жаса. Мне всегда повод нужен.
Улыбка стала совсем искренней, из глаз ушла грустинка. Ну вот, дело пошло!
— Может придти в магазин, — улыбнулась еще больше Оля. — Купить что-нибудь.
— Точно, — поднял я указательный палец. — Вот я куплю! Завтра же! Готовь товар.
— Какой? — со смехом спросила Оля.
Я сделал вид, что задумался.
— Действительно. Какой? Ну, выбери мне что-нибудь.
— Договорились, — уже смеясь, подытожила девушка.
— Еще проблема, — сказал я.
— Какая? — Оля спросила уже с интересом.
— Никогда не задумывался. Как есть курицу? — кивнул я на тарелку. — Вилкой или так можно, руками?
— А как раньше ел? — улыбка уже не сходила с ее губ.
— Да как-то раньше не думал, — почесал я затылок. — А теперь вот сижу, думаю, а вдруг ты подумаешь, что я неряха какой?
— Ешь так, — посмеялась девушка. — Все окей.
Я вгрызся в ножку, но, все же пытаясь делать это поприличнее. Оля в это время доедала второе — пюре с котлетой.
— Заметь, — сказал я. — Я ножку держу изящно, двумя пальцами. Чтоб тебе было не так стыдно, за то, что я не знаю правил этикета.
— Ты думаешь, что я такая вся, знаток этикета? — в ее голосе проскользнуло немного обиды.
— У женщин это наверно в крови, — пояснил я. — Еще не видел ни одной, чтоб как мужики, по всему столу огрызки.
Девушка опять о чем-то задумалась.
— Странный ты, — задумчиво произнесла Оля, наконец.
— Ты знаешь, я понимаю, что несу иногда чушь, но… — развел я руками.
Девушка внимательно меня слушала.
— Ты с толку меня сбиваешь, — закончил я.
— Чем? — удивилась Оля.
— Ты мне просто нравишься и все тут, — выдал, перевел дух. — Ничего с собой поделать не могу.
Оля ничего не сказала, лишь загадочно улыбнулась. Тут я заметил, что стол-то опустел.
— Может, еще что-нибудь взять? — засуетился я.
— Пару пирожных, — ответила Оля.
— Сию минуту, — скакнул я к стойке.
Она сидела и смотрела в окно, на темную улицу, где прохожие, ежась, быстро пробегали, стремясь в тепло домов, салонов машин и автобусов. Когда тарелка с пирожными оказалась перед ней, Оля посмотрела на меня и сказала:
— Ты наверно на меня все деньги спустил.
— Оль, ты опять? Я сейчас точно обижусь, — я надул губы. — Надуюсь и лопну.
— Ладно, ладно, — улыбнулась она. — Но все же?
— Ну так, я не работаю что-ли? — сказал я, присаживаясь за стол. — По моему мнению, нужно работать, для того чтобы жить. А не жить, чтоб работать. Что над деньгами трястись? Будут еще. Я же работаю.
Видя ее сомнения, я продолжил:
— Конечно, бросаться ими, это глупо. Но и беречь до собственных похорон, тоже не самый умный ход. Деньги, это возможности, а не цель в жизни.
— Интересная философия, — уголком губ улыбнулась Оля.
— Знаешь, я считаю, что деньги не приходят к тем, кто их бережет, как свою жо… в смысле жизнь, — что-то я увлекся, следить нужно за языком. — Они умеющих их тратить любят. Но и к дуракам если и приходят, то также быстро и уходят. Первые их ценят больше, чем нужно, вторые не ценят совсем.
— Хорошо звучит. Но их постоянно не хватает — покачала головой Оля.
— Если не хватает, то либо нужно больше работать, либо урезать запросы, — так, пора заканчивать с философией.
— Забавный ты. Говоришь как мой отец, — слегка улыбнулась девушка.
— Это комплимент? — спросил я.
Что-то я разошелся. Сейчас встанет, пошлет меня. И будет права. Тоже мне философ доморощенный. Нашел о чем с девушкой разговаривать.
Но Оля ничего не сказала.
— Ой, уже поздно! — всполошилась она, глянув на часы — Пойдем?
Тут я буквально сдернул себя с места, переламывая свою робость (гадская фигня!). Об колено ее нафиг!
— Спасибо, — взмахнула ресницами Оля, вдевая руки в рукава своего пуховика, который я держал уже в руках. И чего боялся? Глупо? Вот же современное общество. Предложить даме пальто (в смысле пуховик) уже считается глупостью. Веке в девятнадцатом, наоборот, дама бы меня не поняла, не сделай я этого.
Мы вышли из кафе. Ветер уже поулегся и было не так холодно. Предложить или нет? Вот, маета! Оля сама решила эту дилемму, взяв меня под локоть. Фух! Триста потов и куча булыжников.
— А ты учишься? — спросила она.
— Нет пока. Деньги зарабатываю, — ответил я.
— А где хочешь? — поинтересовалась девушка.
— В УПИ, — просто ответил я. — На программиста.
— Это по компьютерам? — спрашивала дальше Оля.
Затвердевший за день под ветром снег, скрипел пронзительным взвизгиванием.
— Ага, по ним родным, — кивнул я. — За ними будущее.
— Вот, а ты на всяких Оль тратишься, — сказала девушка, но что-то сожаления в голосе не было.
— Слушай, Оля. Я сейчас все деньги пойду и ухну. Бомжам вон раздам. Тебя это убедит? — деланно разозлился я.
— Не надо, — смутилась она. — Верю. Больше не буду.
