Я не видел, что еще покорять. Жизнь наладилась, несколько лет упорного труда, на износ, бессонные ночи. Я даже за завтраком уже работал, листая страницы в инете. А сегодня впервые за много дней, я даже не включил комп.
А что потом?
А потом я увидел проезжающий мотоцикл. И вспомнил одну из баек Бороды…
… Костер потрескивал сырыми ветками. Вокруг костра сидели люди, одетые в кожаные куртки. А один из них держал в руках гитару. Люди молчали.
А в тишину леса неслись гитарные переборы. «Беспечный ангел», Арии. Наконец, гитара смолкла, последняя нота вонзилась в серое небо.
— Всегда, когда эту песню слушаю, Седого вспоминаю, — произнес, наконец, после долгой паузы Борода, самый старший на вид мужчина. — Прям как про него писана.
Он замолчал, уйдя в себя. В его глазах отражалось пламя костра.
— Нам тогда лет по шестнадцать было, — неожиданно продолжил он. — Кому больше, кому меньше. Был Советский Союз, нас гоняли за длинные волосы, за то, что мы рок слушаем. Тогда нас так и называли — рокеры.
Зашевелившийся было народ, снова притих. История от Бороды! Они никогда неинтересными не были! Более того, его постоянно просили, что-нибудь рассказать. Вот только он делал это не всегда.
— Седой, тогда еще его звали просто Серега, любил два дела в жизни, — Борода улыбнулся. — Девчонок кадрить и мотоциклы. Причем последнее больше. Он мог сутками ковыряться во всяких Ижах, Уралах, Минсках. Тогда только такая техника была.
Борода глубоко вдохнул.
— Выглядел он здорово. Высокий, мощный, длинноволосый. Я ему тогда завидовал отчаянно. Стоило ему в компании появиться, всё, все девки его. Да и было за что его любить. Он был образец. Рыцарь. Сколько рож набил, за нас и за девчонок. Его из технаря, где он учился, выгоняли раза три. Не любил он ни перед кем лебезить. Всегда говорил напрямую. Правду.
— И однажды, он пропал. Мы, поначалу, не сильно волновались. У него уже такие моменты были. Частенько на все выходные мог умотать куда-нибудь.
— А тут он вечером приехал, — Борода помотал головой. — И нам всем жутко стало. Он был полностью седой. После этого кличка к нему и прилипла.
Мужчина замолчал, вновь переживая те моменты.
— А отчего он поседел? — тихо спросила сидящая рядом с ним девушка.
Борода помолчал, глядя на костер.
— Он ничего не говорил поначалу, — мужчина покивал своим мыслям. — Он будто вообще другим человеком стал. Все больше стал молчать. Закроется в своем гараже, и сидит там, только ключи звякают, да музыка играет.
— А как-то раз, мы пришли к нему, — Борода помрачнел. — А он сидит возле гаража, просто сидит и все. И смотрит в небо. Спросил, не хотим ли мы по пивку жахнуть.
Мужчина снова замолчал.
— Вот за пивом, он и рассказал нам все, — тихо произнес он после длинной паузы.
История Седого.
В тот день, я решил прокатиться, проверить Урала, только движок ночью перебрал. Выехал с утра пораньше. Поехал в сторону Алапаевска, там движение поменьше.
Мотор работал, как часы. Что не могло не радовать. Было в нем одно сомнение. Поршня я не очень хорошие воткнул, других не было просто. Но ничего, нигде, и я успокоился. И, правда, чего гоняться и хуже ставили.
Город проехал быстро, уже через полчаса на трассу выскочил. День-то выходной, машин практически не было. Проехал километров двадцать и мне показалось, что клапан застучал. Тормознул послушал. Нет, показалось. Ну и заодно покурить решил. Курю, рядом Урал молотит. А мне все кажется, будто рядом, такое ощущение, еще один движок работает. Фигня в общем какая-то.
Но это ладно. Поехал дальше. Еду, а мне все равно кажется, будто рядом еще один мотоцикл едет. Я даже нет, нет, в зеркала гляну.
Ехал, ехал и вдруг, такое желание остановиться накатило. Вот не хочу дальше ехать и все тут! Остановился. Закурил.
Стою, пачку «Космоса» кручу в руке. И тут снова, движок услыхал. Только теперь, будто кто-то за поворотом дороги едет, в мою сторону. И тоже на Урале. И, блин, движок так классно работает! Прям как мой!
Ну решил подождать, посмотреть, кто это гонит. Вдруг кто-то из наших. Но звук приближался, приближался и стих. Что за хрень?
Когда обратно сел опять такая же фигня. Вот неохота ехать вперед и все! Тянет назад, как будто из дома год назад выехал. Плюнул я тогда на эти чертовы мысли и решил ехать дальше.
Еду, ощущение это прошло, а потом вдруг опять звук мотора. Да так реально, будто этот мотоцикл рядом едет! Все думаю, пора заканчивать с ночным ремонтом. Всякая хрень мерещиться!
А потом я не понял, что произошло. Кажется, вот только же, по трассе ехал. Очухиваюсь, я по обочине лечу, деревца маленькие да кусты собираю. Еле успел вывернуть, прямо в дерево летел!
Заснул я, похоже, после почти бессонной ночи-то. Вот и съехал с дороги. С «Урала» слез, еле пачку открыл, чтоб сигарету достать. Буквально рядом со смертью пролетел!
