Так бывает.
Сейчас снова сентябрь, и через три дня наступит тот самый день, когда пятнадцать лет назад наш мальчик улетел из этого мира следом за детьми Беслана.
Теперь про Любовь.
Она закончила консерваторию и преподавала фортепиано в том самом институте искусств, в общежитии которого я имела прописку и получала продуктовые талоны. У неё учились и Танечка-регент, и моя подружка Ирка-скрипачка, и много кто ещё из нашего братства, но они начнут добавляться в нашу компанию немного позднее.
Любовь Марковна сначала сама появилась в лесу на одной из первых сходок, а потом и всех своих учеников стала приводить к отцу Георгию. Только она одна была у нас с именем-отчеством, а как ещё её назовёшь?
Со временем выяснилось, что она старше всех – нас с Танечкой на пятнадцать лет, на пять лет старше отца Георгия и Ольги, и только с матушкой Татьяной у них был всего год разницы, что не считается.
Трудно поверить, что в момент нашего знакомства ей только что исполнилось сорок четыре, но она казалась королевой вне возраста, привыкшей повелевать.
По-моему, тогда у неё ещё была стрижка, но позднее все годы нашего общения её голову с чеканным профилем уравновешивал классический узел мелко вьющихся тёмных волос, и с этой причёской она напоминала мне Джиневру де Бенчи великого Леонардо. Вообще Любовь Марковна олицетворяла собой классику и академизм, её манеры были безупречны, говорила она живо, образно, будто декламировала, и тогда ноздри её благородного носа трепетали, а глаза сияли вдохновением.
Она имела тонкое чувство юмора, со вкусом одевалась и выглядела аристократично, но жила при этом очень скромно на мизерную зарплату, одна в маленькой квартире в пятиэтажке, где пианино у стены казалось величественным алтарём древнего божества, а на всех горизонтальных поверхностях лежали ноты и книги.
Все студенты уважали Любовь Марковну и боялись, она обладала непререкаемым авторитетом, даже наша Ирка-скрипачка предпочитала с ней не спорить. И только отцу Георгию позволялось ей возражать, и она слушалась его как учителя. Чего ей стоило такое смирение, да ещё и принародно, я себе представить не могу, а хорошо знавшие её ученики при этом просто впадали в ступор, и в их глазах авторитет отца Георгия рос как на дрожжах!
Но даже смиряясь, Любовь Марковна держалась с подлинным королевским величием и выражала свою покорность весьма артистично, как в опере, чаще всего оставляя последнее слово за собой.
Она подружилась с матушкой Татьяной, и надо было видеть, как иногда деликатно спорили эти две некоронованные королевы, вежливо уступая друг другу и тщательно подбирая изысканные выражения. Вездесущую и деятельную Ольгу они обе считали ниже своего достоинства, царственно игнорируя её, как прислугу, вдруг возомнившую себя равной им, но никогда не унижались до пререканий. Естественно, что внешне это почти никак не выражалось, все держались приветливо и мило щебетали между собой, но есть такие невербальные сигналы, которые понятны без слов.
Когда мы познакомились, то у Любови Марковны ещё был друг-мужчина, я его никогда не видела, но она просила о нём молиться. Вскоре отец Георгий убедил её в греховности отношений вне венчанного брака, и она решительно разорвала эту связь, оставшись в одиночестве.
Осенью, когда нам станет холодно и неуютно молиться в лесу, Любовь Марковна предложит собираться в её маленькой квартире, и вот тогда на каждую встречу начнут приходить всё новые и новые её студенты, присоединяясь к нам на долгие годы.
Мы с ней тоже подружимся, насколько это возможно, и будем общаться много лет, искренне друг друга уважая, но в дальнейшем наши трансформации не совпадут и пути разойдутся.
Любовь Марковна выберет противоположное моему направление – сначала она надолго попадёт под влияние старца Алексея, я расскажу о нём позднее, а потом познакомится с человеком, претендующим на российский императорский престол, хотя он не имеет никакого отношения к Дому Романовых, и у него нет даже отдалённого с ними родства.
Но пламенная Любовь Марковна свято верит в его неотъемлемые права, благородство и справедливость, в свои семьдесят лет она неутомимая и страстная проповедница монархических идей и всем сердцем предана будущему императору. Много лет она служит ему, прилежно исполняя обязанности фрейлины, но после его триумфального восшествия на престол Любовь Марковну ждёт пост министра культуры, не меньше.
Воистину, блаженны верующие!
Вот такой у меня получился рассказ о женщинах, которые носят имена маленьких мучениц за Христа.
Я близко знакома со многими Верами, Надями и Любами, поэтому могу поделиться здесь своим наблюдением, которое вовсе не претендует на истину в последней инстанции, однако, вы тоже могли заметить, что судьбы у большинства этих женщин никак нельзя назвать лёгкими.
