Я обожаю эти мгновения, когда совершенно ясно, что бежать от любви поздно и некуда, но сама любовь ещё не началась. В эти мгновения возникает прекрасная иллюзия: ты стал хозяином будущего, ведь тебе совершенно точно известно, что произойдет через какие-нибудь несколько минут.
Алина вдруг как-то очень по-театральному потерла виски – так плохие актрисы изображают, будто вспомнили что-то важное – и сказала:
– Мой муж… – она посмотрела мне прямо в глаза и почему-то улыбнулась. – Да, кстати, у меня есть муж, называется Сергей… Так вот он считает, – она неожиданно замолчала. – Тьфу ты, черт, совершенно забыла, что я хотела сказать.
Да понятно, Алиночка дорогая, что ты хотела сказать. Ты хотела сказать, что у тебя есть муж. И что? Соблюдая неясные рамки приличий, я не буду, конечно, говорить этого вслух, но меня твое сообщение совсем не огорчило. Не скажу, что обрадовало, но не огорчило. Я как-то сразу понял, что твой муж не имеет отношения к делу, так же как, впрочем, и моя жена. Ты сообщила о муже для очистки совести – очень хорошо. Я про свою жену сообщать не стану: во-первых, мою совесть уже вряд ли очистишь, тем более словами, а, во-вторых, ты ведь, Алина, – журналистка, и про наличие у меня жены, наверняка, знаешь и так. И раз тебя это не останавливает, значит, опять же – все хорошо.
То, что у Алины есть почти взрослая дочь – меня как раз порадовало и очень. Потому что если у женщины в таком возрасте нет детей, она на любого мужчину смотрит, как на производителя. А мне это совсем не интересно.
– Послушай, – произнес я тоном человека, которого вдруг осенила важная, и, одновременно, прекрасная мысль. – У меня в машине есть буклет нашего театра, я хочу тебе подарить, может, пригодится для статьи?
Она посмотрела на меня совершенно серьезно, и тени улыбки не было в ее глазищах:
– Мне тоже очень не хочется с тобой расставаться, – произнесла она без вздоха. Естественно произнесла, и это было чудесно!
Мы целовались в машине долго и с приятностью.
Потом я проводил Алину до ее автомобиля, сел в него, конечно, и мы опять стали целоваться.
Вдруг Алина безо всякого предупреждения куда-то поехала.
– Чегой-то? – спросил я.
– Просто покатаемся. Не возражаешь?
Конечно, я не возражал. Алина вела машину по-мужски уверенно и по-женски вежливо.
А когда я уже ехал домой, я зачем-то повторял, как заклинанье:
– Эту женщину я никому не отдам. Эту женщину я никому не отдам.
Как будто на нее претендовала армия любовников.
Когда я подошел к подъезду, зазвонил мобильник.
– Это я, – услышал я голос Алины, который теперь казался мне невероятно сексуальным. – Я хочу тебе сказать, что теперь я у тебя есть. Помни, пожалуйста, об этом.
– И я – у тебя, – вякнул я.
– Спасибо тебе за сегодняшний вечер. Спокойной ночи.
Дома все спали.
Я пошел на кухню, поставил чайник. Открыл холодильник, достал сыр, зачем-то отрезал себе кусок, потом еще один… Я все делал абсолютно механически, на автопилоте, а в голове моей жили, повторяясь, только две мысли: «Я ее никому не отдам», и «Сегодня был очень важный день в моей жизни, день, который ведет к счастью». Почему я так решил – не знаю. Но это было важное и твердое решение, которое строилось на абсолютной истинности и правоте чувства.
Я вошел в свой кабинет и вспомнил, что завтра у меня вторая репетиция «Гамлета». Не знаю, был ли я к ней готов, но я лег спать в твердой уверенности, что пройдет она блестяще и спектакль у меня точно получится гениальный.
На одной из репетиций Игорек – мой молодой, не до конца разумный, но зато очень энергичный актер, а энергия в наше время важнее всего остального, даже когда речь идет о роли Гамлета… Так вот Игорек спросил на одной из репетиций:
– Я тут это… Не понимаю типа. Ну, потому что, если Гамлет за власть борется, тогда, вроде того – нет вопросов. Потому что власть там… деньги… то да сё… Это все хотят, все понятно, – базара нет… Извините… В смысле, без вопросов. Ну, вот… Короче… А если Гамлет просто мстит из-за собственной паскудности… Извините… Я имею в виду из-за вздорного характера если мстит просто – то это как вообще? Как-то мне кажется, это зрителю будет не до конца типа ясно.
Мой Игорек принадлежит к той категории актеров, которые очень любят задавать вопросы, а вот ответы получать им вовсе не обязательно. Они задают вопросы не для того, чтобы им ответили, а для того, чтобы возвеличиться в собственных глазах. Ответы их, в общем, не волнуют. Но главное даже не это, а то, что ни их вопросы, ни мои ответы вовсе никак не влияют на конечный результат – сыгранную роль.
К нашему общему с Игорем удовольствию и удовлетворению я ответил ему нечто неясно-умное, другие артисты тоже слушали внимательно. Они продолжали о чем-то говорить и даже, по-моему, спорить. А я задумался… И вовсе не о том, о чем они говорили и спорили.
