последствия невозможными, и, если это произошло, значит, он этого хотел. Да какая разница! Я возвращаюсь к тому, с чего начинала: проблема во мне – раз Жака потянуло к ней или он позволил ей сблизиться с ним, значит, ему чего-то не хватало, и этого «чего-то» нет во мне. Я не понимала, что он был несчастлив со мной.
Психолог чуть склонила голову (даже прическа у нее идеальна!) и слегка сощурилась, а я продолжала:
– Ну да, многие его встречи затягивались, иногда вечерами он уезжал на работу за какими-нибудь документами. Однажды вернулся со стаканчиком кофе из фастфудной Тима Хортонса, фу! Он ненавидел тамошний кофе… Он завел кредитку на «корпоративные расходы». Это могло быть ничего не значащей авантюрой. Думаю, я могла бы это принять… до определенного предела могла бы. Но он в конечном счете выбрал ее, и это убило меня, он выбрал ее, именно ее, решив все бросить к ее ногам, он стер двадцать восемь лет жизни ради тридцатилетней девицы, зная, что этим убьет меня… Какая же я наивная, какая наивная! Я думала, что это меня никогда не коснется, знаю, так говорят все, но я в это искренне верила, я была в этом глубоко убеждена.
– Почему?
– В какой-то мере я всегда думала, что женщины, которых бросают, хоть немного, но этого заслуживают. Вот идиотка… Наверное, я тоже заслуживаю все, что со мной произошло. А я-то считала, меня это не коснется.
Она ничего не записывала. Вероятно, я несла ту же ерунду, те же очевидные вещи, что и все женщины, что лежали на ее кушетке, скрестив на груди руки. Не я изобрела эту боль, я лишь ее проживала. В моей ситуации, в моих страхах, размышлениях не было ничего нового, оно не стоило чернил, я согласна. Все как у всех, черт побери, все как у всех.
– Я верила, что трудности сближали нас, делали сильнее, крепче, но теперь думаю, что они лишь измотали нас. Может, нет ничего хорошего в том, чтобы знать друг друга досконально, это скорее разобщает, чем сближает. Одни и те же старые истории, причуды, недостатки, которые только прогрессируют. Догадываюсь, что в конце концов я стала действовать ему на нервы. Уж не знаю, что происходит раньше: влюбляешься в кого-то, когда тебе осточертела жена, или сначала влюбляешься, а уж потом жена осточертевает… Извечный вопрос о яйце и курице. Мне стыдно, хотя это странно: бросил меня он, а стыдно мне, кажется, все смотрят на меня как на зачумленную. Я говорю себе: люди наверняка думают, что Жак имеет право упрекать меня в скучности или невыносимости, возможно, все это время он терпел меня ради детей, ведь многие лишь выжидают, пока подрастут дети. А теперь Шарлотта уехала – вот и повод подвернулся… Мне стыдно, а еще я чувствую себя грязной, вечерами я принимаю горячие ванны и тру кожу, как будто пытаюсь содрать весь верхний слой, но это не помогает.
Делая вид, что почесываю руку, я взглянула на часы: мы перебрали время сеанса на тринадцать минут.
– Бедная-несчастная, тебе все время приходится выслушивать одни и те же истории.
– Но для тебя все внове. Сломай ты руку, страдала бы не меньше, чем миллионы других, сломавших руку одновременно с тобой.
– Скорее всего.
Глава восьмая, в которой я вспоминаю забавы своей юности
Ощущение, что я сама виновата в своих бедах, возникало в какой-то мере из-за ситуации, которую я наблюдала в жизни Клодины: ее дочери обращались с ней так, будто она обязана искупить грехи всего человечества. Как и во многих подобных историях, она не очерняла и ни в чем не винила Филиппа, он же изо всех сил пытался оправдать свой уход, нисколько не заботясь о порядочности. В чем он только ее не обвинял, еще немного – и повесил бы на нее ответственность за изменение климата.
Клодина старалась быть мудрой и верила, что рано или поздно дети поймут игру родителей – и пренебрежительное отношение к ней сменится уважением. Но этот благословенный день пока не наступил, и обе дочери вытирали об нее ноги. Они не стеснялись отвратительно себя вести даже в моем присутствии, будто я предмет мебели. В свои тринадцать и шестнадцать лет они напоминали мне Нелли, юную чертовку из сериала «Маленький домик в прериях».
– Где мои легинсы?
– Белье развешано в постирочной.
– Хочешь сказать, мои легинсы там?
– Иди посмотри.
– Их там, ясное дело, не окажется!
– Стирай свои вещи сама, и тогда будешь знать, где у тебя что лежит.
– Да ну тебя!
Она ушла, продолжая огрызаться. Ремень плачет по ее заднице, ох как плачет.
– Лори, вернись сейчас же!
– Нет времени, я иду за своей одеждой.
– ВЕРНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ!
– НЕТ! МЕНЯ ТОШНИТ ОТ ТВОИХ ИДИОТСКИХ РАЗГОВОРОВ!
– ВОТ КАК? ЧТО Ж, Я ЗАПРЕЩАЮ ТЕБЕ ВЫХОДИТЬ ИЗ ДОМА! СЛЫШИШЬ? СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ НИКУДА НЕ ПОЙДЕШЬ!
– ЧЕРТА С ДВА! ВСЕ РАВНО ВЫЙДУ!
– ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ – И Я ТУТ ЖЕ ЗАБЛОКИРУЮ ТВОЮ СИМ-КАРТУ!
