– Ха, – сказала жена.
Обычно такое «ха» не предвещает ничего хорошего, особенно если после него следует театральная пауза.
– Как там твоего профессора звали? – спросила жена.
– Какого профессора?
Жена посмотрела на меня поверх газеты так, что газета начала тлеть. Пришлось экстренно вспоминать и про поезд, и про стихи, и про профессора. Я назвал жене его фамилию.
Она встряхнула газету и прочла вслух:
– Профессор [она назвала фамилию моего попутчика] оказался на скамье подсудимых по обвинению в мошенничестве.
– Мало ли однофамильцев, фамилия-то распространенная, – вякнул я.
Фамилия, к слову, была не очень распространенная, вроде бы там даже фигурировал твердый знак.
– В своем обращении к суду, – невозмутимо продолжила читать жена, – подсудимый цитировал стихи. В частности, он заявил, что «всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет».
По стилистике это была такая немножко провинциальная журналистка, с кучей ненужных деталей и словами вроде «неволя».
Я хотел было в свое оправдание упомянуть одного генерала МВД, с которым я однажды ехал в СВ. Но он тогда так нажрался, что я подумал, а может, не стоит. Вдруг и с ним не все гладко, и никакой он и не генерал вовсе, а всего лишь прапорщик. Просто очень толстый и старый.
29. Граф де Ля Фер на целине
В деревне меня редко просят поработать в огороде – щадят мою поэтичную натуру.
Но тут подошло время сбора картошки, а это ритуал священный. Жена обратилась ко мне с просьбой снизойти до них, до крестьян.
Первые четыре картофелины дались мне легко. Я бы даже сказал, что это был триумф. А дальше дело пошло туго. Поясница впервые за долгие годы осознала, что она у меня есть, и сильно озадачилась. Голова стала тяжелой, и вовсе не от идей, бедра затряслись. Когда картошка начала мне подмигивать, я не выдержал.
– За что все это мне, кандидату наук, – сказал я вслух.
Сказал самому себе, поскольку вокруг меня, кроме картошки, никаких форм жизни не было, а потребность высказаться была.
Я, автор нескольких книг и одной научной монографии, человек, читавший Платона и блаженного Августина в подлиннике, стою раком на целине, как Брежнев!
Но тут я устыдился, и мне даже стало дурно.
– Тоже мне, граф де Ля Фер! – воскликнул я в сердцах. – Деревенские старухи как миленькие корячатся, а этот блаженный Брежнев нос воротит, тьфу, противно!
Отчитав себя таким образом, я продолжил честный труд во славу тещи, так как это был ее огород.
А вечером за чаем жена пересказала мне свой разговор с соседкой, которая, как оказалось, в тот день на соседнем участке собирала картошку одновременно со мной:
– Какой хороший у тебя мужик. Сам с собой поругался, тебе и делать ничего не надо. Экономно.
30. Труп в грядке с укропом
У нашего соседа в деревне, двадцатилетнего Ромика, внезапно образовалась девушка.
Ничего не предвещало. Ромик жил в покосившемся доме с дворняжкой и наглым котом, и до комплекта ему не хватало только коровы и злого почтальона.
Девушка у Ромика появилась в пятницу в сумерках. Я услышал за забором их голоса. Забор у нас глухой, а ковырять дырку было уже поздно, так что мне пришлось по-старушечьи подслушивать. Ромик с девушкой много шутили, смеялись и говорили друг другу все эти великие глупости, которые делает великими человек рядом.
В девять вечера они ушли в дом и больше не вернулись (я прождал их под забором час). Свет они не включали (иначе сирень над забором была бы подсвечена). Версия со сном следствием отвергается сразу же: в девять вечера в нашей деревне ложатся спать только Артем и я.
И лучшей в мире доро́гой, до первой утренней птицы, меня этой ночью мчала атласная кобылица[1]. Точнее не меня, а соседа. Меня уже давно кобылицы не мчат – меня укачивает.
Следующим утром я первым делом спрятался за шторой у окна нашей спальни на втором этаже, откуда участок Ромика виден как на ладони (накануне я не решился подняться сюда – боялся пропустить в их курлыканьи что-то важное).
Ромик появился довольно скоро, слишком бодрый для бессонной ночи (или же эти молодые все так по утрам выглядят, а я просто забыл). Потом на крыльцо вышла дворняга, за ней кот. Девушки не было. Я проторчал у занавески не меньше часа, как давеча под забором. Я понимал, что вероятность появления вчерашней девушки на крыльце с каждой минутой уменьшается, и гораздо более вероятным становится появление на крыльце коровы или злого почтальона.
Но куда она делась? Уехала посреди ночи? Ушла к незнакомым соседям? Полдня я поднимался на второй этаж к занавеске: девушка так и не появилась. Вариантов не оставалось, я ведь не какой-нибудь там непрофессиональный истерик: у меня за спиной восемь сезонов детектива «Касл».
Я решил посвятить жену в дело о «Деревенской резне», как я его про себя назвал. Я подготавливал ее и так настойчиво повторял, чтобы она не волновалась, что она разволновалась.
Жена выслушала мою версию, в которой фигурировал закопанный в грядке с укропом труп.
– Вызываем полицию? – спросил я, закончив.
– Врача.
– Кому?
