противника, а затем по очереди, прикрывая друг друга, поднимались и продвигались вверх. Дед, у которого я был оруженосцем, постоянно присаживался, заряжал оружие и стрелял по боевикам из гранатомёта. В это время я прикрывал его огнем из автомата, а потом бежал 20-30 метров назад к двигавшейся за нами БМП за снарядами, приносил 5-7 снарядов, передавал и снова поддерживал сослуживца огнём. БМП поддерживал нас крупнокалиберным огнём. Этот второй бой был уже наступающим. Мне казалось, что мы сами бежим в пекло дьяволу. В очередной раз, когда я подбежал к нашему БТР, раздался сильный хлопок. По инерции я упал на землю, закрыв голову руками и почувствовав сильную боль и свист в ушах. Я ничего не слышал и, только подняв голову, понял, что наш БТР подбит и горит.
Жизнь прекрасна, а смерть страшна,
Лишь мы крадемся между ними,
Ради непознанной отчизны,
Толкнувшей нас на подвиги.
Быть может, мы умрем, отдав все силы
Ради прекрасной синевы,
И только мать с отцом нас не забудут,
Ведь мы их сильные сыны.
Черный дым валил как из трубы. Я лежал и не мог шелохнуться, звенело в ушах. Только вижу – открывается люк и вываливается полуживое тело нашего водилы. Я вскакиваю и пытаюсь поймать его, так как он, боясь взрыва и огня, сползал по броне, не видя и не слыша ничего. Я подхватил его на руки, словно ребенка, и устремился быстрым шагом от горящей машины. Мне казалось, что я бегу, а на самом деле еле-еле ковылял ногами. Мои силы были на пределе, я изнемогал. «Сейчас уроню», – подумал я. Благо, подбежал дед-гранатометчик, метра два ростом, выхватил у меня из рук обездвиженное тело водителя и побежал с ним до ближайшей машины, а я присел, закрыл уши руками и почувствовал сильное головокружение, после чего короткими перебежками, спотыкаясь, побежал к своим вперед.
Позже выяснилось, что наш взвод, наступающий по левому флангу высоты, отстал, а командир роты капитан Сидоров обвинил в этом лейтенанта, под чьим руководством мы как раз наступали. Этот бой прошёл удачно для нашей роты – всего два раненых: мой дед «с ресторана» и водила с БТР. В этот вечер мы тихо сидели возле костра, слушая треск дров и легкое бренчание гитары. Наконец, голова пришла в норму, заложенность в ушах прошла.
Через несколько дней лейтенанта обвинили в слабости, испуге и выгнали из роты, хотя в душе я был не согласен с командиром, ведь мы шли со всеми, и умысла отставать вовсе не было.
На построении командир поблагодарил роту за стойкость, храбрость и успешное выполнение задач. Он вручил молодым жетоны подразделения, но не всем, так как, по его словам, мы отстали и пока недостойны. В их числе был и я. Мне стало очень обидно из-за этого блядства, молча прожевал это, предположив заранее, что командир роты Сидоров за мои косяки недолюбливает меня.
Пришло распоряжение перенаправить 10 человек в Ханкалу, а затем в Нальчик для подготовки группы захвата в горной местности. Я попал в список, чему был очень рад. Среди наших задач было правильное передвижение по горно-лесистой местности и грамотная маскировка, занятие огневых позиций, четкая передача координат. Наша группа собрала вещи и устремилась к вертолёту. Первая посадка состоялась в городе Грозном, в аэропорту «Северный». Мне было очень интересно, что же осталось от него. Такие города я видел только по телевизору: как будто Вторая мировая война, и ни одного целого здания. Дома в осколках, словно пустые коробки, закоптившиеся от пожаров – того и гляди, развалятся. Было много местных жителей, от взрослых до детей, блуждающих туда-сюда, и в каждом мне виделся моджахед с автоматом. Эта обстановка держала меня в напряжении. Моя голова крутилась как на шарнирах, чтобы, не дай Бог, что.
Затем нас привели к офицерскому палаточному городку. Мы остались ждать, как выяснилось, борта на Ханкалу. Вокруг ходили чеченские бойцы, с бородами в банданах, полностью обвешанные боеприпасами и готовые начать бой в любую минуту. А я крутил головой и думал, свои они или чужие, не отпуская пальца с предохранителя. Скорее хотелось на борт. Напряжение давило мою голову как тиски. В Ханкалу мы прилетели под вечер, расположились в палатке, поужинали и легли спать. Утром вылетели в город Нальчик. Я у местных бойцов прихватил три коробочки патронов для пистолета «Макаров» на всякий случай. Город оказался очень красивым, находился среди лесистых гор. Воздух был настолько чистым и прозрачным, что кружилась голова. После пыльных и высушенных высот, беспрестанной стрельбы это место казалось раем. Ежедневно, с утра до вечера, мы, уподобившись горным козлам, бегали по горам и лесам, изучали правильный подъем, спуск и маскировку в полном боевом комплекте. Конечно, физически было тяжело, но радовало одно: с нами были одни черпаки, так как деды готовились к отъезду в Москву, и мы все от них могли хотя бы выспаться.
Неделя пролетела быстро. Мы вернулись на прежнюю высоту. Ранние деды начали увольняться. Мы прощались с ними как с лучшими друзьями, забыв про все обиды. Нам становилось немного легче и одновременно грустно. Мой рязанский дед Константин тоже собирался домой. Попрощавшись, он пообещал заехать ко мне домой и передать весточку родителям от меня, чему я был очень рад.