Если по счастливой случайности носительницы мученических имён живут вне православной и христианской традиции, то всё нормально, ведь их имена всего лишь соответствуют общечеловеческим добродетелям, и это нравоучительный миф. Но если вдруг они окажутся в лоне Церкви и начнут сопоставлять себя и свою жизнь с житием прославленных святых, то я могу им только посочувствовать.
По моему субъективному мнению, церковным Верам очень нелегко хранить веру, Нади, потеряв надежду, склонны впадать в глубочайшее уныние, а у Люб такие проблемы с любовью, что им не позавидуешь.
А тем из вас, кто сейчас захочет возразить мне насчёт величия подвига мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, я задам один- единственный вопрос – а вы сами для себя хотели бы иметь такую маму, как «святая» София?
Сложно представить себе человека, который искренне ответит «да».
Глава 2. Дорога слёз
Переходим на третий виток моего повествования.
А передо мной встаёт практически неразрешимая задача – как рассказать о дальнейших семнадцати годах моей бурной церковной жизни? Ведь каждый тот год до краёв наполнен невероятными событиями, фактами и явлениями, удивительными людьми и причудливыми сюжетами!
И я обязательно хочу хоть коротко рассказать о том, что случилось со мной уже после Церкви, когда я будто бы проснулась от долгого и тяжёлого сна. И про следующие десять лет моей свободы и поисков себя в новой жизни – самые прекрасные и волшебные годы, длящиеся вплоть до нынешней ночи, когда я сижу за компьютером и набираю этот текст.
Понятно, что я не Толстой, у меня другая фамилия, и объём «Войны и мира» мне никак не по силам, да и кому он нужен в наши дни?
Поэтому я постараюсь как можно короче рассказать вам, как судьба сначала подвела меня под монастырь, а потом через двенадцать лет оттуда вывела.
Я мучительно выбираю только самые яркие ключевые эпизоды и для начала опять вернусь в конец 1992 года, чтобы показать, как закончилась идиллия нашего духовного братства и какое искушение ожидало нас в декабре.
Новость, ворвавшаяся в мою и без того непростую жизнь, сокрушила и потрясла до основания – отца Георгия без всяких причин перевели служить в другой город!
Быстрее, чем офицеру, ему приказали собраться, выехать за сто двадцать километров в соседнюю область, которая тоже входила в нашу епархию. И уже вечером того же дня ему полагалось начать служить третьим священником в огромном соборе, который построили богатые купцы в конце девятнадцатого века в своём небольшом городке.
Помню, как у меня ноги подкосились, я еле выстояла у телефона, когда Танечка-художница позвонила и передала мне ужасную весть – батюшка уедет, а мы останемся! И что мы будем делать? И как мы будем жить?
У нас только-только начала настраиваться духовная жизнь, мы еженедельно собирались и молились все вместе то у Любови Марковны, то дома у отца Георгия с матушкой Татьяной, ощущая себя единой семьёй с любящим отцом во главе. И Никольский храм был рядом, мы ходили туда на службы, а дети всю неделю с нетерпением дождались занятий в воскресной школе, и что теперь?
Отец Георгий выехал один, его семья пока оставалась на месте, матушка работала, сын учился в школе, дочка ходила в садик, у них имелась относительно просторная по тем временам квартира. Невозможно вот так сорваться и ехать неизвестно куда, но владыка благословил служить на новом месте, и это не обсуждается, как приказ у военных, только ещё строже.
Ведь благословение есть проявление воли Божьей, выражаемой через священноначалие, тем более, что всё случилось накануне зимнего праздника святителя Николая. Получается, что отец Георгий был рукоположен и прослужил в Никольском храме священником ровно год, день в день, стало быть, сам святитель благословил его и нас на новый путь. Это значит, что наше духовное младенчество закончилось – так наш духовник утешал себя и нас, враз осиротевших и впавших в уныние.
Мы собрались вечером Николина дня у отца Георгия дома в Юго-западном районе, сам батюшка только что приехал на автобусе, машины у него тогда ещё не было, и он рассказал нам, как служил сегодня, и как его встретили на новом месте.
Оказалось, что жить ему благословили в старом доме с печным отоплением и без привычных удобств, вода там в колонке на улице, туалет тоже уличный, хоть и пристроенный к дому.
Служить ему придётся часто, потому что священников на весь город всего четверо, и они обязаны не только проводить службы в соборе и справлять требы по городу, но и выезжать по праздникам в близлежащие деревни, где только-только начали восстанавливать храмы.
Ещё отец Георгий вслух никак не озвучил главное, но все и так понимали, что его не просто перевели в другое место, а наказали. Причём наказали из-за нас.
В Никольском храме на нас очень подозрительно косились, и Ольга рассказывала, что про отца Георгия и всю нашу компанию в церковной среде ходят самые безобразные сплетни, на него пишут анонимки владыке и жалуются настоятелю, дескать, мы его секта, а он колдун и нас приворожил. Ведь не зря же мы стали встречаться в лесу, в храме батюшке делали замечания, что мы ходим за ним хвостом. А вдруг кто-то из недоброжелателей как-то узнал про наши лесные сходки и настучал владыке?