– Тебе. Девушка вчера у Ромика действительно была, но только в телефоне. Он с ней по громкой связи разговаривал. Я из спальни видела.
И мне вдруг стало так жалко его, честно спящего в пустом доме.
Хотя для трупа в грядке с укропом такой финал, безусловно, к лучшему.
31. Столб
В семь лет я врезался на велосипеде в фонарный столб. Я ехал, глядя назад через плечо. Спереди, в отличие от сзади, было не интересно, но оказалось, что головой назад я передвигаюсь плохо.
С тех пор и началось: всякие стихи и прочие аномалии.
Как-то раз мы с женой приехали в гости к моим родителям во двор моего детства, и я показал ей тот злополучный столб. С ним случилось что-то ужасное. Я никогда не думал, что столбы умеют стареть. Но мой постарел. Покосился, проржавел, запаршивел и, я бы даже сказал, облетел. Желтоватый фонарь подслеповато слезился. Мне даже на мгновение стало его жалко, как заклятого врага, которого переехало время. Многолетняя ненависть отступила.
– Вот, тот самый столб… – сказал я жене философски (историю про мое падение она знала наизусть). – Смотри, как жутко он выглядит. Это ему наказание за меня.
– Ну, как бы то ни было, свое дело он сделал, – ответила жена, как мне показалось, невпопад.
– В смысле?
– В смысле, ты сейчас ненамного лучше него выглядишь, – объяснилась добрая женщина.
А я был небрит, чего жена очень не любит и каждый раз пытается меня перевоспитать. И моя многолетняя ненависть к столбу снова вернулась.
32. Семейный Хэллоуин
Я Хэллоуин не праздную (в нашей жизни и так хватает вурдалаков), поэтому вечером 31 октября я пошел не в клуб, а в ванную. Мои уже спали, я заперся, зашторился, пустил воду и, как в детстве, представил себя на берегу горной реки (вопрос, что делает голый москвич на берегу горной реки, оставим за скобками). Так я расслабляюсь. Как умею. На «Мальчишник в Вегасе» не тянет, но мне хватает.
Горные реки, особенно если лежишь рядом с ними в ванне, имеют свойство убаюкивать. Я задремал.
Вдруг под дверью раздался истошный крик. В любом другом случае я взял бы это в кавычки, но на сей раз я услышал именно его – истошный крик. И едва я успел подумать, что это все мне приснилось, истошный крик повторился. Это как если бы я за несколько секунд посмотрел сразу оба фильма – и «Крик», и «Крик 2».
Нештатная ситуация для невротика – все равно что свет, включенный посреди ночи на кухне с тараканами. Мои мысли разбежались в разные стороны. Спросонья я решил, что это Артем проснулся и пришел под дверь, чтобы меня разыграть. Потом я отнес этот звук на счет водопровода, но при всем уважении к ЖКХ, даже с их выдающимися способностями они не смогут извлечь из своих труб ничего подобного. Наконец я пришел к самому очевидному из всех панических выводов: это хэллоуинская нечисть.
Я почувствовал себя точь-в точь как Ватсон в фильме «Собака Баскервилей», моментально протрезвел, хотя и так был трезв, и пожалел, что рядом со мной в ванне нет Михалкова.
Я взял в одну руку вантуз, в другую дезодорант жены (мой мне показался недостаточно ядреным) и, обмотавшись полотенцем, как римский легионер, распахнул дверь ванной и бросился на врага.
– Ай! – подпрыгнула от неожиданности жена.
– Ты чего под дверью орешь? – спросил я, заикаясь.
– Да это не я, это кот. Объелся шерсти, вот его и тошнит. Я встала посмотреть. Он же всегда так у нас орет перед этим, забыл, что ли.
На заднем плане в некрасивой позе застыл грустный кот.
– Погоди, а кто разрешил тебе брать мой дезодорант?
Какой хороший и правильный вопрос, дорогая. Благодаря ему мне теперь не придется объяснять, почему у меня в руке вантуз.
33. Всегда-всегда
Мы с женой укладываем Артема. Артем включил свой генератор мимишности на максимум. Ведь известно, что перед сном в воздухе порхают самые нежные нежности.
– Папа, а ты всегда-всегда будешь меня любить?
– Да, всегда-всегда.
– И я всегда-всегда. А когда мы с тобой поженимся?
– Нам не надо жениться, сынок, мы же и так любим друг друга.
– Вот сейчас не поняла, – сказала жена.
О, боги. Трубадуры, менестрели и куртуазные маньеристы, помогите, пропадаю!
34. Кроссовки
Мода прошла мимо меня. И не просто прошла – гневно посмотрела вслед. Если бы правила приличия позволяли, я бы выходил в свет, завернувшись в штору, как патриций.
У меня есть только одна слабость – обувь. Гуманитариям всегда не просто ходить по земле, поэтому обувь приобретает сакральное значение.
Однажды я купил в Америке кроссовки, свет очей моих. Я на них молился, это было чистое идолопоклонство. Начиная с того, что целый месяц после покупки я их не носил. Кроссовки стояли в шкафу на расчищенной специально для них полочке и сияли. Кроссовки были настолько хороши, что я всерьез подумывал развестись с женой и жениться на них. Жена что- то заподозрила и кроссовки возненавидела.