***
Приближался август. От находившихся рядом разведчиков я узнал, что внизу высоты находились сады, где созревали персики, абрикосы, груши, яблоки. Тайком от офицеров, мы, обходя все растяжки, туда спускались и набирали полные карманы фруктов, а затем с большим удовольствием их съедали. Вкус свежих персиков был непередаваем, ведь на гражданке их вдоволь не поешь, а здесь хоть килограммами.
Однажды, ближе к вечеру, меня позвали в БТР оставшиеся деды и сказали: «Игнат, у нас магнитофон сломался. Отнеси к радистам, пусть сделают». Я забежал к радистам (меня уже там все знали) со словами: «Пацаны, срочно надо сделать». Повозившись с ним, они определили поломку. Не хватало запчастей, и где их взять, никто не знал. Доложил об этом с большим страхом. В общем, всё по-старому: угрозы, «с тыла, с фронта», «магнитофон хоть из-под земли достань». Шёл и думал о том, что делать. Вдруг рядом с палаткой гансовских офицеров я увидел, как играет приличный двухкассетный магнитофон. Дождавшись окончания проигрывания кассеты, я схватил его и убежал. Принес магнитофон. Округлившиеся глаза дедов сказали всё сами за себя: «Ты где взял?» – «Да у гансовских офицеров подрезал». Они переглянулись и сказали: «Неси назад, а то вообще не уволимся». А я им: «Больше взять негде» – «Ну и фиг с ним». Я потихонечку подкрался к офицерской палатке и поставил магнитофон обратно на место. Скорее всего, офицеры спали. Вот так я избавился от ненужной мне проблемы.
После отъезда всех дедов все вздохнули полной грудью, перестали носиться по любому приказу. Черпаки почувствовали себя королями, и нас почти не трогали. Однажды вечером, перед отбоем, я захотел перекусить, по сроку службы это разрешалось. Я не спеша пошёл в столовую, поболтал немного с поваром и взял у него банку сгущенки. Зашёл к постовому (одному у нас не принято) и под милую беседу, на двоих, мы её оприходовали. Но один из черпаков, увидев нас, в приказном порядке загнал всех молодых, кроме постового, и приказал отжиматься. Мы с ними уже разговаривали по-наглому. Я им говорю: «Это за какой косяк?» – «За сгущенку». Я упорствовал: «Не в одно же лицо, я постового покормил». Несмотря на мои восклицания, они решили нас подрочить, чтобы мы не расслаблялись. Послали меня к повару за буханкой черного хлеба, сказав: «Раз ты голодный – ешь, а твои будут отжиматься». В палатке было темно. Недолго думая, я за пять минут весь хлеб по кусочкам запихал себе в дырку штанов между ног, благо, что штаны широкие и как раз оказались порваны. Ошалевшие от быстрого поедания, они мне: «Беги ещё за одним». Я выбегаю, выбрасываю весь хлеб через штанину и лечу за другим. В том же темпе «съедаю» вторую буханку и говорю: «Хватит глумиться, а то у меня будет заворот кишок». Они успокоились, прокричали нам «отбой», и мы стали быстро раздеваться. С полными штанинами хлеба я кое-как, чтобы не заметили, начал снимать штаны и разбрасывать весь хлеб по нарам. Как только черпаки ушли, мои пацаны нашли весь хлеб под своими спинами и ещё долго смеялись после моего рассказа.
***
Началась эпидемия желтухи. Сослуживцы и офицерский состав покидали высоту. Прошёл слух о том, что у гансовского офицера в ночь поднялась температура. Ему посоветовали выпить 200 грамм водки с перцем от простуды, что он и сделал. Вначале полегчало, а под утро стало плохо – срочно на борт и в больницу. Диагноз – гепатит, у него ещё были сильные боли в печени. Мы начали присматриваться друг к другу. Первый признак – это желтые белки глаз, а белый кал – стопроцентное заболевание, поэтому после туалета задавали друг другу вопрос: «Говно белое?» Никто не скрывал, а заразиться специально желания не было ни у кого. Этот недуг не обошёл и меня – все симптомы налицо. В БСМП подтвердили: «Жди вылета борта».
Вылет предполагался на следующее утро. Свой офицерский состав я поставил в известность. Начал прощаться с сослуживцами, а сержант говорит мне: «Ты завтра всё равно улетишь, в больничке выспишься, так что всю ночь тебе на посту». Спорить я не стал и тихо побрел на пост. Состояние было неважное, о чем дал знать о себе постоянный озноб. Примерно в 4:30 утра, закутавшись в бушлат, я задремал. Проверяющий посты лейтенант разбудил меня и заодно офицера Гусова. В 5:00 утра рота была поднята в ружье и построена. Я вышел из строя и старший лейтенант прямым ударом ломает мне нос, приказывает принять упор лежа и отжиматься. А на сержанта крикнул: «Какого хрена ты больного поставил на пост?» Старший лейтенант Гусов на меня давно «зуб имел» за мой обман, и уж в этот раз он оторвался. Я отжимался, истекая кровью. Смотрю на нос, а он повернут влево, и думаю: «Надо что-то делать». Встаю на одно колено и правой рукой ставлю его на место. Кровь как из ведра. К боли я давно привыкший, одно лишь обидно – два синяка под глазами – так неприятно с таким лицом лететь в госпиталь.