Когда ведущая чует неладное и быстро «забалтывает» сорванный тост, Шаповалов кивает мне в сторону двери. Юра плетется за мной, и я слышу, как напряженно и громко он дышит. Быстро достаю телефон и пишу сообщение отцу: «Все».
Если Шаповаловы думают, что Розановы отпустили в летку к тиграм свою единственную дочь, то их ждет большое разочарование.
Мы выходим на улицу через черный ход, в немного душный июльский вечер. В мае еще случался снег, а теперь уже такое буйное лето, что хочется бросить все и сбежать подальше, на заброшенный пляж. Шаповалов дает знак своей охране и те прут на меня с двух сторону.
— Обыск? — интересуюсь я, покорно поднимая руки, чтобы меня, как воровку, ощупали с особой тщательностью. Делают знак, что прослушки нет и отходят. — Что, даже в трусы не полезут?
— Я тебе такое устрою… — начинает Шаповалов, но я мотаю головой, обрывая его фразу на полуслове.
— Давайте без угроз? Это просто смешно. Думаешь, я бы пришла сюда просто так, одна, без страховки? Пришла с голой задницей сказать, что Розановы тебя разорили?
На миг его лицо становится вытянутым, словно он увидел свое голое фото в случайном блоке новостей.
— Отзови охрану, Шаповалов, я не кусаюсь.
Он с минуту сканирует меня злым взглядом, но все-таки приказывает охране уйти. Правда, уходят они ровно на десяток метров. Даже не смешно.
— Какое отношение ты имеешь к «АмиГруп»? — спрашивает Шаповалов, и через мое плечо бросает взгляд на сына.
— Прямое. Я им владею.
Мужчина медленно переваривает информацию, Юра шипит «ссссука….!» мне в спину. Честно, я бы хотела, чтобы он ушел, потому что под кайфом все его реакции на обычные в большом бизнесе вещи смотрятся просто смешно. Я только что призналась, что владею фирмой-пустышкой, в которую они влили кучу денег, а он обзывается, как мальчишка-пятиклассник.
— Чтобы не терять ни твое, ни мое время, — предлагаю я, выискивая в телефоне сканы документов, на которые Шаповалову будет интересно взглянуть. Просто подношу телефон на уровень его глаз, но когда он протягивает руку, делаю предупреждающий жест.
— Что за цирк, Эвелина? — злится он.
— Розановы предпочитают называть это справедливостью, — спокойно отвечаю я.
Так и вижу, как он энергично перемалывает мозгами все этапы сделок, которые прошел, чтобы заполучить месторождение газа. Я не большой знаток всех тонкостей, но в общих чертах знаю суть. Совместное дело двух кланов и затевалось с целью покупки доли в разработке полезных месторождений. В свое время Юра спустил все деньги на долю в разработке месторождения нефти — и прогорел, потому что ни черта не смыслил. Отец до сих считает, что поступил очень глупо, доверившись ему, но после драки кулаками не машут. Розановы сделали выводы, но не забыли.
— Невозможно подделать… все. — Шаповалов сжимает кулаки, как будто в каждом держит мою шею.
— Ну… кое-что настоящее все-таки есть, — охотно соглашаюсь я. — Например, твои подписи на договорах.
Юра обзывает меня «ебучей тварью» и теперь это уже откровенно злит. Поворачиваюсь, обдавая его самым презрительным из всех взглядов, на которые способна.
— Кстати, спасибо, что помог. Если бы ты хоть иногда не был под кайфом, то, возможно, понял бы, что тебе просто скормили наживку. Ты знаешь, что живые тараканы сжирают мертвых? И что в этом суть тараканьего яда: отрави одного — и его труп убьет остальных. В геометрической прогрессии.
Юра дергает рукой, но отец останавливает его громким окриком. Я даже благодарю его за это кивком.
— Ты под… кайфом? — сухо цедит Шаповалов.
Юра трясется, и я готова спорить на голову, что он никогда не признается, потому что родители могут просить любимому сыну все, что угодно, но не тупо высер на семейные ценности.
— И давно. Он сделал мне ребенка, когда уже принимал, — говорю убийственно тихо и четко. — Хотел порадовать вас исполнением долга перед семьей. Раз уж в ведении бизнеса оказался полностью несостоятельным.
— Заткнись! — Юра подлетает ко мне, и на миг кажется, что его ничего не остановит, и на этот раз удар станет последним для меня.
Но Шаповалов слезает между нами, дает знак охране и те почти силой, как психа, волокут Юру к двери. Наконец-то мы остаемся одни.
Его очень интересуют подробности сделки, и я рассказываю только то, что можно — в точности, по словам отца.
Если коротко: в свое время Шаповаловы распродали свою долю стремительно шедшего на дно бизнеса мелким фирмам, чтобы мы окончательно потеряли решающее слово. То есть, по факту, должниками остались именно Розановы.
Что сделали мы?
Почти тоже самое, устроив якобы игру за солидное месторождение газа. То самое, документы на которое я подбросила Юре. То самое, которым владела я. Одновременно с этим, отец начал скупать проданные Шаповаловыми огрызки общего дела. Причем скупать по явно завышенной цене, чтобы со стороны это выглядело как попытка во что бы то ни стало вернуть контроль в совете. Странно, не правда ли? Особенно с оглядкой на то, что почти мертвый бизнес проще слить через банкротство и попытаться спасти хоть то немногое, что осталось.
