Наступила морозная, снежная зима. Накануне новогодних праздников, на вечерней проверке, командир роты поставил вопрос ребром: «Кто желает ехать в Чечню – шаг вперед». Не помню, было ли время на обдумывание, но за доли секунды по моему телу пробежал страх, а внутренний голос твердил: «Какая война? Тебе всего лишь 18». Я не ожидал такого вопроса, но правая нога невольно шагнула вперед. Как и у всех, наверное.
Отъезд назначили на 12 января 1995 года. Немного подумав, я решил, что лучше ехать, в надежде, что на войне дедовщины нет. Судьба всячески отводила меня от этого шага, но идти в школу сержантов я отказался, так как хотел быть в первых рядах.
Какой же я был идиот…
Новый год наши деды справляли по полной программе, заодно пили за отъезд и слушали песню группы «Агата Кристи» «Я на тебе, как на войне, и на войне, как на тебе…» Но радость праздника была не у всех, ибо нас, молодых, просто разрывали на части. Катались верхом, заставляли друг с другом танцевать, петь и рассказывать на стульях стихи и анекдоты, а затем, когда алкоголь перешёл в другую стадию, начались удары руками, ногами, даже табуретками, не разбирая и не видя, куда бьют. Мне хотелось получить травму и попасть в больницу, только бы избавиться от этого ада. Но мне опять не везло: я выбегал на улицу и ревел, слезы текли градом от этой несправедливости, а главное – от безвыходности, мне было так плохо… В этот момент моя душа не принадлежала телу, от нервного срыва и физической боли я проваливался в небытие и не чувствовал ни рук, ни ног. Снова пришлось возвращаться к реальности. Под утро я чувствовал себя выжатым, как лимон. В общем, ночь прошла «весело», а для сна времени так и не нашлось.
Если выдавалась хоть какая-то минутка спокойствия, я думал о маме, друзьях, доме. Писать о тяжелой службе и о предстоящей войне я не стал, чтобы лишний раз не расстраивать родных. Просто в памяти мамы я хотел остаться упитанным и жизнерадостным, как во время присяги, а потом посмотрим… Всё оставшееся время мы готовились к отъезду. Конечно, о нас, молодых, речи не идет. Лично мне несколько дедов дали список с задачей укомплектовать всё к отъезду, и как я это сделаю за короткий срок, никого не волновало. Всё, что мне мама собрала на гражданке (а это зубные пасты, душистое мыло, шампуни, медикаменты), я отдал. Но, помимо этого, в моем РД (ранец десантника) деды забили место для своих запасных камуфляжей и личных вещей, не уместившихся у них. И так каждому. В общем, я поехал практически пустым, не считая зубной щетки, полотенца и запасного нижнего белья. Конечно, теплилась надежда, что всё должно измениться в лучшую сторону, как в кино: «Один за всех и все за одного!» – это одновременно подстегивало и стимулировало, война же. Мы выполняли всю тяжелую работу: таскали боеприпасы, все жизненно необходимые вещи, так как, возможно, придется быть какое- то время в землянках – хотя точной информацией по поводу последнего мы ещё не располагали.
В дивизию пришёл железнодорожный эшелон, и весь 4-й полк начал грузиться. Масштаб впечатлял: машины УРАЛы, БТРы, БМП заезжали на платформы и закреплялись там. Последним этапом грузили наши военные шатры. При их разборе произошёл неприятный для меня момент. Во время очередного отжимания деду не понравилось, что я грудью не касаюсь пола. Он наступил ногой на спину, и мне пришлось практически лечь – в ту же секунду мой нательный крестик попал между досок, при подъеме застрял, и тесёмка оторвалась. Я очень расстроился. Пытался его найти, но безуспешно. «Верно, плохая примета», – подумал я.
Командир собрал роту, провел инструктаж и дал приказ: «По вагонам!»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Погода стояла морозная. Хотелось побыстрее занять места в вагоне и тронуться. Но, как обычно бывает, в армии не так всё просто, ведь иерархия превыше всего: вперед офицеры, деды, полугодки, а затем уже мы. Я рассчитывал на спокойную дорогу, хотя бы до границы с Дагестаном, но для молодых мест не оказалось. Это был обычный плацкартный вагон, и непонятно одно – как распределяли и где логика: на 60 человек примерно 40 мест. Мы, молодые, автоматически лишились койко-места. Деды нас гоняли из прохода, и мы, похожие на стадо баранов, туда-сюда слонялись, пока не дошли до офицеров. В приказном порядке нас разместили на третьих полках, где обычно лежат матрацы, высота от пола – около 2,5 метров.
Постепенно я всё больше и больше понимал, что солдат, особенно молодой, никому здесь не нужен, и защиты ему искать негде. Третья полка, пусть и жесткая, показалась мне раем на вершине горы, до которой так захотелось доползти и принять горизонтальное положение, хотя это было практически невозможно. Я очень устал. Вся эта погрузка, лежавшая на наших плечах, и постоянный гнёт дедов, довели мой организм до изнеможения. Но главное наше несчастье состояло в том, что на нас был опробован новый (нам так сказали) эффективный бронежилет, да ещё весом 16 килограмм: он закрывал ползадницы, а впереди висел почти до колен. Также и сфера на голову весом 3 килограмма, плюс на ремне – 4 полных магазина, фляжка с водой и саперная лопата, да еще, разумеется, АКМ, притом в зимней форме одежды. С этим снаряжением (около 30 килограмм) я должен лазить на третью полку, не касаясь при этом ни одного нижележащего деда.