– ЕСЛИ ТЫ ЭТО СДЕЛАЕШЬ, Я ПОЗВОНЮ ПАПЕ. ОН ЛИШИТ ТЕБЯ АЛИМЕНТОВ! В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ДЕНЬГИ МНЕ НА МОБИЛЬНИК КЛАДЕТ ОН.
– Мерзавка маленькая… Ну я ей устрою.
Тут на кухне появилась младшая, как обычно с изможденным видом замученного жизнью ребенка. Она доплелась до ближайшего стула и так обессиленно плюхнулась на него, что казалось, она сейчас растечется как вода. Если бы не жуткого вида укороченная толстовка из объемного хлопка и волосы с синими прядями, можно было бы подумать, что она не одну неделю пешком выбиралась из какой-нибудь страны, где идет война.
– Мне нечем заняться.
– Да ладно! Совсем нечем? Позвони Лее!
– Она у своего отца на другом конце света.
– Ноэми?
– Фу, неохота мне.
– Почему?
– Ее младшая сестра вечно к нам липнет.
– Пригласи Ноэми сюда.
– Ну нет, это отстой.
В доме их отца был классно оборудованный подвал, бассейн, спа, невероятное количество электронной техники, стены-экраны для кинопроектора, как в «451 градусе по Фаренгейту». Клодина залпом выпила полбокала белого вина. Ей явно требовалось что-нибудь покрепче.
– А как же все то, что мы тебе купили на прошлой неделе? Чтобы научиться рисовать мангу?
– Я больше не хочу.
– Покатайся на велосипеде, погода хорошая.
– Фу!
– Ты могла бы сплести для меня браслетик, а то я свой потеряла.
Это был лишь предлог для продолжения разговора. Последний браслетик, который Адель сплела Клодине, был в оранжево-коричневых тонах со светло-зеленой полосой. Этот ужас случайно порвался.
– Ты могла бы сплести мне красивый, со сложным черно-красным узором.
– Все эти браслетики – детские глупости.
– Ладно, детские глупости. Ну тогда прогуляйся по парку.
– Ты просто хочешь, чтобы я оставила вас в покое.
– Я просто хочу, чтобы ты нашла себе занятие. Чтобы ты жила, а не прозябала овощем.
– Но делать все равно нечего…
– Ну иди полежи, хоть время убьешь, все равно ты выглядишь так, будто уже разлагаешься.
– Неохота мне.
Я осушила свой бокал и протянула его Клодине, чтобы показать ей свою солидарность. Когда неприятель уже пробрался на твою кухню, надо защищаться любыми средствами.
– Забавно, мне кажется, я никогда не скучала в твоем возрасте.
– Счастливая.
– А! Я знаю, чем вы можете заняться с Ноэми.
– Пф…
– Ты же проделывала такое, Диана, разыгрывала людей по телефону?
– О, точно!
– Это проще простого: берете телефонную книгу, набираете первый попавшийся номер и говорите в трубку всякие глупости.
– Телефонную книгу?
– Окей, находишь номера в интернете, звонишь знакомым или незнакомым, например набираешь мальчишкам из школы, представляешься другой девочкой и несешь всякую ахинею.
– А мы пиццу заказывали на дом учителям.
– Точно, и пиццу заказывали!
– Это реально круто!
И мы принялись вспоминать самое интересное из массы приколов, которые были популярными в прежние времена, до наступления эпохи «тотального эго», кардинально изменившей способы развлечений для молодежи: теперь развлекаются, как можно больше выставляя себя напоказ, а в наших играх было важно, чтобы тебя не узнали.
– Можно бросать яйца на крыши чьих-нибудь сараев. На черной кровле они сразу же спекаются.
– А на машины прикольнее.
– Или кидать с моста воздушные шарики, наполненные водой!
– Да, точно!
– Это очень смешно! А если полиция остановит, прикидываешься дурочкой и говоришь, что видела такое в передаче «Телеприколы».
– Есть более безобидные розыгрыши – детское баловство с пятью баксами: подкидываешь на тротуар пятибаксовую банкноту с привязанной к ней леской, а когда кто-нибудь попытается ее поднять, дергаешь за леску. Я дам тебе пять баксов. Увидишь, это так смешно, уписаться можно.
– О, мне это напомнило проделку с отпечатками.
– Не знаю такую.
– Не знаешь? Это прикольно. Писаешь себе в трусы, а потом садишься на тротуар, чтобы оставить на нем отпечаток задницы. Потом еще один и еще, пока есть чем.
– А неплохо! Есть еще классическая подстава с крафтовым пакетом.
– Подстава с пакетом…
– Накладываешь какашек в бумажный пакет и подбрасываешь его на крыльцо тому, кто тебе не нравится, кто тебе нагадил в жизни, – но только не нам, даже если я тебе чем-то нагадила, – поджигаешь пакет и тут же звонишь в дверь, человек выходит, прыгает на пакет, чтобы его потушить, и какашки разлетаются вокруг!
– Сложность в том, что для этого надо захотеть в туалет по-большому.
– В этом действительно есть загвоздка.
– С помощью черного и белого скотча мы подправляли дорожные указатели, меняли названия улиц, например улица Большая превращалась в «Боль», а еще стрелку на знаке одностороннего движения мы переделывали в пенис – для этого достаточно лишь скруглить ее кончик.
– Да вы больные на всю голову.
– Погоди, у нас еще полно идей! Лягушки! Можно заставлять лягушек курить, они при этом такие смешные звуки издают!
– Пойду-ка я к Ноэми.
– О, жалко! А то мы могли бы составить тебе компанию и пойти побросать яйца.
Тут мимо нас вихрем пронеслась облаченная в недосохшие легинсы Лори.