– Какие мы, ко всем чертям, Вышние! – горько выговаривает Снэйкр. – Ну проживет Сульвас четыреста лет, мы трое по двести пятьдесят – а Иниану ребенок убьет, не пройдет и года! Разве с такими бедрами рожают? Но она, видите ли, единственная, кто может передать наследие Ирралей… кому оно нужно, это наследие! Способностей у нас – кот наплакал, да и теми пользоваться не умеем, даже Золотого наречия толком не знаем!
(Я снова припоминаю рассказы Хозяина: Золотым наречием когда-то именовался Язык Закона, один из трех, несущих магический заряд…)
– Вот поэтому мы и прокляли своих предков, – довершает Сульвас со вздохом. – Когда поняли, что дети наши либо будут обычными людьми, либо вообще не будут. Лоти и Тэль – наша последняя надежда, они и по смертным меркам совсем молоды. А Снэйкр… – она опускает глаза и договаривает чуть менее твердо: – Снэйкр вот уже тридцать лет любит только меня. Мы слишком привыкли быть вместе – все пятеро…
И снова – без малейшего надрыва, просто и печально. Воистину – о настоящем проклятии не кричат. Против воли всплывает в памяти компания из квартиры Влединесс. Оказаться бы здесь кому-то из них, да заглянуть в глаза этим пятерым!.. Впрочем, лучше не надо – они бы и здесь сумели все опошлить.
– Я так понимаю, что я – первая, кому вы за все время это изложили, – произношу я в навалившейся тишине.
– Воистину, – склоняет голову Сульвас.
– Но почему именно мне? Или вы надеетесь, что если я пришла… оттуда, то и вас сумею вывести? Или научить Закону Цели?
– Не надеемся, – обрезает Снэйкр. – Да нам это и не нужно.
– Тогда что во мне такого, чем я могу вам помочь? Я же… – в этом месте я перехватываю безмолвный взгляд Инианы и прикусываю язык. Уж не знаю, в чем выражается этот пресловутый дар Ирралей, но похоже, одно из его проявлений – чуять истину нутром. Где-где, а здесь никто не поверит в то, что я простая танцовщица.
Сульвас молча кивает Лоти. Та поднимается из-за стола и выходит. Возвращается она минут через пять, а то и семь, и в руках ее – плоская шкатулка из резной пожелтевшей кости.
– Корона Королевы Адельхайд упала к ногам Аньес, – говорит Лоти. – Оттого и хранить ее доверено моему роду, что берет начало от Аньес и Оливера. Возьми ее, Лигнор.
Удивленная, я принимаю в руки шкатулку, надавливаю на язычок запора… Передо мной на черном атласе пылает золотой обруч шириной в два моих пальца, сплошь усаженный изумрудами и рубинами. В центре его – светлая розетка из сплава золота с серебром, а в розетке – большой сапфир цвета вечернего неба. А та роковая трещина расколола корону аккурат с противоположной стороны – получился обруч с незамкнутыми концами. Я смотрю на эту вещь, от которой так и веет запредельной древностью, все еще не сознавая…
– Неужели мы ошиблись? – это голос Тэль-Арно, впервые за весь вечер, и голос этот вслух произносит то, во что я до последней секунды не желала верить. – Ты боишься принять эту корону, потому что ты тоже – не истинная Королева? Надень ее и докажи, что все, что с нами было – не зря!
Я вскидываю на них глаза. Тэль-Арно, мальчишка не старше двадцати, совсем не похожий на брата – смуглый, черные брови срослись на переносице, скулы вот-вот прорвут кожу… Снэйкр, в черном с золотом, как и брат… а «мечевластитель» – это чин воинского наставника – всплывает откуда-то… Иниана – лед и Сульвас – огонь… и впереди всех, светлая и чистая, как роса, Лотиа-Изар Серид, темно-серые ждущие глаза распахнуты на пол-лица. «Я крещу вас Водой, а тот, что придет за мной…»
Они слишком долго ждали, они примут любой ответ – и «да», и «нет» – но не «и да, и нет», не истину! Как объяснить им, что я – всего лишь одна пятая той, кого они называют Королевой, а мы – Скиталицей?
– Я крещу вас Огнем, – срывается с моих губ. – А та, что придет за мной, будет крестить вас… Радостью.
И, окончательно перестав понимать, что и зачем делаю, я беру в руки венец Адалль-Фианны и надеваю его на голову Лоти.
Вспышка – или это мне почудилось? – Лоти тянет руку к голове, пытаясь избавиться от того, что легло на нее не по рангу, но ее останавливает крик Снэйкра:
– Не смей!!!
Теперь все видят то же, что и я, кроме самой Лоти, а точнее, не видят – не видят трещины в золоте. Потому что ее больше нет. Корона сверкает, словно только что вышла из рук ювелира.
А на меня накатывает, и я уже не понимаю, где я и что со мной… пыльный камень и цветное стекло – зеленое, желтое, белое… витраж… ну да, витраж в древнем соборе Ковнаса, очертания стрельчатой арки… да, арка, но теперь это дверной проем, до краев залитый пурпуром заката, и Лоти, в белом рыцарском облачении, встав на одно колено, протягивает меч над огнем… Лоти… Лота-стар, Азора Лотастар. О боги мои, я что, превратилась в выездную версию Круга Света?
– О небо, что ты говоришь? – снова совсем близко глаза Лоти, и в них пляшет отсвет того пурпурного заката. – Меч, арка… и имя… Мое имя?
– Да, – я с трудом перевожу дыхание. – Азора Лотастар, рыцарь света. Оруженосец Ярри, Жрицы Воительницы.
– Значит, это она…? – Тэль-Арно так и не решается произнести вслух, и я ясно угадываю из этой заминки, что Лоти он предан не меньше, чем Снэйкр – своей Сульвас.