Подошел полупустой трамвай, мы сели сзади. Я бросил предостерегающий взгляд на Олю, когда подошла кондуктор. Она слегка улыбнулась, и вынула руку из кармана.
На остановке я вознамерился сойти с трамвая вместе с ней.
— Зачем? — возразила Оля — я и сама добегу.
— Естественно, — согласился я. — А я рядом побегу. Мне так спокойнее.
Ее губы опять раздвинула улыбка.
— Ой, раньше ведь ходила и ничего, — ответила она.
— Ну, все когда-то происходит первый раз, — пожав плечами, заметил я.
Мы сошли на остановке, трамвай пшикнув дверями, покатил дальше, а мы пошли по тропинке в сторону многоэтажек. Мне вспомнился случай с Юлькой. Дежавю. Как бы опять не растянуться.
— Вот мой подъезд, — махнула рукой в варежке Оля.
— Ага. Там-то спокойно? — поинтересовался я.
— Да, — засмеялась она.
Понятно, что в первый раз провожать до дверей, моветон. Поэтому не рвусь. Будет время.
— Пока, — сказала девушка, но как глянула! Хитро, с прищуром!
Кровь мгновенно вскипела.
— Пока, — с трудом произнес я. Правда, не дрогнув голосом ни разу.
Вечер этот, неожиданно я решил продолжить на работе.
— О-о, заходи! — произнес Михалыч, дымя вечной папиросой. — Редкий ты нынче гость!
Я молча выставил на стол шесть пива по 0,5 (это мне) и пузырь водки (Михалыч другого не пьет).
— Гляжу проблема у тебя, — хитро улыбаясь, спросил он, смотря на стол.
— Есть такое дело, — сказал я, садясь на свое привычное место.
Описав ему свою ситуацию, я спросил:
— Вот так Михалыч. Так и не пойму, что за ключик такой. Как его подбирать?
— Ну паря, ты даешь. Ты же его уже подобрал, — хмыкнул мужчина.
— Это когда? — я сильно удивился.
— Стала бы она с тобой разговаривать, коли не подобрал бы? — усмехнулся он. — Любая баба обхождение любит. Просто по разному надо с каждой. Ты вот, почему ей одежду-то решил подать а?
— Ну, не знаю, почувствовал, вроде. Что так надо, — неуверенно ответил я.
— Чуйка в этом, первейшее дело, — кивнул мужчина. — Так что, все ты верно сделал.
— Это хорошо, — повеселел я.
— Запомни, первая мысля, почти всегда то, что надо, — покивал головой Михалыч. — Верная самая. Потом мусолить начинаешь в голове мысли_то. Так и так переворачивать. Сомневаться.
— Точно, Михалыч. Спасибо, — сказал я, облегченно выдохнув.
— Невелика наука-то, — отмахнулся тот.
Он помолчал и добавил:
— Только одно запомни паря. Не хошь если жениться на девке, голову ей не пудри. Не обещай ничего. Бабы, они на месть больно люты. Такое иной раз удумают.
Он посерьезнел, глаза сверкнули сталью:
— Да и вообще ложь, она губит, портит человека. Душу калечит. Раз соврешь серьезно, остановиться не сможешь. Всю жизнь свою, этим дерьмом измажешь. Все дела добрые в прах.
Он затушил в пепельнице папиросу и глянув на меня продолжил:
— Силу в тебе я чувствую, судьбы людей на тебе замыкаться будут. Не калечь их.
Я оторопело уставился на него. В странную сторону у нас разговор повернул. Черты его заострились, будто высеченные из камня, и повеяло такой силой, несгибаемой волей. Маска добродушного дедушки, выпивохи и балагура слетела, как шелуха. Передо мной сидел сильный мужчина, многое чего видевший, многое понявший. Скажи сейчас «Женя, тебе надо прыгнуть пойти с моста», сделаю не задумавшись. Вижу уже такое второй раз, но все равно впечатляет.
— И запомни, — продолжал мужчина. — Друг тот, кто в беде, себе в ущерб помогает. А кто лишь в благости друг, тот враг самый лютый. Ибо в спину бить будет. Друзей у тебя мало будет, если вообще будут. А враги, это не зло. Зло — это подлость. Когда человек тебе льстить начинает, готовься — враг это твой. Врага бить без пощады надо. Пока не добьешь. Попы вон о терпении лепечут, пусть. Мужчина должен уметь мстить. И не мелко гадить, а бить наверняка.
Он яростно пожевал папиросу.
— Не позволяй гневу говорить за себя. Не торопись. Наступит момент, откроется враг, уверится в своей везучести и силе. Бей. До тех пор, пока он не сдохнет. Не щади, он не оценит великодушие. Только посмеется, и вновь бить будет.
Мне казалось, что тишина вокруг звенит, после этих слов. Черты лица старика вдруг смягчились. Затрещали дрова в печи. Я перевел дух, оказывается, я почти не дышал.
— Ну, как там работается? — показал Михалыч куда-то наверх.
— Работаем, — приходя в себя, ответил я.
— Забегали тут девки, — это он наверно про напарниц. — Жалуются, что загоняла тебя Алла.
— Да не, — отмахнулся я. — Поначалу, конечно, не сахар. Но привык.
— То верно. Молодой еще, чего ж не побегать. Ну, давай, — он поднял стопку и опрокинул ее в рот.
Наконец-то отпустили эти дикие морозы. Пора бы, через пять дней март. Мы шли с Олей, она рассказывала случай с сегодняшним клиентом:
— Вот, заходит он, походил, походил, а сам с виду, ну ботаник, очечки, пальтишко. Потом к Люде подходит и говорит: «А у вас нету сверлилки, которая долбит?»