Семен, как истребитель вертикального взлета, подпрыгнул на недосягаемую доселе для семейства кошачьих высоту, бросился в противоположную от «привета» сторону, сбив по пути ведро и Артема, и сделал вид, что умер под крыльцом.
Я наблюдал за всем этим и с ностальгической слезой вспоминал свое: вот точно так же я когда-то ухаживал за девушками.
18. Женская логика
Есть топографический, а есть графический кретинизм, когда человек, например, такой, как я, не различает конструктивистские символы и знаки. (Надеюсь, меня не читают сотрудники ГИБДД, иначе, боюсь, мои водительские права будут немедленно аннулированы).
Как-то раз в лифте одного бизнес-центра я перепутал кнопки принудительного закрывания и принудительного открывания дверей. Это две разные кнопки с похожей символикой. На одной изображены две сходящиеся стрелки (закрыть), а на другой – две расходящиеся (открыть). Что тут можно перепутать, спрашивается. Но я даже после этого объяснения выше самому себе не все до конца понял.
Лифт стоял на первом этаже и был полон трудоголиков, стремящихся наверх (в прямом и переносном смысле). Я тоже беспокойно ерзал на тазобедренных суставах, как на шарнирах. Я не относился к числу трудоголиков – просто банально опаздывал, как и всякий индивид тонкой душевной организации, не созданный для жизни по утрам.
Поэтому я решил поторопить лифт и нажал кнопку принудительного закрывания дверей. Которая, в силу моего непоправимого графического кретинизма, на самом деле оказалась кнопкой принудительного открывания дверей. И вот какое интересное научное наблюдение (надо с этим в Массачусетский технологический обратиться, у нас не поймут): лифт, стоящий на первом этаже с открытыми дверями, после нажатия кнопки принудительного открывания дверей двери не открывает, потому что они парадоксальным образом уже открыты! И в этом, в общем-то, было только полбеды. Главная беда заключалась в другом: из-за нажатия означенной кнопки лифт двери не только не открывал, но и не закрывал, и поэтому он никуда не ехал, так как это был не какой-нибудь легкомысленный лифт-лихач, катающийся с открытыми дверями.
Так моими молитвами и ловкостью корявых ручек мы простояли без движения несколько бесценных утренних минут. Я продолжал костенеть в своем заблуждении и судорожно жамкал кнопку «открыть» вместо «закрыть».
– А почему мы стоим? – пошелестел над головами тревожный женский шепот.
Девушка где-то в глубине лифта за моей спиной задала свой вопрос очень тихо, но у вредных старикашек – кошачий слух, и я услышал.
– Да вон тот придурок двери держит, – так же деликатно-приглушенно ответила ей другая.
– Мужчина! – громко сказала третья девушка, видимо, самая решительная из собравшихся, обращаясь ко мне.
У меня отлегло. «Мужчина», а не «придурок», какая хорошая, интеллигентная девушка.
– Мужчина! – повторила интеллигентная девушка. – Вы почему двери держите? Ехать передумали? Передумали, так выходите тогда.
Странная эта женская логика.
Я секунду посовещался со своим внутренним вакуумом и вышел из лифта. В качестве антитезы. Вот это я понимаю, настоящий логичный мужской поступок.
19. Наследники Бубликова
Сема рассказывает, как прошел день рождения нашего общего друга, на который я не попал, и перечисляет, кого из общих знакомых он там встретил.
– Такая-то такая-то была, – говорит Сема, называя имя и фамилию.
– Эту не знаю, – комментирую я в задумчивости. – А! Вспомнил! Это та красивая шатенка, с длинными ногами?
– Ну да, – отвечает Сема и добавляет: – Вот знаешь, дружище, что меня всегда в тебе поражало, так это твоя феноменальная память на женские имена.
Дело в том, что у каждого мужчины в отношение женщин есть свой locus minoris, если говорить медицинским языком, свое слабое место.
Для меня это, однозначно, ноги. Точнее, ноги у курицы, а тут – ножки. Если бы письменная фраза могла мурлыкать, на этом слове она бы сейчас замурлыкала. Каждый раз, когда из тела женщины явственно проступают ноги, мне хана. А они-таки проступают. Проступают коварством укороченных юбок, облегающих платьев, узких джинсов – мало ли смертоносных технологий на службе у женственности. Незнакомая девушка в мини произносит, допустим: «Ну что, мужчина, договорились, сначала мы вас вешаем, а потом четвертуем?», – а я глупо улыбаюсь и благодарно киваю.
Вот так общаешься с какой-нибудь дамой и представляешь себя интеллектуальной глыбой, харизматиком и лидером мнений, но если взглянуть с точки зрения собеседницы, то получается, что на твоем месте все это время находился глупый кролик с раскосыми глазками в кучу.
И вовсе мы, мужчины, не наследники Овидия и Петрарки, как мы о себе мним, а всего лишь Бубликова, того, который сидел в «Служебном романе» под лестницей и не мог работать…
20. На деревню дедушке
Мужчины – довольно стеснительные существа. Как бросить жену с двумя детьми, тут мы ничего, не стесняемся, а во всех других случаях иногда прямо ой.