И тогда я окончательно прихожу в себя.
– Что там говорилось в вашем предсказании? Что корона станет целой, будучи возложена на голову истинной владелицы! И не сказано, что этой владелицей должна быть именно Королева! Может, потому и упало это сокровище под ноги Аньес, что было предназначено ее потомку?
– А ведь правда… – растерянно произносит Сульвас. – Но кто же тогда ты?
– Обычная ведьма, – роняю я легко и устало, зная, что теперь они верят каждому моему слову. – Ну может, не совсем обычная – я Видящая. В общем, то, чем так и не стали все вы, и чем не так уж трудно стать там, по ту сторону Тени.
Полчаса спустя мы все еще сидим за столом, но теперь на нем жареное мясо с чесноком и горошек в подливе, ячменные лепешки и прекрасный нежный сыр, а также совершенно потрясающее вино, лилово-алое на просвет и почти не дурманящее голову.
– Пей, Лигнор, – приговаривает Снэйкр, подливая мне. – Такого тебе нигде в Каэр Мэйле не нальют – мы с Ниххатом снабжаемся из одних погребов.
Вино, безусловно, роскошное, но я больше налегаю на еду. Не скажу, что я так уж привередлива, но едим мы с Лугхадом много меньше, чем мне хотелось бы, а поскольку кулинар из меня тот еще, то порой едим такую дрянь… И слава всем богам, какие только есть, что за этим столом я могу не вспоминать ни о каких изысканных манерах и насыщаться, не отвлекаясь!
Сульвас зажгла свечи, и венец Адалль-Фианны на голове Лоти поблескивает как-то очень значительно. Она так и не сняла его – и правильно, он очень идет к ее алому камзолу и длинным черным волосам. Подозреваю, кстати, что после рук Райнэи эта вещица утратила немалую часть заложенной в нее силы, так что никакой Королеве она уже власти не добавит. А вот чтобы выявить и усилить полускрытые способности такой, как Лоти – в самый раз.
– Слушай, Лоти, – спрашиваю я негромко, одну ее, а не всех, кто за столом, – почему же вы тогда продолжаете служить Райнэе, если знаете ей цену?
– А что, у нас есть какой-то выбор? – Лоти аккуратно намазывает лепешку маслом. – Сама же видела сегодня на лестнице. Так что все наше несогласие не выходит за пределы этого дома.
– Лоти верно говорит, – вмешивается Снэйкр, – но пожалуй, не только поэтому. Леди Сульвас, конечно, уважают в городе, но особым влиянием она не пользуется. Мы трое – совсем другое дело: Лоти и Тэль – Рыцари Залов, а я готовлю им смену из молодых щенят. Поэтому и возможностей, и информации у нас куда больше. И если вдруг, паче чаяния, что-то случится… – он подмигивает мне, – скажем, объявится-таки истинная Королева…
Я внимательнее вглядываюсь в Снэйкра. А ведь умен мечевластитель, ох как умен… Что бы там ни говорила Сульвас, но и она живет только прошлым – а вот любимый ее не забывает и о будущем, и обоих младшеньких, похоже, так же воспитал. Будь я тем, чего они все так ждут, честное слово, не пожелала бы себе иного лорда-правителя. Тем более, что, если я ничего не забыла, лорд-правитель и Лорд Избранный вовсе не обязаны быть одним лицом.
Сульвас тем временем достает откуда-то из-за кресла гитару – тоже старую, как и все здесь, и более округлых очертаний, чем у того же Лугхада. Голос у инструмента низкий, глуховатый – Сульвас перебирает струны, и аккорды звучат, словно мерные шаги:
Здравствуй, путник! Слышишь, ветер свищет?
Нас с тобой давно никто не ищет,
Нас с тобой уже никто не помнит…
Ночь темней – усталый мир огромен…
Она не поет, а словно тихонько приговаривает над струнами, и песня такая же, как весь ее рассказ – спокойная и печальная. Я слушаю, затаив дыхание, и похоже, не только я…
Я иду и млею от испуга:
Бьется ль сердце под твоей кольчугой?
Я с тобою – хоть на бой, хоть на кол!
Слышишь, путник? Странно… ты заплакал…
– А между прочим, – произносит Лоти, когда Сульвас кончает песню, – сегодня на лестнице в парк был убит Иэн Дорсет из «Счастливого дома». Убит Ниххатом по приказу лорда Райни.
– Вот сволочи, – Снэйкр ставит бокал на стол. – Он-то им чем не угодил? Пел всякую безобидную ерунду…
– Тем, что в конце концов сочинил такую ерунду, которую могли подхватить на улицах, – объясняю я. – И как на грех, Райнэя поминалась там не слишком почтительно.
– Сука, – подает голос Иниана. – Была, есть и помрет сукой!
– Ладно, – Снэйкр забирает гитару у Сульвас и передает Лоти. – Помянуть, однако, надо… Давай, Лоти, свою «Балладу о разбитой лютне».
Та кивает, принимая гитару…
Больше всего это похоже на слезы… бешеные слезы, выжатые из глаз ветром на полном скаку. Не могу подобрать для этой мелодии другого определения, кроме «отчаянная». Кажется, струны рвутся под ее пальцами – никогда прежде я не видела такой игры, но она как нельзя лучше соответствует ее голосу, неощутимо переливающемуся из молитвенного шепота в яростный, почти надрывный крик… С холодком в груди я узнаю в Лотином пении эхо своей собственной манеры Говорить. Вот только я на всю жизнь обречена Говорить, а не петь, в лучшем случае – подпевать кому-то, ибо не дано мне ни сочинять музыку, ни играть самой. Оттого, наверное, и преклоняюсь так перед всеми, кто это умеет…