Шаповалов не мог не клюнуть на приманку, потому что ее принес его любимый сын. Да, раздолбай, но хотя бы честно покаявшийся в ошибках перед отцом и собственными руками помогший закопать Розановых в долгах.
Конечно, Шаповаловы начали прощупывать информацию.
Конечно, старший Шаповалов сразу понял, что к чему. То есть, он думал, что понял.
А дальше началась просто игра в поддавки: Шаповаловы активно скупали то, что еще можно было скупить. Мы поднимали цену на наше предложение — они старались ее перебить. Мы снова поднимали — и они снова перебивали нашу цену. Грубо и жестко, как играли всегда, лишь бы захватить и завладеть.
Я смотрю на Шаповалова и по глазам вижу, что вот теперь он все понимает. Понимает, что из шкуры лез, чтобы купить дырку от бублика. И самое приятное в этом всем то, что он даже не может ни в чем нас упрекнуть, потому что это просто бизнес, просто око за око и зуб за зуб.
— Я вас засужу, — говорит Шаповалов.
— Охотно верю, что попытаешь, — соглашаюсь я.
Где-то в теории, при достаточном количестве усилий он, конечно, может испортить нам жизнь, но это невозможно сделать, не вскрыв свои махинации. А с такими вещами не ходят в суд. Иначе эта война превратится в вялотекущий конфликт на десять поколений вперед.
Шаповалов, конечно, это понимает.
Он просто пытается — снова и снова — переварить услышанное. С этими мыслями будет засыпать и просыпаться еще несколько недель, но все равно будет вынужден смириться. Ну или приготовить новую аферу, но это маловероятно, потому что мы выучили и запомнили урок.
— Давно ты знаешь… про Юрия? — спрашивает Шаповалов внезапно очень уставшим голосом.
— С тех пор, как он ударил меня на дне рождения, — пожимаю плечами. — Да, это не был обморок. Юра сам сказал, что принимает. Сам сказал, что вы нас уничтожите. Ему очень хотелось самоутвердиться, как ты понимаешь, потому что твой сын — говно. Он тобой тоже прикрылся, а когда ты не сможешь вытаскивать его из очередной ямы, он и тебя пустит в расход.
— Еще скажи, чтобы поблагодарил тебя за то, что открыла мне глаза.
— Да плевать на ваши благодарности, Шаповалов. Мы квиты… теперь. А проценты… Ну, спишем их на компенсацию морального ущерба.
— То есть никакого месторождения не существует? — догоняет меня в спину его обреченный голос.
— Почему же? Существует. Но ты купил только одну половину участка, где ничего нет. Можешь построить там домик и смотреть, как мы развернемся по соседству.
Ему хватает выдержки просто меня отпустить.
Глава 38. Плейбой
Я натыкаюсь на репортаж о том, что еще один бизнесмен, имевший отношение к делу недавно расстрелянной бизнес-вумен, найден мертвым в собственной квартире. По предварительной версии следствия, он совершил самоубийство, пустив пулю в висок.
Эвелина в ванной, и я делаю звук немного громче.
Речь идет о каких-то финансовых махинациях в особо крупных размерах, и следствие как раз вышло на их след. Застреленный бизнесмен был одной из ключевых зацепок, поэтому хоть все выглядит как законченная попытка свести счеты с жизнью, следствие рассматривает «другие варианты».
Это просто дурной сраный сон.
Это просто… полная херня, и когда почти сразу у меня звонит телефон, я заранее знаю, чье имя там увижу.
— Привет, Лариса, — приветствую свою бывшую работодательницу и подругу Инны.
— Только что у меня были люди, — без вступления начинает Лариса. Голос дрожит, слышу, как она что-то пьет и зуб стучат об стекло. — Спрашивали о тебе.
— Люди… из органов? — Я знаю, что «нет», но дурная надежда все-равно прорывается в первые ряды. Хотя, кто сказал, что под колпаком у законников уютнее, чем под присмотром бандитов? И кто вообще сказал, что тут есть разница?
— Нет.
Я потихоньку, маленькими порциями цежу воздух через зубы.
— Что ты им сказала?
— А что я должна была сказать?! — орет она. Приходится отодвинуть телефон от уха, чтобы не оглохнуть. — Ты не знаешь, что это за люди, Руслан!
— Я знаю, что если они были у тебя, то о таких вещах лучше не говорить по телефону, — намекаю я, и она сдавленно глотает.
— Господи… — слышу глухой стон.
— Все, не звони мне больше.
Очень вовремя «отключаюсь», потому что Эвелина как раз выходит из ванной и в намотанном на волосы полотенце кажется настоящей восточной принцессой. Или джином? Такая же почти нереальная.
Завтра у нее еще один день икс: первое слушанье по разводу. Она не говорит этого вслух, но судя по боевому настрою, надеется, что оно же станет последним.
Если эти люди знают обо мне, то Эвелина автоматически попадает под удар.
Я не настолько дурак, чтобы не понимать — дело, как думала Инна, совсем не в деньгах. За долги людей не убивают, долги вытряхивают, а с покойников взятки гладки. Есть лишь одна причина, почему человека нужно заставить замолчать. Этот человек может сказать то, о чем лучше молчать. А в таком случае под раздачу попадают не только главные фигуранты, но и все их окружение. У Инны не