все выронить. Ощущения такие, будто я сделала все настолько топорно, что хуже некуда, но бумаги валятся на землю, и Юра присаживается, чтобы сгрести их в охапку. Я знаю, что он видит там знакомые названия, и «пытаюсь» отобрать свое, но он лениво пересматривает все, наслаждаясь тем, что якобы случайно видит то, что видеть не должен бы. Я протягиваю руку, и изображаю нетерпеливое раздражение.
— Серьезно? — Юра растягивает рот в безумной улыбке. — Розановы, вы это серьезно?
Лучший вариант не выдать себя фальшивой ложью — просто оставить его слова без внимания. Пусть думает, что хочет. Никакая ложь не будет такой правдивой, которую мы придумываем себе сами.
— Передай матери, что я буду, но только на официальную часть.
— Спасибо, королева. — Юра шутливо откланивается в пояс.
Не могу отделаться от мысли, что он успел еще что-то принять перед встречей со мной и только теперь его «разобрало» по второму кругу.
По дороге домой звоню отцу и рассказываю, как все прошло. В тишине салона мы с ним празднуем успешно вбитый первый кол в гроб Шаповаловых. До дня рождения его матери еще десять дней, и у Шаповаловых будет время порыть информацию на «случайно» увиденные Юрой названия компаний-посредников.
Пусть поразгадывают эту головоломку.
Пусть подумают, зачем Розановым через левых лиц выкупить оставшиеся части якобы насквозь убыточного и погрязшего в долгах бизнеса. И они обязательно придут к правильному выводу. Точнее сказать — к нужному нам.
Когда я подъезжаю к дому, мое внимание привлекает знакомая машина.
Я несусь в дом, по пути теряя туфель и, запыхавшись, замираю в дверях кухни.
— Ты не против, что я заехала? — спрашивает мама, протягивая руку за свежим блинчиком. Откусывает, и нахваливает: — Руслан, очень вкусно.
Мой Кот снимает сковородку с плиты и лопаткой сгребает на тарелку новую порцию симпатичных румяных блинчиков. Поднимает на меня взгляд — и я понимаю, что у него паника.
И хоть ситуация натянутая и напряженная, мне все равно хочется улыбнуться, в особенности, когда замечаю на Руслане короткий клетчатый передник с двумя бантиками на карманах. Господи, где он его откопал? И посуду? Мы купили только продукты и кое-что готовое на первое время, но, если честно, я не очень вникала, что там Руслан клал в тележку, тем более, что он сразу заявил, что если я хотя бы потянусь за кошельком, он посчитает это пляской на яйцах. Честно говоря, я даже не собиралась ни за что расплачиваться — нельзя мешать мужчине быть мужчиной.
Оказалось, в той тележке были как минимум все ингредиенты, чтобы приготовить блинчики, от аромата которых даже у меня засосало под ложечкой, а ведь после разговора с Юрой я была уверена, что еще сутки не смогу ничего протолкнуть в горло.
— Привет, ма. — Чмокаю ее в щеку и осторожно пристраиваюсь возле Руслана, который как раз разливает по сковороде новый блинчик. — Давно она приехала?
Его ответ предупреждает моя мать.
— Уже примерно полчаса. Привезла тебе… вам… кое-что.
Мы обмениваемся взглядами и я замечаю в ее глазах то, что по наивности надеялась не увидеть: она недовольна. Почему? О чем они с Русланом успели поговорить? Что уже сказали друг другу и какие слова ни мне, ни ему уже не утопить на дне воспоминаний?
— Мы с Русланом вспомнили, где уже встречались раньше, — говорит мама, поливая блинчик зачерпнутым из банки медом. Откусывает, морщится и отодвигает банку подальше. — Мед из магазина просто ужасен.
Конечно, я понимаю, где и при каких обстоятельствах они могли видеться. Дважды с Лизой и на моем дне рождения с другой девушкой. И я очень вовремя вспоминаю те слова, что сказала ей в минуту слабости и тоски: «Между мной и Лизой случился другой мужчина». Моя мама всегда была довольно проницательной, поэтому я держала под замком наши с Юрой отношения: если бы у нее была зацепка, она бы обязательно вытащила наружу всю подноготную наших отношений. В сущности, ей хватило одного взгляда на меня в больнице, чтобы не дрогнувшей рукой вытащить из лап мужа.
— Наверное, нужно открыть вино? — предлагает Руслан.
— Лучше коньяк, — стараясь уловить настроение матери, отвечаю я.
Пока он ищет стаканы, я присаживаюсь за стол и терпеливо жду, когда мать задаст тон разговору. Всего-то минута-другая, но время тянется бесконечно. Потому что я прекрасно понимаю, что от финала этого разговора зависит, буду ли я с Русланом и с семьей или только с Русланом.
Глава 33. Плейбой
Мать Кошки свалилась как снег на голову, пока я, радуясь, что могу ходить почти самостоятельно, решил приготовить ужин.
Эвелина уехала на встречу с адвокатом, и я, воспользовавшись случаем, сделал то, что давно пора было сделать — обрубил концы. Во всех смыслах. Осталась только последняя жирная точка — Инна. Правда, новость о моем «уходе» оказалась для нее совсем не новостью: за те пару минут, что я отходил допивал чай и придумывал самую удачную формулировку для разговора с Инной, Лариса (хозяйка агентства) уже успела позвонить подруге и сделала большую часть мое работы. Поэтому, когда Инна вязла трубку, меня ждал ее естественный вопрос: каким образом мой уход скажется на наших отношениях. Я был бы идиотом, если бы сказал, что у меня появилась другая — нормальная — постоянная женщина, поэтому умолчал о существовании Эвелины, но обо всем остальном врать не стал.