Женщины водят машины гораздо лучше мужчин. Скоро ты сам сядешь за руль и в этом убедишься. Тут дело даже не в том, что они более внимательны и вежливы (хотя, конечно, они более внимательны и вежливы), и все-таки главное в другом. Женщины – в отличие от нас, мужиков, – умеют разглядеть в других водителях – людей. Понимаешь, что это значит? Как-то у них получается, – поставить себя на место другого, войти в его положение.
Вот, скажем, разворачивается длиннющий грузовик с прицепом, перегородив собой улицу. Пацаны всех возрастов ему, понятно, давай сигналить, еще окно не поленятся открыть, чтобы гадость какую крикнуть. А женщина сидит себе тихонечко, думает: «Как же тяжко, наверное, водителю грузовика», и мыслям своим улыбается. Какой-нибудь безумец в «БМВ» сигналит девушке – вроде как подгоняет, а она едет себе спокойно, размышляя: «Ну, что поделать, если нервный такой человек?», и при первой же возможности пропускает его. Он проносится, сигналя, нервно глядя в окно, и еще знак какой неприличный вполне может показать. Потому что он, дурачок, думает, что победил, а девушка ему просто сочувствует, иногда еще успевая в мыслях пожалеть и жену его, и детей.
Мужчине на дороге надо обязательно кого-нибудь обхамить, обогнать, подрезать – это почему-то нас, водил, возвышает. А женщине такое поведение кажется не только унизительным, но и глупым. Нелепым ей представляется портить свое настроение из-за чужой дури.
Но, увы, столь часто не выдерживает наша красавица, устает она на дороге быть женщиной. И превращается, бедолага, в водилу-мужика: начинает подрезать, сигналить, торопить… И нервничать, разумеется, тоже.
Вот вам, пожалуйста, будьте любезны: метафора нашей жизни. В этой жизни есть те немногие и уже потому удивительные женщины, которые вовсе не участвуют в нашей безумной гонке за славой и богатством, кто едет спокойно, не подрезая и не хамя, и, главное, умудряясь разглядеть в каждом из несущихся по дороге – не просто водил по жизни, но людей. Сочувствие и понимание лишь потому еще вовсе не исчезли из нашего мира, что в этом мире есть женщины.
Однако их становится все меньше – и на городских, и на жизненных дорогах. Женщина – она ведь от мужчины отличается не только формой, но и, извини, содержанием: то есть взглядом на жизнь и пониманием ценностей. А если взгляды на жизнь, понимание ценностей и даже способ обретения этих самых ценностей у мужчин и женщин одинаков, то в чем же тогда между ними разница? Одежда унисекс – это ведь не просто мода, это, согласись, символ. А потому счастлив должен быть мужчина, отыскавший ту, которая и по городу и по жизни умеет ездить по-женски достойно. Надо ли добавлять, что именно так рулит и по дороге, и по жизни Алина?
Тебя, наверное, удивляет, что я раздумывал обо всем об этом во время репетиций «Гамлета», когда артисты чего-то там такое спорили и говорили? Не удивляйся: с тех пор, как в мою жизнь ворвалась Алина, я, так или иначе, думаю о ней постоянно. Мне кажется, Алина влияет на все, что происходит в моей жизни. Абсолютно на всё…
Знаешь, в последнее время мама стала общаться со мной удивительно по-доброму. Не просто стала со мной общаться, чего давно не случалось, а именно – по-доброму. Как ни странно, мне кажется, что в этом тоже есть заслуга Алины. С ее появлением в моей жизни я стал гораздо спокойнее. Думаю: мама это чувствует (конечно, не понимает, но чувствует) и тоже успокаивается.
Чем же еще можно объяснить, что она вдруг встретила меня ужином, и мы сидели с ней и разговаривали, что само по себе невероятно? И мама спрашивала про репетиции «Гамлета», и я рассказывал ей про мучения с сериальным Игорьком. И мы смеялись. Мы смеялись вместе, можешь себе это представить? И всё шло вполне себе хорошо, мирно, даже лирично, и вдруг Ира сказала:
– Как хорошо мы могли бы с тобой жить, правда?
Я едва не ответил ей: «Конечно! Разумеется! Если бы не твоя болезнь, – безусловно! Если бы так не зациклилась на себе, сумела бы остаться женщиной, – то есть, таким человеком, который не может быть счастлив, если рядом нет мужчины, – тогда, без сомнения, мы бы жили хорошо!»
Но я сдержался – уж очень не хотелось скандала. Я улыбнулся, как мне казалось, мудро-иронично. Мама подошла ко мне и поцеловала в щеку. И все это было удивительно. Тут я и сказал ей, что послезавтра уезжаю в командировку на три дня.
Мама удивилась:
– А как же репетиции «Гамлета»?
– Что делать? Три дня ничего не решат. А это очень важная поездка. Очень. Едет много театрального начальства, может быть, получится выбить деньги для театра.
– И куда вы едете? – Ирина спрашивала заинтересованно, я уже и не помню, когда в последний раз она спрашивала меня о чем-нибудь столь заинтересованно.
Я не ждал этого вопроса, и город не придумал. Я ведь все врал про командировку. Не предполагалось, понятно, никакой командировки. У Алины куда-то уехала подруга и оставила ей ключи – кормить кошку, Алина предложила три дня пожить у подруги. И я согласился, конечно. А что Алина врала своему мужу, меня совершено не волновало. А почему, собственно, меня это должно волновать, правда?