Командир приказал не расслабляться, выставить посты в тамбурах и быть настороже. Разумеется, в таком режиме раздеваться нельзя. Из последних сил забираешься на свою третью, а на нижних полках деды сквозь зубы шипят: «Наступишь на кровать – будешь отжиматься». Что же это за жизнь? Со всех сторон долбят и унижают. «Дай бог сил и терпения», – подумал я и с горем пополам залез. Я лежал на спине и не шевелился – хотел, чтобы про меня забыли, а сам потихонечку стал отключаться. Моё тело обмякло, я его не чувствовал. Такое ощущение, что вылез из панциря, а сознание возбуждено. Голова кипела от напряженных мыслей и постоянных звуков – непонятно, то ли во сне, то ли наяву. Не помню, сколько я пролежал – наверное, был в коме. Чей-то грубый голос вывел меня из транса: «Игнатов, подъем! На пост бегом!» Слезать с полки оказалось намного сложнее, так как было уже темно, и ни черта не видно. «Лишь бы ни на кого не наступить», – подумал я, и спорхнул как бабочка с третьей полки, с 30-килограммовым обмундированием. Отдаленные уличные фонари бежали за мною вслед и помогали хоть что-то увидеть и никого, не дай Бог, не разбудить – я этого боялся больше всего. Не умывшись, голодный, я побрел в тамбур. Очень хотелось спать, так как пролежал всего чуть больше часа. Было огромное желание лечь в гроб, только бы одному и в темноте. Где мы ехали, я не знаю, только пустые бездушные станции провожали меня в неизвестность.
На посту я сменил своего товарища по несчастью, для которого проведенное там время показалось целой вечностью. Единственное, что радовало, – это сухой паек из сухарей, находившийся прямо в тамбуре. Коротать время оказалось легче. Я кушал сухари и смотрел вдаль, а стук колес потихоньку успокаивал меня. Какое количество времени мне придется простоять и кто меня сменит, я не знал, зато по мере наполнения моего желудка сухарями становилось намного радужнее. Часов не было. Кого-то будить и узнать хоть что-то, я не мог, ведь пост покидать запрещено.
Но всё разрешилось само собой – меня сменили до общего подъёма. Ну а сколько оставалось времени для сна, разумеется, я не знал. Я брёл в проходе сонный, но сытый, смотрел назад и удивлялся: что ещё нужно для счастья? Всего лишь килограмм сухарей и фляжка воды, да и поспать чуть-чуть. Честно говоря, мне хотелось открыть глаза и оказаться в своей комнате, готовым жить в полной гармонии со своими родными и близкими, только бы не видеть настоящего. Бедная жизнь, безработный отец, мать на двух работах – это такие жизненные мелочи по сравнению с личным ощущением свободы и обретением смысла жизни с семьей. Было очень тяжело, но, поскольку мы всё-таки живем в цивилизованном государстве, я не оставлял надежды на лучшие перемены в будущем.
Тихий, но грубый голос остановил меня в проходе. Это оказался лейтенант Гусев, он был дежурный. Я смотрел на него бездушными и жалостливыми глазами (других слов просто не найти), понимая, что если он что-то прикажет, то я уже не выдержу, нет сил. Как человек умный и понимающий, посмотрев на меня, он дал приказ: «Игнатов, отбой!» – я медленно плёлся и молил Бога о даровании сил и терпения. Времени для сна оставалось совсем немного. Ничего не снимая, я кое-как взгромоздился на свою третью полку и «провалился»: это был райский сад, от кончиков пальцев ног до головы текла живительная влага, которая насыщала весь мой организм. Такого желания и блаженства я не испытывал уже примерно 20 суток. Я думал о друге-братане Сереге, который был уже дедом на службе (мы с ним пару раз даже переписывались), о Солотче, не выходившей у меня из головы, о дружище Володьке, гуляющему на гражданке, ну а больше всего я мечтал о встрече со своей девушкой, которая, возможно, ждет меня.
Мой сладкий сон быстро перешёл в реальность. Меня грубо окликнули, а для полного пробуждения я услышал кучу «красивых» слов в свой адрес. Дорога оказалась довольно изнурительной – было такое ощущение, что я на полставки работал проводником. Все проблемы, касающиеся еды и питья, легли на нас, молодых. Нам приходилось бегать по всему вагону, не снимая бронежилетов, и ни один офицер даже не поинтересовался, сколько мы спали, сыты ли мы. Времени на себя совсем не хватало, а постоянные остановки эшелона доводили нас до изнеможения. Мы выбегали из вагона по команде «Рота, в ружье!» и занимали позиции вокруг вагона для обеспечения полной защиты при нападении. Мне казалось, что эту команду выполнял только наш вагон, а точнее, мы, духи, так как деды заняли позицию возле вагона, никуда не углубляясь и покуривая втихаря. Честно говоря, я думал, что это реальная опасность, боялся, ведь в любой момент на нас могли напасть. Но оказалось, что это был ещё Ставропольский край, и была ли необходимость в переживаниях, я не знал.