— То есть ты меня посылаешь? — спросила Инна тоном женщины, которую надули и нагрели прямо у нее под носом.
Я сказал, что я посылаю всех. И спросил, как и где мы можем встретиться, чтобы я вернул «Ровер». Она с психов устроила ор, от которого у меня еще минут десять звенело в ушах, а потом сказала, что сама позвонит, когда отойдет и перестать хотеть отрезать мне яйца ржавым ножом.
Парадокс в том, что даже женщина с насквозь холодной головой на мое «нет» отреагировала точно так же, как и все другие влюбляшки до нее. Одно плохо: Инна — не просто богатая баба, она еще и очень властная злопамятная баба, и это ее «поговорим потом» вгрызлось мне в затылок и жужжало там до тех пор, пока на пороге на появилась мать Эвелины.
Вот тогда я понял, что вечер перестает быть томным.
Сначала она просто интересуется моим здоровьем, потом благодарит за то, что заступился за Эвелину. Я говорю, что это не было то заступничество за которое стоит благодарить. Ее следующий вопрос — чем я занимаюсь? На всякий случай — вот, что значит хорошее воспитание — сразу озвучивает, что помнит мое лицо и у нее есть «теория» о том, чем и как я зарабатываю на жизнь. Бережет он неловкого положения.
— Я из эскорта, — говорю коротко и в лоб.
— Ты спишь с женщинами за деньги? — уточняет она мою нарочито размытую фразу.
— Да, я этим занимался.
— Занимался? — Она выразительно очерчивает прошедшее время моей реплики.
— Больше не занимаюсь.
— Давно?
— После того, как попал в больницу.
Она просто кивает и вдруг резко переводит разговор, спрашивая, не прислать ли нам помощницу, чтобы помогала готовить, потому что Эвелина даже бутерброды не умеет делать. И мне становится лучше, потому что готовка — моя стихия. И еще ей, кажется, нравится, что мне не стыдно носить женский передник. После того, что мне приходилось делать, чтобы клиентки были довольны, передник с чертовыми бантиками — это просто детский лепет.
А потом приезжает Эвелина и я чувствую себя полным идиотом, потому что это не я должен быть на смотринах, как красна девица, и потому что Кошка не должна выбирать между мной и своими родными.
Но еще я знаю, что сейчас мне лучше держать рот на замке, и просто наполнить три стакана купленным на днях коньяком. А я все думал, зачем Эвелине понадобилась бутылка дорого бухла в пару к хорошему вину. Надо на будущее предложить ей вешать на бутылки стикеры с подписью: «На случай важных переговоров».
Эвелина делает глоток, я просто обмакиваю губы, потому что в моей крови столько фармакологии, что лучше не рисковать, а вот теща в два хлопка приговаривает все и взглядом просит налить еще. И новую порцию тоже выпивает залпом. Судя по тому, как морщится, пьет она редко и точно градус поменьше.
Поднимает на меня взгляд, вскидывает руку, когда Эвелина пытается что-то сказать. Похоже, солировать все-таки мне. И это хорошо.
— Ты с ней за деньги?
Я ждал этот вопрос. Даже странно, что мы с не с него начали, потому что едва она меня увидела — сразу поняла, что к чему. Вопросы о здоровье были просто данью вежливости.
— Нет. Деньги у меня есть.
— И чем ты планируешь ее обеспечивать? У моей дочери большие запросы.
Кошка поджимает губу.
— Хочу открыть ресторан.
Сгружаю на тарелку свежую порцию, и женщина берет свежий блинчик, складывает его в четверо и кладет в рот.
— Ну с этим ты справился лучше, чем ее бабушка.
Наверное, в ее словах скрыт какой-то тайный смысл, потому что Эвелина с шумом выдыхает, и делает то, чего я раньше никогда не видел: прислоняется лбом к моему плечу, сперва улыбается, а потом беззвучно плачет, дергая плечами, словно заевшая игрушка.
— Если ты ее обидишь, — продолжает Розанова, — то не найдется на карте такого места, где бы мы тебя не нашли. Это понятно?
В башку лезет какая-то хрень о том, что я и сам за нее кого хочешь обижу, но в моем поломанном состоянии это будет просто нелепый пафос, поэтому просто обнимаю Кошку за плечи. И надеюсь, что проверку я с горем пополам прошел.
— Я сама поговорю с отцом, — говорит Розанова, прежде чем уйти. — Я позвоню, когда будут… хорошие новости. Дай ему пару дней.
Эвелин порывисто обнимает ее, и они выходят за порог, о чем-то еще долго разговаривая на улице прямо под моросящим майским дождем.
Эвелина возвращается в дом только через час: еще долго сидит в плетеном кресле на крыльце, подтянув колени до самого подбородка и просто смотрит на дождь. Я даже примерно догадываюсь, о чем она думает, потому что и у меня бывали моменты, когда укрывало так, что не хотелось видеть вообще никого, даже собственное отражение. Надеюсь только, что у нее обычный приступ женской меланхолии, а не самокопание экскаваторным ковшом.