Стою, курю, а какое-то ощущение покоя не дает. И тут я вспомнил, что перед тем как на трассу обратно выехать, я успел заметить, буквально краем глаза, будто кто-то мимо меня проехал. А может, почудилось, я в таком состоянии был…
Постоял я покурил, а потом обратно поехал. А домой приехал, и вот такая фигня с волосами…
На поляне повисла тишина. Борода замолчал, сидел и глядел в костер.
— А дальше что было? — спросила наконец Юлька.
— А на следующее утро он уехал, — Борода нахмурился. — Я его последний и видел. Я еще спросил его, куда он. А он ничего не сказал, только улыбнулся, как прежде, своей светлой такой улыбкой. И уехал. Больше мы его и не видели. Его потом и родители, и с работы, и менты искали. Но он пропал. А я все вспоминал, что он говорил. Он сказал, что это точка невозврата. Предел, за который если заедешь, обратно не вернешься. Он часто вообще, любил поговорить о смысле жизни, и другом таком же.
Борода взглянул на небо.
— А потом я сам также попал. Все как он описывал. Дорога без машин, звук движка. Я все хотел понять, куда он тогда делся, ездил по этой дороге. И вот однажды чуть не приехал.
Мужчина вздохнул.
— Мне потом рассказали, что мотоцикл мой буквально в комок железа превратился. Доктора все говорили, что я везунчик, если бы из седла не вылетел, то не лечили, а хоронили бы меня. А так только ключица, да сотрясение.
Борода устремил взгляд куда-то вдаль.
— А мне вот до сих пор кажется, что увидел я его. Седого. Увидел стоящий на обочине Урал. А рядом с ним его. Вот так…
— Ты веришь своей интуиции? — спросил Макс.
Я удивленно посмотрел на него, но кивнул. Чего это он, одно и тоже спрашивает? Забыл что ли?
— Это хорошо, — сказал парень, будто не замечая моего удивления. — Тебе будет проще.
— В чем? — не удержался я от вопроса.
— Проще поверить, — чуть усмехнулся Макс. — Когда тебе покажется, что я горожу чушь, то послушай ее.
Странное вступление. Макс, как и вчера, пришел, когда я сидел в курилке. Прямо место встречи, которое не изменить. И то, правда, куда мы денемся с подводной лодки?
— Иногда, в прошлой жизни, — Максим говорил, смотря куда-то в стену, — Я мог выйти на балкон. Стоять и смотреть, как восходит солнце. И мне было хорошо…
… - Я как будто растворялся в алом мареве, — продолжил он, после паузы. — Все становилось неважным. Жизнь, проблемы, работа, люди. Они все оставались там, где-то за полыхающим кругом… В это время, все казалось другим. Таинственным… Наполнялось каким-то иным смыслом… Мне казалось, что вот еще чуть-чуть, и я пойму что-то очень важное…
— Но всходило солнце и все становилось привычным, серым, — на лицо Макса будто упал тень, настолько оно помрачнело. — И тот голос, что я уже почти понимал, снова пропадал в шуме дня.
Он на автомате затушил сигарету, которая догорела во время его монолога. Тут же достал следующую.
— Я потом начал избегать этих моментов, — парень мял сигарету в руках. — За эти несколько мгновений блаженства, потом приходилось платить днем, а то и больше уныния. И я, по тогдашней своей привычке, вместо того чтобы задуматься, почему так, просто сбежал. Сердце так тяжело слушать.
Он все мял сигарету, глядя невидящим взором в пол.
— Мы почему-то думаем, что будем жить вечно, — зазвучал опять его голос. — Что есть еще куча времени. Но вот заходит солнце, и понимаешь, что уже ничего не успеть. И так хочется вернуть тот миг, постоять на балконе, глядя, просто глядя, без цели, на светлеющую полоску неба.
Макс прикурил, наконец, сигарету.
— И понимаешь, как много упустил. Сколько осталось ненаписанных тобой стихов, несыгранных мелодий. Так мало успел сделать того, от чего полнит душу тихий свет, от которого на глаза наворачиваются слезы. Все! Ты уходишь, и не остается от тебя ничего. Только фото на памятнике.
Макс поморщился, потер ногу, вытянул ее вперед.
— И остается только тоска. Она начинает преследовать тебя, вылазя в самый неподходящий момент. Начинаешь ненавидеть вечера, не наполненные хоть чем нибудь, все начинает надоедать и раздражать. Люди, вещи, события… Все время хочется заснуть и не просыпаться. Ненавидишь утро, которое вырывает из спасительного сна, ненавидишь день, который никак не кончиться, ненавидишь вечер, бессмысленное шарахание из угла в угол…
Макс покрутил головой, разминая шею. Откинулся на стену, поднял глаза и стал глядеть в потолок.
— Ты пытаешься это все заглушить. Всем, что попадается под руки. На время отпускает. Уже не можешь долго находиться в одиночестве, убиваешь, как можешь, свободное время, наполняя его пьяным угаром, новыми знакомыми, имена которых потом, и не помнишь. И в конце концов срываешься.
Максим вздохнул, сбил столбик пепла в урну.
— Наступает момент, когда ты уже не можешь сдерживаться. Не остается сил, терпеть. И тебе не кажутся неправильными самые радикальные методы. Тебе стает плевать и на себя, и на жизнь, и на окружающих, и на запреты. Плевать на все… Наступает такое состояние, когда издерганный мозг просто выпадает в осадок. Просто отрубается и все. И первый же попавшийся вариант, принимается к исполнению…