Однажды в очереди в аптеке я и сам был готов провалиться сквозь землю. Хотя лично со мной не происходило ничего постыдного: я скучно стоял за своей микстурой от кашля. А вот мужичок средних лет у окошка провизора горел синим пламенем.
Он предпринимал все новые попытки объяснить, что ему нужно, не называя, что ему нужно. Мужская половина очереди уже давно догадалась, но женщину-провизора, не привыкшую к такой щепетильности в своем учреждении, все никак не озаряло.
– Ну, мне такие таблетки для поднятия мужского настроения…
– «Новопассит»?
– Ну, нет, другого настроения – мужского!
Аптекарша, впервые услышавшая про такой медицинский феномен, как мужское настроение, не моргая смотрела прямо перед собой в точку в надежде, что мужичок как-нибудь сам рассосется в воздухе.
– Ему, наверное, виагра нужна, – не сдержавшись, громко предположил амбал за моей спиной.
– Не мне, не мне, – сразу взвился мужичок, – а моему дедушке.
– Вам именно виагру-виагру или что-то другое? – утончила беспощадная аптекарша.
Теперь настала пора мужичку часто моргать и смотреть в точку перед собой: он впервые услышал про виагру-виагру.
– Лучше вот это, в черной упаковке, возьми, – сказал амбал мужичку и ткнул пальцем в витрину рядом с собой, за которой лежало что-то черное.
Витрина на мгновение прогнулась, но не треснула.
Мужичок продолжал хлопать глазами и сомневаться.
– Бери-бери, твоему дедушке точно понравится, – сказал амбал и, хитро подмигнув, добавил: – Мне мой дедушка рассказывал…
21. Men's Health
Мужики в пьяных разговорах друг с другом – все как на подбор Калигулы, долбокрушители всего движимого. Кого не послушать – только щепки от девушек летят.
Но есть одна стадия, одна единственная, где-то между 0,7 и 0,8 водки, в среднем, плюс-минус в зависимости от комплекции, когда можно услышать заповедное. На этой стадии, в этой сумеречной зоне, мужчины вдруг начинают делиться друг с другом сокровенными историями про то, как однажды они были очкастым слоненком из мультфильма «38 попугаев», с хоботом долу. Про то, как с ними случился последний день Помпеи. Не в историческом, а в физическом смысле. Про то, как Илон Маск испытывал свои первые «Фальконы», и они не взлетали.
Про такое не прочитаешь в «Men’s Health». Итак, мужчины рассказывают друг другу про эпизоды мужской несостоятельности, про то, что хранится в их заколоченных крест-накрест чуланах под грифом «совершенно секретно».
О, это эпос, похлеще «Калевалы». Какому-нибудь женскому глянцу – на три года публикаций.
Искривление временного континуума, при котором несколько пьющих мужиков идеально совпадают в микроскопической точке между 0,7 и 0,8 водки, – редкость. Я был свидетелем подобного разговора лишь раз в жизни, однажды в девяностые, под утро на кухне пятиэтажки. Нас собралось (или осталось) пятеро, включая меня.
– Ну, на ней был такой халат. Ну, такой, синий с цветочками, – поделился первый.
– И че? – спросили остальные четверо (тут они по драматургии выступали как бы от лица женского глянца, поэтому и недоумевали).
– Как че, как че, у Фрекен Бок в мультике про Карлсона был точно такой же, я вспомнил, вот у меня и…
– Она волосы распустила, – выдал второй.
– И че? – спросили мы.
– Как че, как че, мне же нужен пучок, как у нашей географички в седьмом классе, вот у меня и…
Тут что-то выдал и я. Точнее не что-то, конечно же, я помню, что именно. Но добровольно сдаваться не буду. Заблюрю, по праву автора.
– Она не ползла, – выдохнул четвертый.
– Как не ползла? – не поняли мы.
– Как не ползла, как не ползла, как в «Девять с половиной недель» не ползла. Я ей говорю, ползи, пожалуйста, а она: у тебя ковра на полу нет, я коленки сотру, вот у меня и…
В рюмках уже было разлито по 0,85, а пятый что-то молчал.
Пацаны такого не поняли. То есть все мы уже качественно опозорились, а этот что, хочет чистеньким уйти?! К слову, пятого никто толком не знал. Это был деревенский парень из глубинки, который за свои двадцать лет впервые увидел Москву три дня назад. Его привел с собой кто-то из наших, то ли первый, то ли четвертый.
Деревенщине попеняли. Он шмыгнул носом и начал:
– У нее фингал был под глазом – синющий! Мы на свидание на ледяную горку у магазина ходили кататься, она прям рыбкой и саданулась…
Московский бомонд поморщился. Да уж, вот это преамбула, врагу не пожелаешь.
– Ой, а пятки у нее были холодные, как холодец. Тогда морозы стояли, а у нас печка старая, падла, не тянула…
При слове «холодец» у нас, у всех четверых, заметно опустились уголки ртов.
– А потом, когда мы это, ну, в общем, начали обниматься, она вообще ржать начала – по телику «Том и Джерри» показывали на ночь глядя…
Мы переглянулись. Это был трехочковый, слэм-данк, фаталити.
– Вот у тебя и… – дружно подсказали мы деревенщине полагающийся рефрен.